Страница 28 из 39
Мне почудилось, что рассказ об Ольге доставляет ему удовольствие. И в самом деле, с кем он еще мог о ней поговорить, если единственный, находившийся рядом человек, племянница, ее ненавидел?
Я больше не задала ни единого вопроса, потому что он уже больше не умолкал ни на минуту, пока не излил в пространство своей тоски по Ольге, а это была тоска, как говорится, без конца и без края.
— Вы заметили, какое у нее интересное лицо? Если бы вы ее знали, то поняли бы, что сказать так — значит не сказать ничего. Это было лицо, полное жизни и постоянной игры. Когда она склонялась над какой-нибудь древней рукописью, даже та теряла перед ней свою значимость. Тогда я впервые понял: сколько бы ни стоили мои сокровища, они мертвы, а вечная жизнь — в одном ее взгляде, в дрожании ресниц, в нечаянной улыбке. — Странно, но говорил он почти как Руслан, во время нашего знакомства одаривший меня своей песнью о красоте. — Теперь я слеп, но тогда, наверное, она была единственной, на кого стоило смотреть. Может, это закономерно, что ее не стало, а я перестал видеть?
В комнате повисла торжественная тишина. Незрячий и сосредоточенный взгляд Иратова был устремлен в вечность, как у медиума, стремящегося проникнуть сквозь толщу времен. Может, он общался с Ольгой? Я не дышала, боясь спугнуть мгновение.
Как назло за стеной что-то загрохотало, и через минуту в комнату вошла племянница коллекционера. Она несла на подносе чашки и заварной чайник. Иратов сразу поскучнел и вернулся на грешную землю, что выразилось в его недовольной реплике:
— Притащилась…
— Сам же велел чаю принести, — примирительно напомнила женщина, видимо, не расположенная к продолжению обсуждения семейных проблем в присутствии посторонних.
— Принесла, так ставь на стол, — тоном капризного ребенка приказал старик. Я невольно посочувствовала племяннице, досталось ей на этот раз без всякой на то причины. Лично я себя в подобной роли не представляла, нет на свете таких сокровищ, за которые стоило терпеть незаслуженные обиды. Но тут же спохватилась: ой ли? А что делала я за квартиру, обещанную мне Кареном? Я покосилась на разливающую чай женщину и подумала, что мы с ней подруги по несчастью. Ей еще можно позавидовать, мой крест намного тяжелее.
Женщина ушла, чтобы не раздражать Иратова, и мы пили чай вдвоем. Я попыталась снова вернуться к прерванному разговору, но старик больше не клюнул на мою удочку. Вероятно, шкатулка, полная тайн и загадок, уже захлопнулась до следующего раза, если он будет, этот следующий раз.
Словно в подтверждение моих мыслей, Иратов изрек, шумно отпивая глоток чая:
— Ничего, теперь уже недолго осталось. Скоро она все получит и забудет, как я ее тиранил… Еще, глядишь, замуж выйдет. На такие деньжищи найдется какой-нибудь альфонс. Как думаете?
Я даже закашлялась, не зная, что и сказать, а он неожиданно засмеялся тихим, похожим на невнятное бормотание смехом.
Мне ничего другого не оставалось, как воспользоваться блокнотом с заранее заготовленными, якобы журналистскими вопросами, на которые он отвечал односложно, короткими рублеными фразами. Я поняла, что Иратов устал, выдохся и потерял ко мне всякий интерес. Мне больше не вызвать его на откровенность, а ведь я так мало узнала!
Все, что мне оставалось, — вежливо раскланяться. Впрочем, в рукаве оставался еще один заранее припасенный козырь.
— Вы, конечно, захотите взглянуть на статью, прежде чем она будет опубликована? — справилась я деловито, убирая блокнот в сумку.
Он только вяло кивнул.
— Тогда я завтра же приду, — пообещала я, — я приду завтра и покажу вам, что у меня получилось.
— Хорошо, — безразлично согласился Иратов, занятый, похоже, одной мыслью — как бы побыстрее от меня избавиться. — Проводи даму, где ты там! — крикнул он племяннице.
Женщина явилась немедленно и снова под конвоем повела меня в прихожую.
— Я приду завтра, мы договорились, — сказала я, переступив порог, но вряд ли она услышала, потому что уже вовсю громыхала засовами.
Выйдя из подъезда, я подняла голову и отыскала окно комнаты Иратова, в нем как раз дернулась штора — жизнь в квартире возвращалась в привычное русло. Я зачем-то постояла у дома, словно в ожидании тайного знака, но знака не последовало. Тогда я медленно пошла в сторону метро, пытаясь анализировать свежепоступившую информацию. Увы, и на этот раз приходилось констатировать, что картина не слишком прояснилась. Ну хорошо, Ольга у него работала, но я и прежде это знала, разве нет? Что еще? Ага, десять лет назад Иратова обокрали и, если верить тому, что под горячую руку наговорила его племянница, коллекционер почему-то обвинял в краже собственного сына, вскоре погибшего. Загадка на загадке и загадкой погоняет. Детектива из меня не получалось: чем больше я вникала в это дело, тем сильнее запутывалась. Как будто мне до сих пор мало было ребусов?
За то время, что я провела в квартире старого коллекционера, на улице еще сильнее похолодало, я невольно поежилась под своей шубой и прибавила шаг. Людей на улице было предостаточно — час «пик», конец рабочего дня. То и дело меня кто-нибудь обгонял, задевая плечом или сумкой. Поэтому я не обратила внимания на человека, который шел вровень со мной, дыша мне в ухо застарелым перегаром. Я бы и дальше шла себе спокойно, раздумывая, что предпринять дальше, если бы незнакомец не произнес до странности знакомым голосом:
— Ну и что сказал Иратов?
Я вздрогнула и повернула голову: это был тот самый тип в заношенной куртке, что плел мне в кафе всякую белиберду насчет черепа князя Святослава и КГБ.
Я пошла быстрее, он тоже. Я побежала, он догнал меня и недоуменно спросил:
— Ты что, боишься меня, что ли?
Я не выдержала и, резко остановившись, крикнула ему в лицо:
— Что ты ко мне пристал? Почему ты за мной следишь? Хочешь, чтобы я милиционера позвала?
У него побледнело лицо, лишь нос от мороза оставался красным.
— Не позовешь ты никакого милиционера, — беззлобно заметил он, дрожа от холода. Как назло к морозу прибавился порывистый ветер, закруживший хороводом колючие снежинки.
До метро оставалось каких-то двадцать метров. Неужели он собирался преследовать меня и дальше? Войдет со мной в один вагон и станет плести свои небылицы, только этого и не хватало! Пока я соображала, как поступить, ненормальный шмыгал носом за моим плечом, но, когда я наконец набралась решимости с ним поговорить, он был уже далеко, шел размашистым шагом сквозь метель.
— Эй ты! — крикнула я ему вслед, сжимая кулаки. — Отстань от меня, слышишь?
Он остановился и заговорщицки мне подмигнул:
— Поезжай-ка ты сейчас в «Колорит» — увидишь много любопытного.
Через минуту он уже исчез в снежном мареве так же неожиданно, как и появился.
Конечно, я могла бы его и не слушать — мало ли что скажет какой-то сумасшедший, который взял себе привычку мне досаждать всякими глупостями? Конечно, я могла пропустить мимо ушей его последнюю фразу, но, как вы, наверное, уже догадались, я этого не сделала, наоборот, я бросилась ловить машину, чтобы побыстрее попасть в «Колорит». В первый раз я испугалась за Рунова: вдруг с ним что-нибудь случилось? Что, если Карен осуществил свой страшный и коварный план, а он у него имелся, в этом не было сомнений.
Мне повезло: из белой пелены вынырнуло такси с зеленым огоньком. Я, обуреваемая дурными предчувствиями, бросилась ему наперерез в страхе, что автомобиль пролетит мимо. Завизжали тормоза, водитель высунулся в окошко и обложил меня длинной и витиеватой руганью, причем «дура», «кикимора» и «драная кошка» были самыми безобидными в его репертуаре.
— Ладно извини, я очень тороплюсь, — взмолилась я.
Таксист посмотрел на меня из-под нависших густых бровей и согласился, преодолевая внутреннее сопротивление:
— Ладно, садись, самоубийца.
Я тяжело плюхнулась на заднее сиденье и сказала, куда ехать. Мое сердце стучало в груди, как птица, в отчаянии бьющая крыльями по прутьям клетки.