Страница 12 из 97
— Турсла…
Девушка повернулась и увидела на стене круг выползших из своих убежищ светлячков. В их свете на на постели сидела женщина. Турсла склонила голову хотя женщина не могла этого увидеть.
— Мать клана, я здесь…
— Этот обряд не для тебя…
Турсле не нужны были объяснения Мафры, что именно не для неё. Но она испытала стыд и одновременно гнев. Она ведь не выбирала, какой будет, напротив, судьба её была определена с самого рождения.
— А что же тогда для меня, мать клана? Я буду вечно ходить ненаполненной и не дам новую жизнь дому?
— Ты должна искать свою особую наполненность, дитя мотылёк. Есть своя цель в том, кем ты стала, и ещё более великая цель в том, кем станешь. Там… — и Мафра рукой указала на открытую дверь дома.
— Но где мне найти её, мать клана?
— Ищи, и найдёшь, дитя-мотылёк. Отчасти эта цель уже в тебе. А когда она полностью проснётся, ты узнаешь.
— Ты больше ничего мне не скажешь, мать клана?
— Это всё, что я могу сказать тебе. Я могу заглядывать вперёд. Но между мной и тобой туман, гуще и темнее, чем тот, что порождают по ночам Торовы топи. И ещё… — женщина помолчала, прежде чем продолжить.
— Тьма ждёт нас всех, дитя-мотылёк. Мы, умеющие предвидеть, видим лишь одну из многих троп. Каждое действие порождает по крайней мере два пути, один в соответствии с решением, второй — противоположный. И я вижу, что теперь моему народу предстоит такое решение. И зло, большое зло может последовать от результата этого выбора. Такое решение требует призыва Великой Силы.
Турсла ахнула.
— Как это может быть, мать клана? Великая Сила не приходит по простой просьбе. К ней призывают, только когда большая опасность угрожает пути Вольта.
— Это верно для прошлого, дитя-мотылёк. Но время всё меняет, и даже обеты могут высохнуть, как тростник, и их легко переломить пальцами. Призыв Великой Силы требует крови. Вот что я скажу тебе, дитя-мотылёк. Уходи сегодня ночью. Но не иди в место Сверкающей… там много таких, кто таит необычные мысли. Нет, иди туда, куда влекут тебя сны, и делай то, чему ты научилась в этих снах.
— Мои сны! — удивилась Турсла. — Какая от них польза, мать клана?
— Сны порождаются мыслью — нашей или кого-то другого. А все мысли полезны. Ты не можешь отказаться от того, что вошло в тебя при рождении, дитя-мотылёк. И ты теперь готова отыскать это и использовать. Иди… Сейчас же!
Последние её слова прозвучали как приказ. Но Турсла всё ещё колебалась.
— Мать клана, дашь ли ты мне благословение, добрую волю дома?
И когда Мафра не ответила сразу, Турсла вздрогнула. Всё равно что оказаться перед домом и увидеть запертую дверь, отрезавшую её от всех родичей и товарищей по очагу.
Но вот Мафра подняла руку.
— Дочь-мотылёк, во всём, что поможет тебе исполнить возложенную на тебя цель, ты получаешь добрую волю дома. Но в ответ ты должна набраться терпения и понимания. Нет, я не буду ничего предсказывать тебе, никакое слово не должно руководить тобою; ты должна испытать только то, что у тебя в сердце и сознании. А теперь иди. Верь своим снам и иди!
Турсла вышла в ночь, в мир чёрного, потонувшего в болоте дерева, серебристого тумана и лунного света. Куда же ей идти? Она развела руки. Но на этот раз мотыльки не прилетели к ней.
Верить снам. В каком же направлении ей идти? Следуя дисциплине тех, кто обладает Даром, она постаралась очистить мозг от всяких сознательных мыслей.
И девушка пошла, уверенно, как человек, идущий к определённой цели. Она повернула не на восток, а на запад, ступив на камни одной из меньших дорог. Глаза её были открыты, но она не видела окружающего, не видела даже своего тела. Где-то впереди озеро её снов и вокруг него тот красный песок.
Туман окутывал Турслу словно покрывалом, скрывая, что лежит впереди, а что она оставила за собой. Она пересекла один остров, потом другой. Дорога наконец кончилась, но девушка безошибочно ступала на кочки и участки сухой земли. И наконец ветер, сильный, несущий запахи необычные для Торовых топей, разорвал туман.
Ветер пробудил Турслу из её транса. Она остановилась на самой вершине холма, поросшего травой и напоминавшего палец гиганта, указывающий на запад. Обеими руками девушка отвела от глаз серебристые пряди волос. При свете луны стало видно, что этот холм — первый в целой гряде.
И тут она побежала — легко. Какая-то преграда внутри неё лопнула, и её охватило стремление узнать, что лежит впереди, что ждало её долго, так долго.
Девушка совсем не удивилась, увидев место, знакомое ей по снам. Чистый пруд и песок. Но ночью это место было лишено ярких красок сна, пруд казался тёмным, песок тоже.
Девушка расстегнула платье и позволила ему, грязному от ходьбы по болоту, упасть. Но не на песок. Ничто не должно загрязнить или пометить этот песок.
И сама Турсла не ступала на его ровную поверхность. Напротив, забралась на камень на самом краю пляжа и с него нырнула в ждущую воду. Вода сомкнулась вокруг её тела, не холодная и не горячая, шёлково гладкая, ласкающая. Вода держала её, как рука гиганта, держала мягко, осторожно, успокаивающе. И девушка отдалась воде, застыв на поверхности пруда.
Спала ли она или была околдована магией, о которой не знают воспитавшие её? Этого она так никогда и не смогла узнать. Но Турсла чувствовала, что в ней происходят какие-то изменения. Открылась дверь, которая больше никогда не закроется. Она ещё не знает, что за этой дверью, но вольна исследовать, узнавать. Только вначале…
Плавая на мягкой подушке воды, Турсла запела. В её песне не было слов, она пела как птица, вначале еле слышно, негромко, потом всё громче. Это зов? Да, зов!
Девушка лежала лицом вверх, в небу, к луне, к звёздам, этим далёким ночным жемчужинам, и чувствовала, как вокруг неё начинается странное шевеление, причём ласково державшая Турслу вода оставалась спокойной. Это двигался песок вокруг пруда. Он трансформировался во что-то иное — частично в ответ на её призыв, частично по воле кого-то другого…
Турсла продолжала петь. Но теперь она решилась немного повернуть голову. На берегу она увидела песчаный столб, от которого доносился слабый шум, вызванный трением песчинок друг о друга. Они вращались вокруг оси колонны с такой скоростью, что казалось: нет отдельных частиц, а только сплошной тёмный столб. Всё громче пела Турсла, всё более толстым становился столб. По высоте же он достигал роста человека.
Очертания столба начали изменяться, в одном месте утончаться, в другом — утолщаться. Столб начал походить на статую — вначале грубую, с головой-шаром, с бесформенным корявым телом. Но песок продолжал изменяться, и фигура становилась всё более человекоподобной.
Наконец всякое движение прекратилось. Фигура стояла на камне, с которого при своём рождении собрала весь песок. Турсла побрела по воде, вышла на берег и остановилась перед существом, которому её песня открыла дверь.
В сознании девушки возникло имя, которое она должна произнести, имя, которое привяжет к ней это существо, сделает мост между мирами прочным и безопасным — между миром Турслы и другим, чуждым миром, столь необычным, что Турсла даже вообразить себе этого не может.
— Ксактол!
Веки песчаной женщины дрогнули, поднялись. Глаза, похожие на красные пылающие угли, разглядывали Турслу. Девушка видела, как поднимается и опускается грудь незнакомки, как лунный свет отражается от её тёмной кожи, такой же гладкой, как у неё самой.
— Сестра…
Слово прозвучало не громче шёпота. И в нём слышался звук ползущего песка. Но ни сама женщина, ни её голос не вызвали страха у Турслы. Девушка протянула руку, предлагая дружбу песчаной женщине. Её коснулась рука, не менее прочная, чем у неё самой; крепкое рукопожатие приветствовало её.
— Я жаждала… — медленно проговорила Турсла и в то же мгновение поняла, что сказала правду. Пока её не коснулись эти руки, в ней всегда жило стремление, какой-то внутренний голод, который она даже не осознавала.