Страница 19 из 19
Подъехав к себе на Садовую-Триумфальную, Кошко поднял голову и с огорчением произнес:
— А где семейные? Неужто отправились к свояку на дачу в Малаховку? А я нынче дома ключи забыл.
Придется опять в Гнездниковский ехать, на служебном диване ночь вертеться.
Жеребцов галантно предложил:
— Коли, Аркадий Францевич, не возражаете, постараюсь вашей беде помочь.
— Каким образом?
— Все тем же — воровским!
Предвкушая удовольствие, сыщики двинулись на третий этаж, где снимал квартиру Кошко. Консьержка сообщила, что семья и впрямь уехала на два дня.
Жеребцов, разминая пальцы, осмотрел массивный, с бронзовой накладкой замок. Затем полез в потайной карман пиджака, вытащил стальную отмычку, вставил ее в замочную скважину.
Все затаили дыхание.
Жеребцов мягко повернул отмычку — и замок был открыт. Назидательно посмотрел на начальника сыска:
— Немного стоит сыщик, если он не умеет делать всего того, что делает преступник.
— Например?
— Это нужда покажет, — туманно ответил Жеребцов, ученик гения сыска.
Эпилог
Дмитрий Львович, попав на тюремные нары, тут же потерял стойкость духа. Вызвав начальника тюрьмы, он просил прибыть в камеру Соколова:
— Во всем ему покаюсь!
Соколов прислал Жеребцова, который составил протокол допроса.
На сей раз сынок библиофила был предельно откровенен.
— Мне до зарезу были нужны деньги, — сказал Дмитрий, и на его глазу блеснула слезинка. — С любимой женщиной хотелось съездить в Ниццу, да чтоб с шиком! А тут продулся в карты, кругом задолжал. К отцу на поклон идти? Нет, это бесполезно. На мои “глупости”он и копейки не дал бы. Предпочел бы купить еще один автограф Пушкина или рукопись Гоголя. Ему развлечение — рыться в мертвых бумажках, а у меня остаток молодости проходит. На свете если есть что важное, то только любовь и азартные игры. Остальное — гиль!
...Выяснилось, что именно в этот момент, как на грех, подвернулся ему некий “князь Б.” (газеты его фамилию не расшифровывали). Он обещал Дмитрию за некоторые редкости из коллекции Абрамова (у которого однажды был дома) громадные деньги, ибо и сам “пожираем коллекционерской страстью”
Зародился план экспроприации раритетов, вроде бы вполне безобидный. Бывая часто у отца, Дмитрий в его отсутствие составил известный нам чертеж. И совсем без особых хлопот за пять рублей устроил какому-то студенту-медику (личность не установлена) “случайную ” встречу с отцом в лавке Шибанова.
Остальное читателю известно. Решившись однажды лишь на малый грех, человек против воли скатывается в преступную клоаку, из которой выхода нет.
Суд лишил всех прав состояния и отправил на каторгу: Дмитрия на три с половиной года, Терентия Хвата на девять лет.
Что стало с остальными героями? Ульянинский в 1912 году в типографии Рябушинского напечатал тиражом триста двадцать пять экземпляров трехтомный каталог своей обширной библиотеки, ставший важным вкладом в российскую культуру. Этот каталог считается необходимостью всякого серьезного библиофила. Умер Дмитрий Васильевич в страшный для России год, когда до власти дорвался торжествующий хам, — в девятьсот восемнадцатом. Ему было пятьдесят семь лет.
Владимир Чуйко вел успешный антикварный торг в своем магазине на Мясницкой, пока большевики не отняли у него все, что он имел.
Плугом пропахала история жизнь Якова Рацера. Но с этим интересным человеком мы встретимся в следующем рассказе.
Что касается библиотеки Абрамова, то без хозяина она распылилась, разлетелась.
Впрочем, на этом свете все кончается — рано или поздно. Сенатор и кавалер Гавриил Державин мудро писал: “Река времен в своем стремленьи уносит все дела людей... ”
ОБЕД В МЫТИЩАХ
Виктору Михайловичу Рошковскому
Обычная тишина усадьбы графа Соколова на сей раз была нарушена. Хозяин давал званый обед. Причинами тому были успешно завершенное дело об убийстве библиофила и приезд из Петербурга отца-генерала члена Государственного совета. Эта встреча вдруг приобрела совершенно неожиданный характер.
Воскресшие тени
Теплый и чистый вечер середины августа медленно умирал в розовых сумерках. Из кухни пахло осетриной и раками. Громадный дубовый стол вынесли в сад. Его накрывали шестеро нарочно приглашенных лакеев.
Эта усадьба еще недавно принадлежала отпрыску древней, но вдребезги разорившейся фамилии. Изнурив свое тело беспутной и нетрезвой жизнью, отпрыск безвременно почил. Усадьбу пустили с молотка. Ее владельцем стал Соколов.
Создателем усадьбы был современник Екатерины Великой — знаменитый архитектор Старов. Любитель одиноких прогулок, Соколов легко представлял себе ту жизнь, которая кипела здесь лет сто назад.
Старинные люди любили торжества и умели веселиться.
Еще накануне праздника сюда съезжалась сотня-другая тяжелых карет. Важные отцы семейств, украшенные бриллиантовыми орденами, толстые мамаши в немыслимых кринолинах, очаровательные дочки с розовыми личиками, волокиты всех возрастов, одетые по последней моде, возбуждавшиеся лишь при мысли об амурных утехах, и в сих утехах вполне преуспевавшие.
Вспышки шипящего фейерверка, театральное представление, каскады вод, хор пейзанок, нарочно спрятанных в кустах, обильный ужин под музыку итальянского оркестра, тайные поцелуи в дальних беседках — ах, золотое невозвратное время!
Соколов из всего этого паркового великолепия восстановил лишь обширный барский дом с обязательными четырьмя колоннами, державшими балкон, да бревенчатую баньку на берегу студеного по причине подземных ключей пруда. Задумчиво склонив бородатую голову, в воду смотрел мраморный Нептун.
И вот теперь, как во времена минувшие, сюда съезжались гости.
Крушение надежд
Старый граф, одетый в придворный мундир без звезд, поглядывая выцветшими глазами в лицо сына и взяв его под руку, прогуливался по аллее и говорил по-французски так, как умели на нем говорить лишь в пушкинское время.
— Бисмарк верно заметил, что лишь неразумный купец все свое добро грузит на один корабль. Я стал, силой Провидения, сим купцом неразумным. Ты, Аполлинарий, мой единственный сын. Что бы философы ни утверждали, но мы живем ради продолжения и славы своего рода. Когда- то я имел неосторожность рекомендовать тебя Николаю Александровичу. И как же Государь был эпатирован, когда узнал, что ты манкировал военной карьерой и перешел в ведомство внутренних дел.
Соколов-младший, словно соглашаясь со словами отца, грустно качнул головой:
— Вы правы, папа! Шамфор сказал бы, что удел родителей — страдать от неразумных чад.
— Перестань шутить. Я говорил днями с военным министром Александром Федоровичем Редигером. Он готов тебя вновь взять на службу. Тебе, Аполлинарий, уже скоро тридцать восемь лет, а я в тридцать два года был генералом. Не обижайся, но мы, наш круг, полицейских в дом не пускали, руки не подавали. Я сделал для твоего воспитания все, что должно. А ты... Тут проезжаю мимо Апраксина двора, какой-то оборванец книжками торгует, орет на всю улицу: “Приключения графа Соколова — гения сыска! Лучшее чтение за пять копеек!”
— И что, папа, вы сделали?
Старый граф поморщился:
— Послал кучера Антипа, он скупил всю эту дребедень и сжег. — Вдруг у старика перехватило горло, с трудом удерживая слезы, он сдавленным голосом проговорил: — На службу в полицию прежде отправляли боевых офицеров в наказание. А ты... по своей охоте. Хоть пожалел бы мама. Зачем сыщику образование, воспитание? Только дурни могут идти ловить жуликов.
В этот момент, шурша шелковым платьем, высоко перехваченным широким поясом, полная здоровья и живости, с крыльца сбежала горничная Анюта. Густые каштановые волосы были по моде высоко взбиты. Красивому лицу особую прелесть сообщали голубые, весело смотревшие на мир глаза.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.