Страница 37 из 79
Так что лейтенант холодно улыбнулся и стряхнул последние капли.
Медленно вращаясь, – словно в каком-то блокбастере, – они полетели вниз, отчетливо видные из-за своей яркой желтизны на синем июньском небе Молдавии тем, кто стоял внизу, задрав головы. Капли летели, пока лейтенант, застегивавший ширинку, выпрямлялся. Летели, когда лейтенант поправил на плече роскошную золотую ленту, на которой была нарисована голова быка – старинный молдавский герб. Все следили за каплями, словно завороженные. Оцепенение прошло, когда капля попала прямо в лоб командующему генеральным штабом Молдавии, генералу Андрюхе Попову, и разлетелась от удара тысячью мелких желтых микроскопических брызг. Какое прекрасное зрелище, подумал лейтенант Юкианел. Надо бы написать об этом стихотворение, подумал Юкианел. Если успею, подумал Юкианел. Солдатня внизу в ярости завыла, кто-то уже тащил лестницы. Лейтенант пожал плечами, и, глядя в телекамеры, выстроившиеся внизу фалангами, понял, что пора заканчивать. Чувствуя себя последним Мессией, лейтенант крикнул:
– Лишь верность традициям средневековой Молдавии обязывает меня совершить этот поступок неповиновения!
– Сука, на, – кричали солдаты.
– Братцы, так мы с вами протрахаем наследие наших великих предков, – кричал лейтенант.
– Гандон! – кричали солдаты.
– Укрепите свой дух и становитесь под знамена, – кричал лейтенант.
– Гнида! – орали солдаты.
–….! – орали солдаты.
–…., – орали солдаты.
…лейтенант кричал и кричал, чувствуя, как на его глазах выступают слезы, как голос его срывается, как затмевает в глазах все пелена.
– Друзья, так мы с вами… – попытался он было снова крикнуть что-то солдатам, но услышал в ответ лишь рев.
Выкрикивая никому не слышные, лозунги и призывы, лейтенант осторожно подошел по крыше к шпилю, на котором висел трехцветный флаг Молдавии, и спустил его под возрастающий рев солдатни. Вынул из-за пазухи красный флаг с золотистой мордой быка – знамя средневековой Молдавии, – и поднял его над Генштабом Молдавии. Блеснул прицел снайпера. Побоятся стрелять, знал лейтенант. Заложников спасать станут, знал лейтенант. После чего вернулся к краю крыши и последний раз попробовал призвать к патриотизму парней.
– Парни, будьте же патриотами Молдавии! – крикнул он отчаянно.
Нецензурная брань была ему ответом. И это армия страны, подумал горько лейтенант, наглухо задраивая чердак на случай штурма с вертолета. И это лучшие, горько качал он головой, возвращаясь в кабинет с заложниками. Там лейтенант уселся у окна, и начал демонстративно пить чай. Рядом поблескивала сабля, украденная из национального музея Молдавии. Лейтенант глядел на нее неотрывно, как минутой раньше – на землю с крыши. И сабля, как и земля с высоты, манила его.
Лейтенант готовился к смерти.
* * *
Началось все с секса.
Сначала молдавский курсант Игорь Коноваль вступил в Отношения со старослужащими военного училища.
После этого Игорь решил, что он эстет, нигилист и наследник японского писателя Юсимы Мисимы. Он даже написал эстетский роман про это, хотя тему, конечно, выбрал не связанную с древней Японией. Ведь каждый творец должен быть связан корнями с той землей, на которой он родился и жил, знал Игорь, потирая задницу. Она питает его, словно почва – дерево, думал Игорь, осторожно проверяя, ничего ли не разорвали ему грубияны со старшего курса. Иными словами, если эстет и слуга своей страны – это прекрасная сакура, то его Родина – почва, которая питает эту сакуру, думал Игорь, отправляя домой письмо с просьбой прислать ему парочку банок какого-нибудь смягчающего крема.
Родители – простые молдавские крестьяне – как всегда сэкономили и прислали Игорю две банки гусиного жира. Мажь ими руки, сынок, и не будут ни у тебя мерзнуть, писал в письме суровый дедушка Игоря, морщинистый немногословный крестьянин. Благодаря дедушке Игорь и попал в военное училище. Наблюдая за тем, как паренек беспомощно выводит те десять букв, что есть в молдавском алфавите, и которые он выучил в школе, и неумело пытается завести трактор, дед сказал:
– К наукам не склонен, работать не умеет…
– Значит, самое место парню в национальной Армии Молдовы! – сказал он.
Спустя год Игоря провожали в военное училище всем селом.…
пройдя испытания для настоящего парня, в училище Игорь возмужал. Он прочитал всего Мисиму, сфотографировался на фоне дерева в стрингах и выправил себе новые документы. К выпуску в училище Игорь Коноваль стал лейтенантом Юкианелом Мисимеску, в честь своего кумира, эстета и военного Мисимы. Это стоило ему тридцать евро и канистру вина. Для столицы неплохо, знал Мисимеску. Один его дальний родственник из села Гидигич сменил имя на Диего за двадцать евро и половину канистры вина, но ведь в провинции все дешевле, знал Мисимеску. Так или иначе, теперь у него была новая жизнь. Это следовало отметить Символически, знал лейтенант, многое узнавший о символизме, имажинизме и многих других удивительных вещах.
Он вообще много читал, отлично стрелял, учился тактике и стратегии, разрабатывал Теорию Перманентно Расширяющейся Империи, воспитывал в себе качества эстета…
…всем этим Юкианел продолжил заниматься и в армии, куда его определили адъютантом в генеральный штаб. Здесь лейтенант Мисимеску смог своими глазами наблюдать падение страны и армии. Генералы целыми днями ничего не делали, ловили мух, отрывали им крылышки и устраивали бега по стратегическим картам страны. Солдат за деньги отправляли на собрания баптистов массовкой, и поручали им сбор винограда.
Но самый большой удар Генштаб нанес лейтенанту в тот день, когда появилась реальная возможность напасть на соседей и увеличить территориальные владения государства. Мисимеску хорошо запомнил этот день. То был День независимости Украины. Все украинские пограничники сейчас спят, нажравшись спирта, – знал Мисимеску, выезжавший летом на шпионский отдых в Коблево, – и Молдавии ничего не стоит двумя полками захватить всю Одесскую область. Когда Мисимеску попросился с этой отличной идеей на прием к министру обороны, тот лишь посмеялся и отправил лейтенанта драить очко. Причем в переносном смысле! Так что Мисимеску, вместо того, чтобы скакать на белом жеребце во главе карательного экспедиционного корпуса на Одессу, стоял на корточках над унитазом, и прочищал его руками. Унитаз не чистили все двадцать лет независимости Молдавии. Пахло традициями…
Ничего, воспитаю дух, подумал Мисимеску.
– Ничего, воспитаю тело, – сказал Мисимеску.
– Ниче… – сказал Мисимеску.
– Буэ, – сказал Мисимеску.
– Буэ-буэ, – блеванул Мисимеску.
Это не просто мой ужин вырвался наружу, подумал Мисимеску.
Блевотина покинула меня, словно дух патриотизма – генеральный штаб, понял Мисимеску.
В тот день лейтенант Юкианел Мисимеску решил устроить государственный переворот в Молдавии.
* * *
Теория Постоянно Расширяющейся Империи была изобретением Мисимеску.
Она осенила лейтенанта Мисимеску в то время, когда он изучал труды Канта и Макиавелли, и штудировал книги «Настольная книга будущего командира», «Настольная книга будущего флотоводца», и смотрел молдавское национальное телевидение. Там как раз показывали фильм «Очень приятно, Штефан». Штефаном звали каменного мужчину, который стоял в центре Кишинева, и которому молодожены приносили цветы в мае, июне, июле, августе и сентябре. А в остальные месяцы в Молдавии не женились, потому что овощи дорогие. Так вот, Штефан, – как узнал лейтенант из фильма, – был не просто покровителем свадеб, а великим молдавским государственным деятелем.
– Величайший государь Европы, – говорил диктор в фильме.
– Глыбища и человечище, – говорил ведущий.
– Не чмо какое-то! – добавлял он.
Оказывается, при Штефане и Молдавия была огромной страной, узнал Мисимеску. При нем, ну, Штефане этом, Молдавия простиралась от Владивостока до Канарских островов. Это если с востока на запад. А если с севера на восток, то Молдавия была от Осло до Малой Азии. Весь мир говорил по-молдавски! Все женщины танцевали молдавские национальные танцы, все мужчины пили молдавское национальное вино. Вся культура мира произошла от молдаван! Даже серьезные ученые это подтверждали. Один из них, сидя в кадре фильма, говорил в микрофон умные вещи. Мисимеску с восторгом постарался запомнить, как выглядел мужчина, потому что лейтенанту очень понравился стиль одежды мужчины. Тот был в лиловой рубахе, расстегнутой до ширинки, и на его волосатой груди блестела золотая цепь. Под мужчиной было написано «Марк Ткачук, сын археолога».