Страница 14 из 63
Хозяина лопаты одолевал рабочий зуд, и он все бегал следом, ловясь за черенок.
— Иван Никитович, отдайте. Да хватит вам, дайте я…
— Держи.
Хрустят лопаты, теплеет солнце, и оседают кучи щебня, плавясь, как шихта в мартеновской печи. Всего лишь за день парни раскидали и разровняли щебень, на что по нормам четыре смены отводилось. И ничего, что нет на сталеварах брезентовых костюмов и кепок с темными очками у козырьков. Все это скоро будет.
Скоро начнут эти ребята свою новую, рабочую жизнь. Велик труд рабочего! Велик коллективизмом, творчеством, энтузиазмом. Да, он огромное богатство, и все как есть передается молодым — владейте!
ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Антонина Юдина
СТИХИ
* * *
* * *
НА РОДИНЕ МУСЫ ДЖАЛИЛЯ
СТЕПЬ
И. М. Бражников,
Герой Советского Союза
ПОМНИТ МИР СПАСЕННЫЙ
(из записок военного летчика)
Иван Моисеевич Бражников — участник Великой Отечественной войны. Живет в Оренбурге. Записки автобиографичны.
После летних учений, на которых отрабатывалось взаимодействие Черноморского флота с бомбардировочной авиацией, наш авиаполк получил приказ возвратиться из района Одессы на свой Кировоградский аэродром. Уже все было готово к перелету, но вдруг испортилась погода, пошел дождь.
— Эх, не ко времени расплакалось небо, — недовольно ворчал командир звена старший лейтенант Когтев, снимая сапоги. — К вечеру уже были бы дома…
— Да, были бы, — отозвался штурман Заблоцкий. — А теперь придется ждать у моря летной погоды и отсыпаться. Наш стрелок-радист уже похрапывает.
— Никак нет, товарищ лейтенант. Старшина Бравков думает, — сказал тот, откинув одеяло.
— Интересно, о чем Ваня думает? — как бы у самого себя спросил штурман.
— А думает он, товарищ лейтенант, о превратностях судьбы. Не будь дождика, я бы уже надраил сапоги и по зову сердца помчался бы туда, где мне рады. Это одна сторона медали. Другая заключается в том, что отдохнем в тишине без ночных тревог, которые поднадоели за дни учений, — балагуристо ответил Бравков.
А рано-рано утром тревога была объявлена. Каждый из нас, должно быть, подумал, что это для порядка, с учебной целью, но в казарму вбежал дежурный по полку.
— Товарищи, война! Всем приказано — к самолетам! Бегом! — крикнул он и первым бросился к выходу.
Небо над Одессой оставалось хмурым, неприветливым, продолжал моросить не по времени холодный дождь. Еще вчера такая погода служила запретом поднимать самолеты в воздух, но теперь все было по-другому, теперь война предъявляла свои требования: нелетная погода становилась летной.
Вместо Кировограда полк перелетел на один из полевых аэродромов и вступил в бой.
Чтобы обеспечить выполнение боевых заданий, наносить бомбовые удары по врагу, силы полка вынужденно распылялись. Там, где требовалось бы по пятнадцать-двадцать бомбардировщиков, летали от трех до шести. Но даже такие небольшие группы успешно громили захватчиков, нарушивших мирный труд нашей страны.
Вся беда была в том, что нам не хватало самолетов: мало было бомбардировщиков, еще меньше — истребителей, нехватки усугублялись потерями опытных летчиков и боевой техники. Острой болью в сердце каждого из нас отозвалась гибель заместителя командира пятой эскадрильи капитана Стаднюка, его штурмана старшего лейтенанта Федосова. Они не были новичками в авиации, хорошо знали свое дело. Оба, к тому же, слыли в полку людьми со странностями, и нередко можно было слышать шутки в их адрес. В дни учебных полетов Стаднюк всегда был оживленным, общительным и загорался неуемной деятельностью человека, страстно любившего авиацию и до конца преданного летному делу. В дни же, когда не было полетов, он преображался до неузнаваемости, становился замкнутым, часто погружался в какие-то свои, ему одному известные размышления, и тогда он никого и ничего вокруг себя не замечал.
В отличие от сухощавого Стаднюка, Федосов был высокого роста, широк в плечах. Во всей его фигуре чувствовалась нерастраченная физическая сила. Оба они были любителями шахмат, но удовлетворение от игры получали только тогда, когда играли между собой и вдали от любопытных глаз. Перед тем, как сесть за доску, они обязательно выискивали укромное местечко, дабы скрыться от посторонних наблюдателей. Игра у них проходила в полном молчании и только время от времени сопровождалась междометиями да похлопыванием или потиранием рук.
25 июня Стаднюк и Федосов повели пятерку других самолетов на бомбардировку танковой колонны противника. Колонна встретила самолеты огнем зенитных пушек и пулеметов. Во время бомбежки осколком снаряда у самолета Стаднюка заклинило правый мотор. Остановка одного мотора в воздухе — это еще не самое страшное. Можно дойти и на одном. Но вскоре оказалось, что левый мотор тянет плохо. Стаднюк уже не мог оставаться на месте ведущего. Заметив мертво торчащий винт мотора, ведомые пилоты стали гасить скорость, чтобы не оставлять командира одного. Стаднюк же, не желая подвергать экипажи опасности возможного нападения фашистских истребителей, высунув руку из кабины, отмахал сигнал уходить всем домой, а сам с небольшим разворотом пошел на снижение. Ему надо было развернуться на обратный курс и дотянуть как можно ближе к аэродрому. Но самолет уже не летел, а едва удерживался в воздухе усилиями пилота. Присмотрев подходящее место и не выпуская шасси, Стаднюк посадил самолет на «пузо». Быстрее, чем обычно, все трое — он, штурман и стрелок-радист Балакин — освободились от парашютов и выбрались из кабин. Поразмыслили с минуту. Дорога, по которой двигались немцы, проходила недалеко, и оттуда вполне могли заметить снижение самолета. Похлопав ладонью по фюзеляжу, Стаднюк обратился к стрелку-радисту: