Кукурузный мёд (сборник)

…Все крысы сидели, сложив лапки, на полу Храма. Вид у них был невероятно умиротворенный. Крысы выглядели как молдавский таможенник, предотвративший провоз партии героина в 5 тонн, и пропустивший его затем за одну тонну взяткой. В общем, крысы выглядели как обычный молдавский таможенник. И смотрели на Костику со значением. Сам же Костика, опустив свирель, глазам своим не верил.

– Пи-пи, – сказала одна из крыс, самая жирная.

– Пипи, – сказала она со значением.

– Щелк-щелк, – щелкнула зубами она.

– А, ой да, – сказал Костика.

Поднес свирель ко рту и заиграл. Крысы, приподнявшиеся было, вновь уселись. Костика играл, краем глаза поглядывая под купол церкви. Лица тех, кто его привел, были бледными, но довольными. Ах вы козлы, подумал Костика. Суки, думал он. Но играл и играл. Раздавались под сводами Кафедрального Собора Кишинева звуки необычайной красоты. Классику играл Костика. Четвертый концерт для фортепиано Восьмой Молдавской оперы играл Костика.

– Когда ты уйдешь, я стану ветром, – мысленно напевал он слова мелодии, которую играл.

– Когда я уйду, ты станешь небом, – пел он про себя.

Крысы, столпившиеся вокруг Костики, воздевали верхние лапки к небу и довольно скалились.

– Сработало, – понял Костика.

* * *

Храм Великой крысы появился в Кишиневе на месте разрушенного Кафедрального Собора. По замыслу городских властей, это должно было помочь в решении проблемы. Старики говорили, что началось все в незапамятные времена. В городе, после того, как оттуда ушли русские со своей сраной канализацией, захарканным водопроводом и никому на хер не нужными медицинскими профилактическими мерами, начались эпидемии.

И, конечно, расплодились в невиданных масштабах крысы.

Поначалу с ними боролись, причем успешно, разведя гигантскую популяцию бродячих собак. Это даже сочли очень перспективной экологической разработкой – собаки жрали крыс, мусор, и даже дерьмо горожан, лежавшее на улицах. Но поток собаки, поняв, что в Кишиневе особо и поживиться-то уже нечем, – из-за скудного питания дерьмо становилось все жиже, – плюнули и ушли. Старожилы помнили тот день, когда вся популяция псов – более ста тысяч голов, – шла колонной через город и городской голова, молодой мэр Дорин Киртака, на коленях умолял вожаков стаи вернуться. Но собака на то и собака, что она тупое животное, так что псы ушли. А Дорин Киртоака заперся в своем туалете в неотапливаемой мэрии и пустил себе пулю в лоб. Вроде бы. По другой версии, Дорин влюбился в крысу, выписал ей человеческий паспорт на сдвоенную фамилию «Григорчук-Полянский» (молдаване обожали сдвоенные фамилии) и женился на ней по древнему и таинственному обряду шаманов, а потом ушел в канализацию. Поговаривали, будто бы Дорин ходит с женой по сей день по подземным ходам под городом и пугает всех дикими криками «евроинтеграция… епать-копать.. который час был позавчера… а сегодня?… в жопу? охотно!… почему укроп, бабушка… давайте все вчетвером, только по очереди…».

Но это, конечно, были слухи. На самом деле Дорин поступил как гражданин и мужчина. Он заперся в кабинете и позволил крысам, заполонившим город, сожрать себя.

Со временем улицы Кишинева, а потом и вся страна, заполнились волнами серого, живого, пищащего, моря. Это были крысы. Наглея, животные вели себя в стране по-хозяйски. Они обгладывали провода электропередач – вывелась даже новая порода летучих крыс, отдыхавших на проводах головой вниз, – сновали в закрытых детских садах и школах. Трахались на центральной площади столицы, и некоторые даже и в задницу, что давало повод говорить об автохтонном происхождении части популяции крыс. А еще эти смышленые – совсем как молдаване – зверьки, уничтожили за несколько лет кишиневский аэропорт. Из-за них в других странах даже перестали принимать самолеты из Молдавии, чтобы не завезти себе, не дай Бог, чуму или другую какую болезнь. Так Молдавия стала совершенно автономной территорией…

Тогда-то и решено было, – говоря языком спикера Лупу, – начать решение проблемы разрешения проблематики проблематичной проблемы крыс.

Первым делом, в Кишиневе открыли Храм Крысы.

– Ведь если крыса крутой зверь, – говорил на заседании парламента депутат и коммунист Миша Полянский.

– Значит она, в полном соответствии с законами диалектики, нас нагнула, – говорил Миша, почесывая ягодицы, покусанные крысой.

– Значит, товарищ крыса в классовом развитии стоит выше нас, молдаван, – добавлял Миша.

– Стало быть, мы обязаны наклониться и неизбежно принять неизбежность, – говорил Миша.

– Поступить как добрый молдаване и нагнуться еще глубже, – говорил он.

– Конкретно ты че предлагаешь?! – кричала ему с галерки депутат от либералов, женщина Корина Фусу, чьи документы сожрали крысы, и потому Корина Фусу сама не знала, что из словосочетания «Корина Фусу» имя, а что фамилия.

– Я короче предлагаю в натуре уважить крысу, как марксист, – говорил депутат Миша.

– И построить в ее честь храм! – говорил он.

– Так мы умилостивим крыс, они начнут относиться к нам, молдаванам, толерантно, – добавил он.

– По-европейски и гуманно, – сказал он.

– В общем, храм для крысы, такая моя пролетарская идея, коллеги, – сказал он.

– Тоже мне, марксист, – язвительно замечал премьер-министр Филат.

– Ну, а как же Мавзолей и Ленин? – говорил Миша.

Все смущенно замолкали. Получалось, юный депутат умыл опытных политиков. Если где-то построили церковь для трупа, то почему бы нам и Храм для крысы не возвести, думали добрые молдаване.

Решено было построить Храм Крысы на самом культовом и энергетическом месте столицы. На месте кафедрального Собора Кишинева. На это дело даже выделили последние пятьдесят тысяч евро, оставшиеся в бюджете от продажи крысиных мехов и сала.

Деньги, конечно, украли.

– Чё тут строить, на полкосаря? – сказал грустно ответственный за постройку храма, новый мэр столицы, Вася Урсу.

Взял себе тридцать тысяч, двадцать занес куда надо, и решено было объявить о том, что нехватка средств в бюджете не позволяет строи… Но слом Кафедрального Собора уже начался.

– Ничего, – сказал Вася, – мы обоснуем.

Для решения этой проблемы – проблем становилось все больше, – привлекли единственного уцелевшего в стране pr-щика, с подозрительно русской фамилией Лоринков. Тот, потерев спросонья и спьяну глаза, долго слушал объяснения городского головы. После чего молча вынул из нагрудного кармана мэра пачку денег, отсчитал себе десять тысяч… Сказал, с трудом сглотнув:

– Ну и нажрался же я вче… уууээээ…

– То есть, пардон, идея моя такова, – сказал он, проблевавшись.

– Не надо ничего строить, молдаване, – сказал он.

– Вы же не в Москве, – сказал он.

Посмеялся. Замолчал. Под грустным взглядом мэра достал из-под вороха одеял, в которых спал, бутылку. Приложился.

– Храм будет… – сказал он.

– Молдавский и а-у-тен-ти-ч-ный… – сказал он.

– Это как? – спросил мэр.

– Недостроенным, заброшенным, и засранным, – сказал Лоринков.

– Как и положено быть всякому храму для дебилов в малоразвитой стране, – сказал он.

– А поверят ли? – спросил Урсу.

– Ну, москвичи же в Индии дрочат, – сказал Лоринков.

– Москвичи это аргумент, – согласился Урсу.

После чего сделал все, как расписал pr-щик. Конечно, развил мысль. Творческий, как и все молдаване, мэр Урсу не хотел оставаться в рамках узкой идеологической схемы, разработанной для него по косной и зашоренной системе, человеком, придерживающимся консервативно-ретроградных взглядов. Проще говоря, Вася хотел украсть еще. Так что храм не просто оставили как есть, а еще и вынесли из него все, что можно. Позолоту сняли, иконы повесили на стенах кабаков, где подавали жареных крыс, паркет унесли на растопку… Кафедральный Собор столицы стал напоминать, наконец, нормальный аутентичный индийский храм.

А с учетом того, что молдаване давно уже были грязны и оборваны, как самые грязные и нищие индийские оборванцы, сходство стало полным.