Страница 29 из 44
Кунхаз горько заплакал.
— Не открывайте…
— Два!
— Не открывайте…
— Три!
— Не открывайте!
Датис поднял кинжал и тут же взревел от боли: стрела Фароат разорвала ему правое ухо. Воздух потемнел от сотен оперенных тростинок. Датис уцелел только потому, что находился рядом с Кунхазом — апасаки боялись задеть своего предводителя. Полководец схватил Кунхаза за руку и бегом поволок его к лагерю. Навстречу им попался Артабаз.
— Собака! — Датис размахнулся и залепил юноше тяжелую затрещину. — Голову сниму тeбe за твой совет. Долой с моих глаз, потомок скорпиона!
Артабаз отлетел в сторону, как щенок, перевернулся, поднялся и бросился вон. Кто-то дернул Датиса за рукав. Перс оглянулся. Перед ним стоял запыхавшийся Мегабаз. Он выкрикнул перекошенным ртом:
— Нападение!
Датис увидел дым пожара. Конные массагеты, взявшиеся неведомо откуда, среди бела дня нагрянули на ставку Дария и учинили побоище. По лагерю метались толпы перепуганных воинов. Пока предводители, хлопая бичами, наводили порядок, кочевники исчезли.
— Проклятие! — тихо выругался сын Гистаспа, с ужасом глядя на трехгранную массагетскую стрелу, залетевшую прямо в шатер царя.
— И этот сброд мечтает завоевать все страны мира! — сказал Коэс мастеру Мандроклу, с отвращением косясь на серые от страха лица персов.
— Дикари! Варвары! — отозвался Мандрокл. — Воины тупоумны и необузданны, полководцы бездарны. Никто не заботится о том, чтоб запасти хлеба хотя бы на месяц, никто не думает о хорошей разведке, о прочной связи между отрядами. Такое войско распадется и погибнет при первой крупной неудаче.
— Стадо овец, — процедил с презрением Скилак. — Один мужчина среди них — это горбун.
Гобрия слушал наемников с невозмутимым спокойствием. Лишь правая бровь мудреца слегка дрогнула. Никто, даже Дарий, не знал, что горбун понимает язык эллинов.
Все эти дни Гобрия молча наблюдал за действиями персидского войска, не вмешивался в события и безмятежно внимал стонам умирающих воинов. Он не торопился. Пусть прославленные полководцы испробуют все средства для захвата городища. И когда у них ничего не получится, он, урод Гобрия, даст повелителю всего один совет… И все еще раз убедятся, что нет мудреца выше горбуна.
Время пришло. Горбун заговорил. И все еще раз увидели, что нет на земле мудреца выше, чем Гобрия.
Положение внутри городища было не таким блестящим, как воображали персы. Снопы сухого тростника, о котором говорил Артабаз, давно стали воспоминанием: их израсходовали на кипячение воды в огромных котлах. Да и самой воды оставалось в колодце немного. Скот бесился от голода и жажды. Люди устали. Стоны раненых и смрад от трупов действовали на воинов угнетающе. Когда же кончится осада? И чем она кончится? Одни совсем пали духом. Другие ждали помощи. Никто не знал, откуда она придет, но люди верили в спасение.
И верили не напрасно! Однажды утром становищу врага разом пришло в движение. Персы кричали так, словно узрели вдруг лик отца ужасов Аримана. Апасаки припали к бойницам. Происходило что-то невероятное. Воины Дария выбегали из палаток, седлали коней и скакали прочь сломя голову. Пешие лучники, пращники и щитоносцы бежали за ними, бросая на ходу щиты, луки, колчаны и сумки с глиняными шарами. Люди в горячке опрокидывали друг друга; валились шатры и повозки.
До слуха Ширака долетел возглас из лагеря:
— Яксарты!
— Яксарты! — подхватил Ширак и едва не задохнулся от радости. Он с трудом стоял на ногах, так как почти не ел и не спал с первого дня осады, бегал с башни на башню, подбадривал или наказывал апасаков и сам своей рукой сбивал персов со стен. Сохраб сказал правду — такой битвы Ширак никогда не видел. И он растерялся бы, если бы не советы старых, бывалых массагетов. Зная о неопытности молодого предводителя, они заботливо поддерживали его словом и делом и беспрекословно, однако на свой лад, выполняли его указания, подавая пример всем воинам. Их покорило отважное сердце Ширака, и они отдали бы за него свои жизни.
— Яксарты! Яксарты!
Апасаки прыгали, точно ребята под проливным дождем, обнимали друг друга и провозглашали здравицы.
— Яксарты! Яксарты! — вопили персы.
Апасаки заметили на равнине клубы взметающегося праха. Стан персов опустел. Далеко на юге толпы бегущих людей кидались то вправо, то влево, сходились, топтались на месте, рассыпались и исчезали из поля зрения. Шум битвы то удалялся, то приближался, мечи сверкали в облаках пыли, подобно молниям в грозовых тучах.
Наконец полчища грязных, обливающихся потом людей протопали мимо городища, словно стадо диких буйволов, которые спасаются от пожара. Под их ногами вздрагивала земля, воздух сотрясался от крика:
— Яксарты! Яксарты!
И апасаки увидели яксартов. Вал за валом катились к городищу отряды всадников в коротких кафтанах и необыкновенно высоких тиарах из войлока. Вот оно, спасение! Разве брат оставит брата в беде? Над озером трижды грянул боевой клич великих гетов:
— Хурр!
— Хурр!
— Хурр!
Апасаки, обдирая руки до крови, разметали камни и кривые стволы саксаула, которыми завалили ворота изнутри, вытащили из гнезд бревна-засовы и отбросили их в сторону. Проход открылся… И в него, визжа от ярости, устремились «бессмертные» персидского войска, переодетые, по совету горбуна, массагетами из племени саков-тиграхауда.
Разглядев перекошенные от ненависти лица и сверкающие бешенством глаза мнимых яксартов, апасаки поняли, что их обманули. Слово «обман» облетело городище в одно мгновение.
Перс, первым показавшийся в воротах крепости, рухнул от удара секиры. Ширак, до боли в кистях сжимая толстое топорище, отступил в сторону, за выступ башни, и снова взмахнул тяжелым оружием.
Выставив копья, на апасаков грянули сразу три десятка рослых, отборных воинов. Массагеты встали плечом к плечу и дружно отразили натиск. В проходе выросла гора трупов. Вторая волна персов и греков была сметена и растоптана. Третья поредела и отхлынула назад. Но врагов было много, как саранчи. Страшный напор опрокинул массагетов.
В схватке с Ширака сорвали колчан с луком и стрелами. Ширак свалил еще трех или четырех человек и скрылся в башне. Следом загремели тяжелые шаги копейщиков. Враги настигали. Ширак выскочил из башни в сумрачное пространство внутри стены. Удары сердца отдавали в ушах, как грохот бубна. Заслышав прерывистое дыхание преследователя, Ширак завизжал от злобы и нанес удар. Человек упал на землю. За углом кто-то бросил резко:
— Назад!
Слово прозвучало исковерканно, словно по-хорезмийски говорил чужеземец. «Перс», — понял Ширак. Он слышал, что язык иранцев сходен с наречиями массагетов.
Шаги прогромыхали обратно: ариев напугала темнота. Варвар и так не уйдет… Ширак бросился по сводчатому ходу. Наверху раздавался гул, скрежетало и звенело оружие — персы добивали последних защитников крепости. Ход завернул налево. «Восточная стена», — определил Ширак. Значит, скоро башня, где после ночного бдения в дозоре отдыхала Фароат. Под сводами стало светлее. Свет врывался из прохода, ведущего со двора. Ширак увидел трупы, сраженных мечами. Тут уже побывали персы.
Ширак перебрался по лазейке в нижнее помещение восточной башни. Но там, где он оставил Фароат, никого не было.
— Фароат! Фароат! — шепотом позвал Ширак. Сердце пастуха тревожно замирало. Неужели Фароат схватили персы?.. Ширак услышал чей-то стон. Пастух сделал три прыжка и рухнул на колени. Нет, не она. В горле незнакомой женщины торчала стрела.
«Тебе уже никто не поможет», — подумал пастух. Позади кто-то вздохнул — надрывисто, как от боли. Ширак сдавленно вскрикнул, обернулся и занес топор.
— Боги, спасите!
Бледная человеческая фигура, раскинув руки, застыла у стены, как распятая. На пастуха смотрели из мрака наполненные ужасом глаза.
— Фароат!
Ширак бросил топор, подбежал к жене и схватил ее за плечи.
— Я думала… перс, — вздохнула она еле слышно. Зубы ее лязгали от страха. — Я тут, в нише, стояла, персы не увидели. Ее мучили… потом выстрелили в горло, — показала она глазами на женщину, распростертую на полу.