Сеть

Итак, утро наступает, солнце из своего подземелья на небо тикает, я, как честный кавалер, обязан еще некоторое время танцевать вокруг Нины. Первое па — доставка беглянки домой. Дверь ее квартиры как будто и не запиралась. Еще нет повода для мандража, просто женщина торопилась вчера, чтобы опасность не успела схватить ее за убегающую попку. Вводим тела в Нинино жилище, и в комнате встречаем еще одно тело, уже лежачее. На полу расположился крутой мужчина, мало похожий на живого. У него недельная щетина, в одной руке черенок ножа, а лезвие, отколотое неведомой силой, валяется неподалеку. Вдобавок на полу и кое-что похожее на камушки, хотя я не побоялся бы это назвать осколками панцирных щитков. Нина тут же забилась в стенку, я ее вывел в коридор и, вернувшись, перекатил мужика на спину, после чего зажмурился. Как тут не зажмуриться. В груди дыра с обугленными краями — похоже, что поработал тысячевольтный электрический разряд. Кабы там была только дыра, а то ведь еще и ворота для давно опостылевших толстячков-червячков. Они потихоньку выползали оттуда, где, видимо, был у них и стол и дом. От такого сочетания я и сам припух, предупредил Нинку, чтоб замерла, как столб, несколько приседаний сделал — немного помогло. Ведь мог же и я повторить подвиг мужика. Несмотря на душевный раздрай, чувствую, что кое-каким знанием обогатился. Малыши-червяки и громилы-монстры — друзья, а может даже и родственники.

Рискну подумать, что отцы и дети. И теперь получается, что пресловутый «доктор» с супершнобелем — так сказать, дама, матка с яйцекладом. Со мной она обошлась снисходительнее, чем с лежащим тут товарищем, оттого, наверное, что заметила, какой я галантный джентльмен.

Кстати, судя по одежке и тому подобному, почил не Нинин ухажер, а квартирник невысокого пошиба или даже бомж. Сейчас придется вызывать ментов на себя, надеюсь, скромный внешний вид трупа зачтется, и мне не станут шить мокруху по ревности. И вот мой робкий голос звучит в криминальной милиции, но только я заикнулся про червяков, сразу произошло автоматическое переключение линии, и уже не ментовская сиплая барышня, а роботесса нежным сопрано стала выведывать у меня адрес. Через десять минут прибыла команда, люди, похожие на ментов, как Печорин на Грушницкого. У всех интересный прикид: толстые черные фартуки, резиновые сапоги и перчатки. Старший группы, с прохладцей глянув на труп, механическим голосом поспрашивал про обстоятельства и не предложил мне проехаться вместе с ним для выяснения личности. Раз их личность не интересует, значит, это не криминалисты.

Фартучники попрыскали для начала ароматным аэрозолем, как будто пришли в уборную, потом запихнули домушника в прорезиненный, прометаллизированный мешок. Нескольких вертлявых червячков, улепетнувших от затаривания, они полили едкой жидкостью, затем подцепили совками-ловушками и отправили вслед за остальным. Последний костюм покойного был на молнии, которую спешно застегнули, и с клапаном. К этому приспособлению подсоединили баллон с красочным черепом и начали что-то перекачивать, после чего мешок раздулся и стал пузырем. Пузырь унесли, осколки панциря втянули пылесосом. Закончив дела, захотел попрощаться и старший группы. Не пускаясь в предупреждения и объяснения, посоветовал помыть пол хлоркой и, распахнув окна, пойти прогуляться часа на три. Опомнившаяся под занавес Нина еще пыталась очаровать главного фартучника и выяснить, задержись она дома, упаковали бы ее сейчас или нет? Командир группы, очарованный не больше, чем каменная баба, выдавил сквозь стиснутые зубы, что «гнездо» чаще всего устраивают в живом, а не в трупном «материале», поэтому, кто не любит выяснять отношения и меряться силой, скорее всего останется таким же красивым. «Каменный гость» уже движется к выходу, а я еще посылаю вдогонку:

— А кто платит за ущерб, и кто напал? Мы же граждане цивилизованной страны. Каков класс, отряд, вид животного? Где можно про него прочитать? Или это не животные?

— Животные, животные, не хуже нас, — успокаивает «собеседник», не оборачивая кумпола. И хлопает дверью.

А потом я елозил тряпкой по полу, все лишнее отшкрябывал. Только ее квартирка заблестела, Нина сразу повеселела. В самом деле, чего печалиться, как спивали гарны хлопцы, уся жизнь упереди. Кто-то кого-то зачем-то угрохал, а ей приборочку сделали и даже трехоконный телек целехонек стоит. Нинка, наверное, прикидывала, что я поторчу у нее недельку, с пустотой в башке, с наганом в руке. Потом страх у нее улетучится, она мне под зад коленкой, как примитиву, а на мое место перспективный аспирант въедет. Распахнул я окна, из дома дамочку вывел, показал на ближайшую киношку, дескать, иди развлекайся.

— Искандер, ты чего задумал? — скрывая заинтересованность, прощупала она.

— Задумывать — это мне не свойственно, излишек мыслей в моей голове не задерживается. Я домой, отдыхать пора.

— Со мной отдохнешь, Шуренок.

— Теперь хочу сам с собой. Кстати, вспоминаешь ли ты иногда тех, кто уже бесполезен? Что у Файнберга не все в порядке, тебе вполне известно, в отличие от его родных и близких. Могла и весточку дать или, например, «кадиш» поминальный заказать.

При слове «кадиш» она, не забыв, как держать фасон, фыркнула, словно лошадь, и я увидел спину. А также ножки, которые у нее ничего. С ними хочется дружить. Плюс надо учесть глаза-черносливы, рот-компот, попку-булочку, уши-оладушки, живот — для плохой еды поворот и так далее, как описал бы мой знакомый повар. Но все равно некоторые параметры подкачали, и вообще, до Нины ли сейчас.

В ночной дозор мне завтра; домой, на пепелище, возвращаться неохота — сегодня моя уборочная энергия иссякла. Раз так, явлюсь-ка я в свое охранное бюро, к шефу Пузыреву. Ведь, кажется, дозрел, мнения меня распирают, еще немного и начну орать на улице.

— Ну, головная боль, какие неприятности на этот раз привез? — поприветствовал шеф.

— Кто станет возражать, что я ходячая проблема, товарищ кормилица. А теперь все сделаю, чтоб моя неприятность и вашей стала. Рад бы, но не могу помалкивать. Я ИХ знаю, насквозь вижу, и мальков и взрослых. Это они ученых убили…

Я говорил час, не умолкая; убедительный, как индеец, исполняющий боевой танец. Я описал все в живописных подробностях, смачно, как Рубенс, однако обобщая и выходя на ужасающие перспективы.

— Ладно, ты собрался в каждой заднице затычкой быть, а чего ты от меня-то хочешь? — наконец перебил Пузырев. Во время расцвета моего ораторского искусства он или звонил по телефону, или изучал газеты, или зевал. — Ты бы лучше сходил, подстригся, вон какая кутерьма на голове.

— Я ничего не хочу. Я просто озвучиваю своим ртом ваш внутренний голос. Для Моисея этим занимался Аарон. Я уверен, то, что было с нами, только разминка, десерт, буфет. Пока попортили добро лишь там, где много щелей и двери хиленькие. Но у неприятеля способности день ото дня увеличиваются, в отличие от нас. Гады развиваются не как-то душевно и психически, а вполне физически. Нам ведь никто не поможет, государственные мужи и пальцем не шевельнут. Вернее, заботу они все-таки проявят, прикажут аккуратненько совать нас в мешки. Может, в виде поощрения за хорошее поведение, спрячут в холодильник. Легко будет с нами общаться, когда мы скопытимся.

— Это все бездоказательно, одни вопли. Если все наоборот, то тогда я еще поверю, — скучным голосом стал усмирять Пузырев. — Ну, закончил страстную речь номер один?

— Вещдоки сгребаются подчистую и сдаются в контрразведку людьми из СЭС. Можно сказать, органы идут в органы. Но чтобы СЭСовцы ничего не положили в карман, с ними ездит надзирающий. Я видел его физиономию, на ней все написано. Собирательство — вот чем нынче увлекаются спецслужбы и секретные лаборатории.

— Ну, допустим. Если так, значит, умные люди, столь непохожие на нас, накопят сведения, покумекают и выложат народу необходимую правду. А пока не торопятся, чтоб пресса не бесилась, не нагнетала, — вид у Пузырева был по-прежнему откровенно незаинтересованный.