Страница 16 из 63
Совсем по-другому сложились обстоятельства у других девяток. В трудном положении оказались те эскадрильи, которые не смогли удержать строя при развороте от города, где их подстерегали истребители. Из пяти девяток полка не понесла потерь только первая. В четвертой же не вернулось восемь экипажей. Вместе со своими экипажами погибли командиры эскадрилий Косенков и Вахонин.
Тяжелым камнем на сердце живых осталась гибель товарищей в этом вылете.
Еще более напряженными и горячими стали дни, когда фашисты подошли к реке Прут. Готовясь к форсированию реки, они сосредоточили на участке крупные силы, прикрыв их с воздуха своей истребительной авиацией.
Переправы через Прут наводились противником одновременно в нескольких местах. Наводились быстро и почти беспрепятственно, а средством их уничтожения были только самолеты. Сдерживая натиск противника, наши наземные войска, обескровленные в непрерывных тяжелых боях, постоянно нуждались в помощи авиации. Но авиация день ото дня таяла, теряя свои силы. В нашем полку из шестидесяти двух самолетов осталось двадцать шесть, пять из которых ремонтировались после повреждения в боях. А боевые задания поступали своим чередом. Оперативники штаба армии, порученцы командующего, чаще других звонившие в полк, всякий раз требовали к телефону самого командира или начальника штаба, подчеркивая этим их личную ответственность за своевременное выполнение полученного ими задания. Командир полка Лунев и начальник штаба Вороненко, сменяя друг друга, неотлучно находились на КП.
Однажды телефонист доложил, что четвертый вызывает девятого. Лунев взял трубку.
— У телефона девятый! Да, да, девятый!
С другого конца провода говорил один из оперативников штаба:
— Вашему полку приказано обеспечить уничтожение переправы на реке Прут, в километре от населенного пункта Скуляны, вниз по течению. Выполнению задания придается важное значение. Записываю время — 10.40. Кто будет ведущий?
— Все понял, — заговорил Лунев. — Самолеты сейчас все в воздухе. Звено поведет старший лейтенант Лозовой. Он раньше других должен вернуться. Надо учесть время на подготовку самолетов к пикированию. Это же переправа!
— Товарищ девятый, — заговорила трубка, — я ничего не могу добавить к тому, что передал. Вы, конечно, понимаете меня.
— Понимаю, понимаю, — проговорил Лунев и положил трубку.
Было ясно, что бомбить переправу придется с горизонтального полета. Привычно похлопав себя по затылку скомканным в руке платком, Лунев окликнул посыльного, подошел к столу, на листе бумаги написал цветным карандашом:
«т. Астапов.
К утру оснастить АР-2 тормозными щитками».
— Разыщите инженера полка и вручите ему это, — приказал Лунев, передавая посыльному бумажку, — но прежде вызовите ко мне штурмана полка, он должен быть в землянке штаба.
Вскоре пришел штурман.
— Товарищ майор, капитан Смелков явился по вашему вызову, — доложил он.
— Подготовь, Петр Васильевич, маршрут и расчеты на переправу, вот тут примерно, — ткнув карандашом в синюю жилку Прута на карте, указал Лунев и уточнил: — В километре от деревни Скуляны, вниз по течению. Высота — тысяча двести. Задание срочное. Штурманам не будет времени на расчеты. Я пошел встречать Лозового. Жду тебя на стоянке.
Лозовой вернулся в паре. Третий экипаж с пробитыми бензобаками вынужденно приземлился, не дотянув до аэродрома. На Скуляны вылетел в паре с летчиком Пономаревым.
Неудачи в тот день одна за другой преследовали Лозового. На пути к цели самолеты врезались в копну кучевой облачности. А когда через несколько секунд Лозовой выскочил из облачности, его ведомого не было видно, и он пошел на переправу один. Разрушить переправу ему не удалось. Только во второй половине дня она была разбита звеном Макарова.
На следующий день, как и приказал командир полка, АР-2 были подготовлены к бомбометанию с пикирования. Разбить переправу и с пикирования не всегда удавалось с первого вылета. У населенных пунктов Скуляны, Редеуцы, Стефанешты и Сороки на месте разбитых сегодня переправ каждый раз назавтра возникали новые.
Случилось так, что больше всего из оставшихся в полку пикирующих самолетов сохранилось в третьей эскадрилье. Нелегкое дело уничтожения переправ, естественно, легло на плечи экипажей этой эскадрильи и их командира — капитана Макарова. Он был среднего роста, худощавый, легкий на подъем и скорый на решения. Не по возрасту подвижный, он не знал усталости ни на земле, ни в воздухе. Под стать командиру оказался и его заместитель — старший лейтенант Лозовой. Рано познавший тяжелый труд и невзгоды жизни, Лозовой уже в зрелом возрасте и с небольшим запасом знаний пришел в авиацию. Но огромное желание покорить небо и природное стремление к познаниям помогли его учителям сделать из него хорошего летчика. Лозовой, как и Макаров, прошел боевую закалку в небе Испании, и теперь они вместе делили авторитет и уважение всего полка, показывая пример мастерства и мужества в боях.
После нескольких вылетов, с того дня, как стали бомбить с пикирования, Макаров вдруг обнаружил, что некоторые летчики совсем не так выполняют процесс пикирования, как они его выполняли на учебно-тренировочных полетах до войны. На цель пикировали по одному. Сначала уходил в пике ведущий звена, а затем один за другим пикировали ведомые. Ринувшись к цели, командир как бы увлекал за собой подчиненных, поощрительно предлагал им делать то же, что будет делать он. Но именно в этот момент у пилотов, привыкших видеть впереди себя командира, и появлялась подмеченная Макаровым неуверенность в их действиях. А в обстановке, когда вокруг самолета рвутся зенитные снаряды или появляются истребители противника, уверенность и спокойствие мог сохранить далеко не каждый летчик. Остро переживавший за каждый неудачный вылет, Макаров, однако, не заводил с летчиками официальных разговоров: что, кто, почему. Он понимал, что летчикам предстоит много приобретать в боях.
— В будущем, конечно, наберутся опыта, — не сразу отозвался Лозовой, когда по дороге в столовую на ужин Макаров поделился с ним своими наблюдениями.
Макаров возразил:
— Нет, Иван Тарасович, рассчитывать на будущее у нас нет времени. Наше дело — бомбить сегодня. Сам видишь, две недели не прошло, а самолетов осталось раз-два — и обчелся.
Медлительный по натуре и скупой на разговоры, Лозовой слушал Макарова молча.
— Ну, что молчишь? — спросил Макаров.
— Думаю, — неопределенно ответил Лозовой.
— Ну, тогда давай думать вместе. Как ты считаешь, если на переправы пикировать не по одному, а звеньями?
Лозовой посмотрел на Макарова, дивясь возникшей у него такой простой и такой мудрой мысли, и, помолчав несколько, безнадежно проговорил:
— Не разрешат. Не предусмотрено.
— Ну, а в принципе?
— Думаю, что вероятность попадания будет близка к стопроцентной, — заключил Лозовой.
— Совершенно верно, Иван Тарасович, — довольно отозвался Макаров. — Плюс к тому, наши ведомые освободятся от гнетущего их минутного одиночества в воздухе, а это для них сейчас больше, чем любая академия.
— Верно. Уверенности у них будет больше, а напряжение спадет, — согласился Лозовой.
— Вот именно. А насчет того, разрешат или не разрешат, то мы с тобой давно в нарушителях ходим.
— Хм, давно! Говоришь так, будто год воюем.
— А это как мерить, Иван Тарасович. Если мерить жизнями людей и всеми потерями, то десять дней этой войны не уложишь и в пять лет мирной жизни.
Лозовой молчал. Макаров мельком взглянул на него и понял, что его мучают совсем другие мысли. Еще в начале мая Лозовой получил ордер на квартиру в авиагородке, а вот семью из Винницы так и не смог перевезти. Может, это и тревожило его.
— Смотри-ка, наше пристанище примостилось в этом лесочке, как усадьба, — заговорил Макаров, будто впервые увидел окруженное лесом строение, к которому они подходили.
— Так это и есть усадьба. Еще помещичья. А с тридцать пятого года — дом отдыха нашего наркомата.