Страница 70 из 79
А, черт, забыл, подумал Костика. Перестал играть и быстро крикнул:
– И тебя, нечистоплотный, урод Лоринков, вызываю на суд Божий!
– Не пройдет и года, – крикнул он.
После чего, не дожидаясь даже «пи-пи», продолжил играть. Что с того, что Лоринков оказался прав, и крысы стали слушать свирель, как завороженные? Это решало проблему, но лишь на то время, как он играл! И совсем не решало его, Костики, конкретную проблему! Он пробыл в церкви час, его чуть не сожрали крысы, и вот, он играет а они слушают, но стоит ему перестать – а он рано или поздно перестанет, – и…
Молдаване, подумал Костика. Все через жопу, все не продуманно, никакого плана, подумал он.
В это время распахнулись ворта Храма, и Костика с удивлением увидел, что внутрь заходит Лоринков. В парадном мундире золотого шитья писатель выглядел ослепительно.
К тому же, он еще и побрился.
* * *
– А вот и бог из машины, – сказал Лоринков.
– В смысле, а вот и я, Москович, – сказал Лоринков.
– Играйте, играйте, Москович, – сказал Лоринков.
– А что это вы за херню, кстати, играете? – сказал он.
– А, Максим, – сказал он.
– Ничего так, я бы вдул, – сказал он.
– Когда я уйду, то стану ветром, – напел он.
– Щелк-щелк, – заскрежетали зубами крысы, потому что пел Лоринков отвратительно.
– Молчу-молчу, – поднял Лоринков руки и улыбнулся.
– А можете для души сбацать чего-то? – сказал Лоринков.
– Ну там, «Весь мир следил за тем как мы уходим», – сказал Лоринков.
– Мара, певичка моя любимая, – сказал он.
– Напеть? – спросил он.
Костика, играя на свирели, отчаянно помотал головой. Не хватало из-за придурка этого еще погибнуть в зубах крыс раньше времени, подумал Костика. Попробовал наиграть песню певички Мары. Получалось неплохо. Крысы встали на задние лапки, и стал покачиваться в ритм, помахивая хвостиками. Ну, чисто дети на рок-фестивале в Раменском, подумал с умилением Москович.
– Москович, взгляните на мои погоны, – сказал самодовольно Лоринков.
– Меня произвели в маршалы и главнокомандующие молдавской армии, – сказал он.
– За то, что я избавлю город от крыс, – сказал он.
– Как вам форма? – сказал он.
Москович снова заплакал. Как и все молдаване, он был неравнодушен к шитью золотом и чинам. К тому же, что-то в тоне Лоринкова давало ему основания полагать, что пьяница несчастный не врет. Погоны и впрямь были маршальские.
– Вот, выторговал, – сказал Лоринков, сияя.
– Так что вы теперь обязаны мне подчиняться, потому что вы лейтенант запаса, – сказал он.
– А я целый маршал! – сказал он.
– Каково? – сказал он, любуясь эполетами.
–… – пожал плечами Костика.
– А теперь слушай мою команду, – сказал Лоринков.
– Вы играете, я открываю двери церкви и мы с вами идем, – сказал Лоринков, направляясь к дверям.
– Выходим из города, и направляемся к водной преграде типа река, – сказал Лоринков, с наслаждением выражаясь, как самый настоящий маршал.
Ну, как выражаются маршалы в понимании Лоринкова, который ушел на военных сборах в запой, конечно.
– У водной преграды типа река, обозначенной на картах условным названием типа Бык, – продолжил Лоринков.
– Вы становитесь на обрыв и перестаете играть, – сказал он.
Москович поднял удивленно брови.
– У вас все равно нет выбора, – сказал Лоринков.
– И извините, что я вас так жестоко обманул, – сказал Лоринков.
– Нет в правительственном гараже давно уже «мерседесов», – сказал он.
– Да и лобки здесь уже давно никто не бреет, – сказал он.
– А теперь давайте что-нибудь бравурное, – сказал Лоринков.
– Что-то бодрое, пафосное, про родину, и чтоб всех тошнило, – сказал Лоринков
Москович кивнул и заиграл «Осень» группы ДДТ.
* * *
…процессия, шествовавшая по городу, производила впечатление какого-то сумасшедшего праздника индуистов, помноженного на молдавский военный парад и римский триумф. В роли триумфатора выступал – с обидой подумал Москович – сам Лоринков. Он шествовал впереди колонны, держа в руках шест со статуей Мадонны, который подобрал у католической церкви. Москович вспомнил, как писатель прошептал, подбирая шест.
– А-у-тен-тич-но…
Весь в золоте, с орденами и погонами как у Багратиона на картинках в учебниках истории для седьмых классов, Лоринков блистал. Немногие уцелевшие дамы бросали ему из окон промерзших пятиэтажек трусики, девицы визжали, отцы семейств аплодировали. Лоринков, морщась, снимал с лица трусики. Белье пахло… В общем, сволочь Лоринков украл себе все лавры, подумал с обидой Москович.
Сам Москович был похож на пленного румынского флейтиста, которого на машине времени перенесли в начало эры, заковали в цепи и велели тащиться по Риму за повозкой императора Траяна, наигрывая песни цыганского оркестра. Ну, и, наконец, крысы. За маршалом Лоринковым и музыкантом Московичем ползла живая меховая река. Страшная, стремительная и смертельно опасная…
Крысы уходили из города.…
уже у реки Москович понял, наконец, план Лоринкова. Чудесный план, если, конечно, не принимать во внимание, что ради его осуществления жертвуют им, Московичем! Крысы пойдут за ним в реку и будут тонуть, понял Москович. Правда, утонет и он… С другой стороны, выпрямил вдруг спину музыкант, он и правда избавит Родину от смертельной опасности. И войдет в историю страны героем! Так что Москович взглянул последний раз на небо, и решительно направился к воде. Как вдруг с удивлением почувствовал, что его держит за руку Лоринков.
– Куда собрались, Москович? – спросил Лоринков.
– В воду, – ответил, недоумевая, Москович.
– А зачем? – спросил, недоумевая, Лоринков.
– Я раскусил ваш план, – сказал, волнуясь, Москович.
– Крысы пойдут за мной в реку и утонут! – сказал он.
– И я утону… – сказал он.
– Вы решили пожертвовать мной, – сказал он.
– Мне плевать, – сказал он.
– Я спасу страну! – сказал он.
– Пусть ценой жизни! – сказал он.
– Ай, – взвизгнул Лоринков.
– Да играйте же снова! – рявкнул он на музыканта, стряхивая с сапога с царскими орлами вцепившуюся в носок крысу.
– Москович, Москович, – сказал он добродушно, когда свирель снова заиграла.
– Какой вы впечатлительный и эмоциональный, – сказал он.
– А еще лох… – сказал он.
– Как все молдаване, впрочем, – сказал он.
– Вот утопим мы крыс, – сказал он.
– А на что мы с вами жить будем? – сказал он.
– Не будем мы их топить, – сказал он.
– Погуляем сутки, да вернемся в город, крысы за нами вернутся, – сказал он, – и нас снова попросят спасти страну.
– Так мы и будем делать регулярно, – сказал он, – спасать страну, но не окончательно.
– Потому что как только мы ее спасем окончательно, – сказал он, – молдаване окончательно кинут нас с наградой, пенсиями и благодарностью.
– Вам все понятно, Москович? – сказал он.
Москович, раздувая щеки, кивнул. Дождался, пока Лоринков отвернется… Отскочил в сторону, и бросил свирель в воду. Прыгнул туда сам. Скрестил руки на груди. Стал глядеть на то, как медленно подбираются к нему недоумевающие крысы.
– Молдаване… – со вздохом сказал Лоринков, оборачиваясь.
– Все через жопу, – сказал он, отбегая.
– Все не продуманно, – сказал он, карабкаясь на дерево.
– Никакого плана, – сказал он, усевшись на верхушке.
На дереве Лоринков стал похож на сбежавшего из цирка атлета, который прихватил сюртук шталмейстера. Вцепившись в ствол левой рукой, Лоринков поднес правую к глазам козырьком, чтобы не слепило Солнце.
Музыкант погибает, как идиот, подумал Лоринков.
Но не смог не признать, что зрелище перед ним разворачивалось величественное… Крысы, одна за другой, начали прыгать в воду, с остервенением подгребая к Костике. Многих уносило течение, они тонули… Самые упорные доплывали к музыканту и впивались в его тело молдаванина острыми, как бритва, зубами, захлебывались в крови и вода. Серая, шевелящаяся масса текла в реку несколько часов…