Страница 13 из 57
— Вон там! — закричал Дюпертуа.
Он указывал пальцем на «Кафе де Шартр», где за смехотворной баррикадой из опрокинутых столов и стульев сгрудились мюскадены.
— Видишь в ихнем стаде, правее, того блондинчика? — сказал Дюпертуа рослому трактирщику, вооруженному вертелом.
— Который весь тоненький, как иголка?
— Этот сопляк командовал господчиками, когда они ко мне заявились меня отдубасить.
— Ну, когда нас много, им слабо.
— Долой Конвент!
— Долой шиньоны и гребешки! — заорал Дюпертуа мюскаденам.
Предводительствуемые слесарем и его приятелем трактирщиком, мятежники гурьбой ринулись на приступ «Кафе де Шартр». Они расшвыривали столы и стулья, уложили нескольких молодых людей, не успевших улизнуть. Дюпертуа не спускал глаз с Сент-Обена. И вот он ринулся в атаку. Молодой человек отмахивался, вертя своей узловатой палкой, но слесарь ухватился за нее и, шарахнув об столб, сломал, будто хрупкую веточку. Сент-Обен подхватил стул и прикрылся им, как щитом, но слесарь с такой силой колотил по нему деревянной подошвой своего башмака, что молодой человек поневоле пятился. Дюссо подоспел к приятелю на подмогу с поднятой тростью, ударил Дюпертуа по спине, но тот обернулся:
— А тебе чего? Неймется?
— Ага! — отвечал Дюссо, гордо напыжась.
Великан взял его за грудки, притянул и врезал коленом в живот. Мюскаден скорчился в три погибели, выронил трость, зашатался, мешком рухнул наземь, и его, визжащего, как поросенок, тут же поволокли за волосы к фонтану. Сент-Обен, пользуясь передышкой, помчался наутек в надежде выбежать за пределы Пале-Рояля, но рабочие поймали его за фалды, когда он уже был на лестнице, и грубо потащили назад к «Кафе де Шартр», где в это время били стекла, швыряя в них стульями. На щуплых надушенных и разодетых вояк повсюду шла охота: их толкали на песок, на битые стекла, припирали к стволам деревьев; мятежники с громким смехом забавлялись тем, что трепали их прически, вырывали гребни из волос, ножами отчекрыживали прядки, потом сталкивали юнцов в фонтан. Сент-Обен избежал этого, но лишь затем, чтобы схлопотать от Дюпертуа кулаком в глаз; оглушенный, он пошатнулся и, получив подножку, плюхнулся на землю.
— Прекратить!
Патруль Национальной гвардии со штыками наперевес скакал в атаку по галерее Божоле. Дюпертуа подал знак к отступлению, проворчав над бесчувственным телом Сент-Обена:
— Еще увидимся, надо же прикончить этого недоноска.
— Я тебе свой вертел одолжу, — сказал трактирщик.
Они двинулись прочь легкой рысцой, смешавшись с толпой рабочих, которые улепетывали с добычей — ощипанным пеликаном, курами, связками колбас на шее, коровьей головой, насаженной на палку. Уцелевшие мюскадены, те, что сумели спрятаться, юркнув в кафе или в фойе находящегося по соседству театра Монтансье, снова появились под аркадами и пытались помогать раненым товарищам.
— Ну-ка, все отправляйтесь по домам! — приказал генерал, командующий отряда Национальной гвардии, присланного сюда Комитетом общественного спасения.
Сент-Обен кое-как встал на четвереньки. Левый глаз жгло, как в огне, он, словно в тумане, насилу различил гетры на ногах сержанта, который тянул его за руку, побуждая подняться:
— Эти разбойники вас знатно отделали, сударь…
— У меня кровь течет! — вскричал Сент-Обен, ощупывая свое лицо.
— Ну да, сударь, вы ж упали на груду осколков, а битое стекло, что с ним поделаешь, коли оно режется.
— Подайте платок! Воды!
— У вас есть ваш галстук. И фонтан.
— Ступайте к себе! — твердил посланец Комитета, глядя на покалеченных юнцов. — Возвращайтесь домой!
Мокрые, измочаленные мюскадены выползали на край бассейна, вставали и, прихрамывая, цепляясь за плечи друг друга, брели прочь. Сент-Обен оторвал от своего галстука клок муслина, смочил в воде и, кривясь от боли, приложил этот компресс к левому глазу.
Депутата Делормеля разбудил колокол. За окном еще стояла ночь. Который час? В потемках он на ощупь отыскал у изголовья на столике подсвечник и спичечный коробок, зажег свечу, сам надел домашние туфли и зашаркал к каминным часам. Они показывали пять утра. Должно быть, дело нешуточное. Он повернулся к своей кровати под балдахином, которой гордился, разглядел при свете свечи тело, съежившееся под шелковым покрывалом, тронул спящую за плечо, она заворчала, потянулась, он легонько потряс ее:
— Розали, Розали…
— Что случилось, сударь? — отозвался очень сонный голос.
— Кристина! Что ты здесь делаешь?
— Нынче вторник, сударь, я заменяю мадам, она сегодня спит наверху, у господина Сент-Обена.
— Вторник? Ах да! Какой я дурак…
Среди его служанок Кристина, маленькая брюнетка со вздернутым носиком и грудями кормилицы была самой молодой. Делормель стоял над ней, встревоженный, со свечкой в руке и спрашивал:
— Ты слышала набат?
— Колокола? Ах да, точно, сударь, слышала.
— Набат до рассвета, ты хоть соображаешь?
— Если не колокола гремят, так барабан. Привыкаешь, сударь.
— Подай мне домашний халат.
Кристина села, зевая, потом двинулась в темноту, протягивая руки перед собой, нащупала домашний халат и помогла хозяину облачиться.
— Пойду справлюсь что к чему, а ты ступай в свою комнату. Брысь!
— А нельзя ли мне доспать ночь здесь, сударь? Эта кровать мягче, и я все еще не совсем проснулась после ваших прыжков.
— М-м-м-м…
— И потом, что я здесь, ни для кого не секрет. Если и не мадам, и не я, здесь была бы Люси или Мари, или дама, которую вы бы привели с улицы.
— Ладно. Спи!
Служанка снова улеглась, а Делормель вышел со свечой в коридор. На пороге он натолкнулся на беспорядочную груду гончарных изделий: одна фарфоровая безделушка упала и раскололась о плиты облицовки у подножия большой лестницы.
— Кто там? — раздалось впотьмах. В голосе звучала угроза.
Человек, также одетый в ночную сорочку, направил на свечу дуэльный пистолет.
— Это всего лишь я, Николя.
— Простите, господин депутат.
— Ты прав, что сохраняешь бдительность. Что ж, я повышаю тебе жалованье.
Звон, доносившийся с колоколен, не умолкал.
— Приготовь мне основательный завтрак и во что одеться. День обещает быть трудным.
— Так мне зарядить ваши пистолеты?
— Да, Николя, да. Я сейчас поднимусь к господину Сент-Обену, потом отправлюсь в Тюильри. Распорядись также, чтобы запрягли мой кабриолет.
— Лимонно-желтый?
— Ну нет, другой — черный, поскромнее.
Дав указания дворецкому, он без промедления поднялся по лестнице, прошел по коридору и, задув свечу, вошел в апартаменты Сент-Обена. Гостиная была освещен тремя светильниками. Делормель знал, что застанет там свою жену, и он нашел ее с молодым человеком, но совсем не так, как предполагал.
— Что с ним стряслось?
Розали, на которой не было ничего, кроме украшений, склонясь над Сент-Обеном, промокала его глаз платком, смоченным в настое ромашки. Мюскаден, задрапированный в простыню, словно в тогу, застыл, вцепившись в подлокотники своего кресла.
— Ай! — простонал он, когда Розали коснулась раненого глаза.
— В Пале-Рояле разыгралось целое сражение, — объяснила она мужу. — Только посмотри, что эти свиньи-якобинцы сделали с нашим бедным другом!
— Вид и впрямь неважный, но ты, взявшись ухаживать за ним, могла бы все-таки хоть малость одеться.
— Здесь все свои, мой котик.
— И перестань называть меня «котиком» на людях.
— Так здесь же все свои…
— У-уй! — взвыл Сент-Обен.
Делормель поставил свой подсвечник с погашенной свечой на консоль зеленого мрамора — удачное приобретение, к слову будь сказано, — и вздохнул:
— Однако, Розали, можно подумать, будто мы в будуаре веселого дома…
— Но я пришла именно оттуда, и ты об этом знаешь.
— Ладно, оставим это. Набат в предрассветную пору вас не удивил?
— Нет, — буркнул Сент-Обен. — Якобинцы из предместий готовы обрушиться на Конвент.