Страница 50 из 56
— Я тоже. — Мне кажется, что история повторяется, и сейчас он опять скажет мне, что в том, что случилось, только это моя вина.
Снег приземляется на верхушки наших голов, когда я смотрю на улицу, где огни от фонаря освещают лед на тротуаре.
— Она унаследовала автомобиль, — признается он. — Вот как она получила его.
Я поворачиваю голову назад к нему. — Что?
Он делает длинную затяжку. — «Порше». Полагаю, это была богатая двоюродная бабушка или кто-то еще, кого в действительности никто не знал, и когда она умерла, то оставила каждому из родственников что-то в наследство. Вот как «Порше» и оказался у нее.
— Она рассказала тебе это?
— Да, за несколько недель до того, как она... до того, как она умерла. Она рассказала это тогда же, сказала мне, что когда она уйдет, то я смогу забрать его себе. Тогда мне показалось, что она странно себя вела, но сейчас, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, не планировала ли она свою смерть.
Я проглатываю огромный ком в горле. — Ты уверен, что она не лгала тебе, ведь иногда она рассказывала различные истории. Например, как она с папой встретилась на железнодорожной станции, когда они оба опоздали на свой поезд, хотя на самом деле они познакомились в старшей школе.
— История про поезд была лучше, — говорит он с небольшой улыбкой, сбрасывая пепел с сигареты. — И да, она говорила правду. Я могу с уверенностью сказать об этом, потому что этот разговор состоялся в один из ее «нормальных» дней.
Я вздыхаю, думая о ее редких «нормальных» днях. Эти дни сжимают мое сердце, потому что я знаю, что их больше не будет.
Дин предлагает мне сигарету. — Это успокоит тебя. Поверь.
Я зажимаю ее между пальцами и затягиваюсь. — Ты знаешь, на вкус она такая же ужасная, как и в последний раз, когда ты мне предлагал закурить, — говорю я, кашляя и прикрывая рот рукой.
Улыбаясь, он бросает окурок в снег и тушит его носом своего ботинка. — Тем не менее, ты снова взяла ее.
Качая головой, я пробираюсь через снег к двери, но она распахивается, и мой отец выходит наружу, натягивая свой капюшон на голову. — Господи, как же здесь холодно.
— Ну, сейчас же декабрь, — замечает Дин, выгибая бровь.
Мой отец засовывает в рот сигарету и поджигает ее. — Похоже, мы должны были украсить дом или как-нибудь иначе подготовиться к празднику. Мы ведь никогда раньше не делали этого.
— Мы делали это однажды, — говорю я, проводя нижней частью своих ботинок по снегу. — Но тебя здесь не было. Если не ошибаюсь, это было, когда ты отправился с Биллом на зимнюю рыбалку на несколько недель. Мама хотела, чтобы мы сделали это... — Я замираю, и мы все затихаем.
— Ну, может, мы должны начать делать это, превратив это традицию. — Он выдыхает дым, который плывет в сторону моего лица. — Возможно, мы все сможем вернуться сюда на следующее Рождество, украсить дом и провести прекрасный ужин, вроде сегодняшнего. — Он останавливается, выглядя нервозно. — Что вы двое думаете?
Дин быстро смотрит на меня, а затем пожимает плечами. — Что бы ни было, звучит здорово. Хотя, я ничего не обещаю. У меня ведь теперь есть своя собственная жизнь.
Мой отец не отвечает, и снова становится тихо. Я смеюсь себе под нос. Вероятно это то, что будет с нами, по крайней мере, пока мы не сможем преодолеть наши проблемы. Вещи будут казаться странными, нам будет трудно находиться рядом друг с другом, и, возможно, мы даже будем говорить вещи, которые смогут ранить.
Но есть кое-что, что помогает мне справляться с этим. В моей жизни есть люди, которые всегда поддержат меня. У меня есть Лила. Есть Итан. Есть Миша, которому я могу рассказывать обо всем. И я знаю, что он заставит меня почувствовать себя лучше. Он будет рядом ради меня.
Я подхожу к забору. — Думаю, что схожу к соседям на некоторое время. — Я забираюсь на забор, и они смотрят на меня, ошеломленно. — Пап, и мне нравится идея о том, чтобы ввести Рождественские традиции. Это звучит здорово. Считай, я в деле.
Он кивает и продолжает курить, когда Дин покидает его и уходит в дом.
Я вхожу в дом Миши без стука точно так же, как я делала еще тогда, когда была ребенком. Он сидит за столом на кухне, поедая кусок пирога, который он, должно быть, стащил из моего дома перед тем, как ушел. Его светлые волосы свисают на его прекрасные глаз, цвета морской волны, а движения его рта заставляют меня хотеть поцеловать его.
Он бросает вилку в тарелку, после чего смотрит вверх, и его глаза расширяются. — Боже, ты выглядишь так, словно замерзла. Твои щеки красные, а губы посинели.
Я сжимаю губы вместе, чтобы согреть их. — Я стояла снаружи некоторое время, разговаривая с Дином и отцом.
Он морщится, когда ставит тарелку в раковину. — Как все прошло?
— Хорошо. — Я пожимаю плечами и иду через кухню к нему. — Никто не сказал ничего значимого, поэтому можно воспринимать это как дополнительный бонус.
Он моет тарелку, а затем выключает кран. — Ты в порядке?
Я обхватываю его и крепко обнимаю. — На данный момент, да.
Его руки оборачиваются вокруг меня, и он поднимает мой подбородок, чтобы подарить мне мягкий, но страстный поцелуй. Когда он отстраняется, его брови сходятся вместе. — Ты курила?
Я прикусываю свою нижнюю губу, чтобы скрыть мою виноватую совесть. — Эмм... вроде того.
Он ждет от меня объяснений, и когда я не делаю этого, он снова целует меня, вероятно, наслаждаясь вкусом. — Что ты хочешь делать остаток ночи? — шепчет он напротив моих губ.
— Я хочу лечь в кровать с тобой.
Он берет меня за руку и ведет по коридору, давая мне то, чего я хочу.
Миша
У меня есть для нее на Рождественский сюрприз, но я не уверен, как она его воспримет. На самом деле, моя мама дала мне его сегодня вечером в качестве подарка. Сначала, я подумал, что она, черт возьми, сошла с ума, но она убедила меня, что была в здравом уме.
— Мне кажется, что ты должен подарить его Элле, — сказала она, вручая мне маленькую черную коробочку. Мы сидели на диване напротив друг друга, пока Томас сидел рядом с ней и пил пиво. — Оно принадлежало твоей прабабушке.
Томас обернул свои руки вокруг ее плеч, притворяясь заинтересованным. — Да, девчонки любят это дерьмо.
Я открыл коробку, и это было точно то, о чем я подумал. — Нет, Элла... она сойдет с ума, если я покажу ей это.
— Миша Скотт, следи за своим языком, — предупредила она, помахав пальцем возле меня. — Думаю, Элла любит тебя намного больше, чем ты думаешь.
— Я знаю, что она любит меня. — Я закрываю коробку и пихаю ее обратно в ее направлении. —Но ей это не понравится.
Она отказывается взять коробку, скрестив ноги и наклоняясь к Томасу. — Я никогда не рассказывала тебе историю твоей прабабушки?
Я кладу коробку на стол и скрещиваю руки, откидываясь на спинку дивана и закидывая ноги на кофейный столик. — Нет, но у меня есть ощущение, что ты собираешься это сделать.
— Ты такой мудрый ребенок, — вздыхает она. — Всякий раз, когда мама рассказывала мне о ней, она отзывалась о ней, как о самом счастливом человеке в нашей семье. Не уверена, знаешь ты или нет, но я происхожу из довольно длинного рода женщин, чьи сердца были разбиты.
— Так вот почему тебе так везет, — говорю я, и Томас смеется, пока возится с одним из украшений на крошечном рождественском дереве, балансирующем на краю стола.
Она закатила глаза и открыла коробку так, чтобы кольцо смотрело прямо на меня. — Суть истории не женщинах, которые не нашли свою любовь, а в том, что одна ее все-таки нашла. Твоя прабабушка и моя бабушка, которую звали Шерри, пятьдесят три года была счастлива замужем за парнем, которого встретила, когда была еще подростком.
— Ты великая врушка, — говорю я, качая головой. — Но я должен отдать тебе должное за прекрасную выдумку.
— Это не выдумка, Миша Скотт, а чистейшая правда. — Она поднимает коробку с кофейного столика и держит ее на ладони, призывая меня взять ее. — Ты тот, кто может повторить ее судьбу. Люди завидуют вам с Эллой. Черт возьми, даже я завидую тебе.