Страница 35 из 39
— Да он же сочиняет на ходу, нашел кого слушать, — прошипел Корчинский, нервно барабаня пальцами по подлокотнику.
Поликарпов сидел, устало склонив голову, словно заново переживая то, о чем рассказывал. Наконец он заговорил снова:
— Ну что, крестничек, тебя еще интересует, как умерла Ольга? Тогда я продолжу. Хотя, собственно, зачем тебе знать, неужто совесть мучит? Ну ладно, твое дело. Тогда спроси вот его.
Поликарпов показал рукой на Лапика, который подпирал спиной стену, уставившись в пространство пустыми, рыбьими глазами.
— Этого? — удивился Рунов.
— Да, никто лучше его не знает, — спокойно пояснил Поликарпов, — ведь это он помог Ольге взобраться на подоконник, он вместе со своим напарником, но тот уже года три как откинул копыта — врезался на машине в столб по пьяной лавочке.
Лапик впервые за все время подал голос:
— Никого я не убивал и ничего не знаю.
Врать он совершенно не умел, не в том смысле, что был честным человеком, просто, чтобы обманывать, тоже нужны в какой-то степени тренированные мозги, а у Лапика, похоже, они давно атрофировались за ненадобностью. До сих пор он молчал и бездействовал, как выключенная машина, теперь же твердил одно и то же, не переставая:
— Не знаю, не знаю, в первый раз слышу…
Складывалось впечатление, что его запрограммировали на одну-единственную короткую фразу «не знаю». У меня даже мелькнула шальная мысль, обычно возникающая у людей нетерпеливых и технически отсталых: не стукнуть ли его как следует — вдруг винтики в его несложном механизме встанут на место, и он выдаст что-нибудь еще из своего нехитрого словарного запаса.
Рунов оказался изобретательнее меня, он сделал знак Мальчику, который покрутил перед носом у Лапика пистолетом. Лапик покосился на пистолет, потом на замершего в напряженной позе Корчинского и, набычившись, уставился в устланный ковром пол. Рунов его не торопил, наверное, тоже понимая, что Лапик решает, как ему поступить. Я наблюдала за всей этой сценой с интересом зрителя, попавшего впервые в театр, Поликарпов, кажется, забавлялся не меньше меня.
Лапик еще раз визуально оценил пистолет, который уверенно сжимал в руке Мальчик, и, видимо, окончательно уверился в том, что это вовсе не игрушка из «Детского мира», хватанул ртом побольше воздуха, выдохнул и невинным тоном произнес:
— Мы ее хотели только попугать, а она соскользнула… Там был иней, скользко…
— Ну вот, крестничек, теперь тебе все ясно? — уточнил Поликарпов.
Рунов стиснул руками голову:
— Ну, положим, это объясняет, почему она не приехала в аэропорт, но все остальное… Черт побери, Поликарпов, ты же знаешь, что именно нас всех здесь интересует. Чего ты хочешь: денег, гарантий безопасности?
Поликарпов выдержал эффектную паузу. Не спеша засмолил очередную «беломорину», в помещении висела мертвая тишина. Наконец, выпустив струю едкого дыма, произнес:
— Да уж, конечно, обстоятельства смерти Ольги интересуют вас, гражданин Рунов, но только по одной причине: вы хотите выяснить, куда при этом девалось то, что она должна была привезти в аэропорт. Вот почему вы не торопитесь поинтересоваться ролью уважаемого маэстро Корчинского во всем этом деле и заранее готовы со всем примириться, лишь бы докопаться, где сейчас Евангелие…
Несомненно, то было ключевое слово — я сразу ощутила разлившееся в воздухе напряжение. Дальше Поликарпов рассказывал, глядя мне в глаза, словно то, что он говорил, предназначалось исключительно для меня.
— Это Ольга принесла о нем весть, не правда ли? Однажды проболталась юному художнику Олегу Рунову, что у коллекционера Иратова, которому она помогала по вечерам, хранится уникальная вещь — Евангелие, написанное глаголицей. То самое, что упоминается в «Житии святого Кирилла», Евангелие, которым предположительно владел народ, именовавший себя русами, задолго до формального крещения Руси. Во всяком случае, Кирилл, если верить тому же «Житию», видел его еще в девятом веке в Корсуни, где останавливался по пути в Хазарию.
Я так и замерла с открытым ртом, а Поликарпов продолжал:
— Надо сказать, что юный Олег Рунов к тому времени вынашивал план махнуть в какую-нибудь благополучную и свободную западную страну, но он прекрасно понимал, что даже там без денег плохо. То ли дело захватить с собой нечто, имеющее художественную или историческую ценность… Тут и подвернулась Ольга с ее рассказом о Евангелии. Сагитировать бывшего однокашника по художественному училищу Сергея Петрова, который, между прочим, судя по оставшимся после него картинам, мог стать отличным художником, было, я думаю, несложно, то же самое можно сказать и о влюбленной в Рунова Ольге! Итак, Ольга похитила Евангелие, а вы с Петровым инсценировали ограбление квартиры Иратова, чтобы на нее не пало подозрение. Но Иратов, похоже, тоже питавший к ней определенные чувства, и не собирался грешить на нее, а обвинил во всем собственного сына, который в тот же день погиб в автомобильной аварии в двух кварталах от отцовского дома, чуть ли не у него на глазах. Расстроенный и возбужденный после тяжелого разговора с отцом, парень попросту не справился с управлением автомобиля…
Я с ужасом посмотрела на Рунова, но его лицо оставалось сосредоточенным и бесстрастным.
А Поликарпов подвел итог своему рассказу:
— Неудачную попытку пересечь границу я уже описал… Ох и свинцовые же были времена, это нынче езжай куда хочешь, вывози что пожелаешь. Петрова убили, тебя, Рунов, быстро вычислили и задержали, Ольга выпала из окна. В общем, на скамье подсудимых оказался только один человек — Олег Рунов. Он получил свой срок только за попытку угона самолета, потому что история с Евангелием тогда так и не всплыла, и с тремя трупами на совести честно отправился в зону. Там он оттрубил восемь лет, а мысли-то были все о бесследно исчезнувшем раритете. Где же Евангелие, думал он, где? И как только вышел на свободу, принялся снова его искать, но безрезультатно. Здесь его дорожка невзначай, как ему показалось, пересеклась с дорожкой… ах нет, с широким проспектом жизни мэтра Корчинского. Они организовали совместную фирмочку под названием «Колорит», и эта звучная вывеска в действительности всего лишь украшает прачечную по отмывке грязных денежек. Точнее, до сих пор прикрывала.
— Почему вы сказали, будто мне показалось, что наши дорожки пересеклись впервые? — хриплым голосом произнес Рунов.
— Фу, какой непонятливый! — Поликарпов снова со значением мне подмигнул. — Да потому, что вы еще десять лет назад перебежали дорожку господину Корчинскому, который тогда тоже имел виды на Евангелие. Скорее всего уже и покупателя подобрал, не исключено, что и аванс получил… Ему-то, пересекающему государственную границу по нескольку раз в году, вывезти реликвию было проще, к тому же у него давно имелись налаженные каналы. И вдруг какой-то сопляк, мальчишка, вчерашний выпускник художественного училища его опережает! Потому-то Корчинский и послал двух своих крепких парней к Ольге. Они просто хотели ее вежливо расспросить о пропавшем Евангелии, да, перестаравшись, уронили с пятого этажа…
— Ну, а Евангелие, где Евангелие? — вскричали одновременно Рунов и Корчинский.
— А его нет и никогда не было, — равнодушно пожал плечами Поликарпов. — Вот мы и вернулись к самому началу нашей содержательной беседы. Я уже говорил, что существование реликвий, упоминавшихся в летописях, никем не доказано, историки о них все еще спорят и будут спорить долго.
— А чаша из черепа Святослава? — вырвалось у меня.
Он одарил меня печальной улыбкой:
— Вот чаша есть, а Евангелия нет. Что делать, не повезло. Олега Рунова подвела буйная фантазия Ольги. Не исключаю, что она просто хотела таким образом привлечь его внимание к себе, но слишком поздно поняла истинную причину его интереса к своей персоне. Думаю, она его по-настоящему любила.
ГЛАВА 15
Мои мозги с неимоверным трудом переварили всю эту лавиной обрушившуюся на меня информацию, и если бы только с трудом, а то еще и с риском в любую минуту вскипеть, как чайник на плите. А при чем тут, собственно, я, зачем меня-то втянули в этот жуткий триллер? Тут я вспомнила об убитом мною Карене, и меня опять замутило.