Страница 25 из 79
– Вы, простите, кто? – сказал Лоринков.
– Уполномоченный эмиссар Кишинева, Ион Друце, – сказал мужчина.
– Евровичок, – сказал беззлобно Лоринков и рванулся было к оружию.
– Без шуток, – сказал мужчина и показал пистолет.
– Я прибыл предложить вам покинуть Лондон и вернуться в Молдавию, – сказал он.
– Ага, чтобы вы там меня в расход пустили как заложника, или на Вадуллуйводки сослали, – сказал Лоринков.
– Не дурите, – сказал Друце.
– Молодое молдавское правительство жаждет привлечь на свою сторону интеллектуальную элиту страны, – сказал он.
– Мы предлагаем вам пост главы союза писателей Молдавии, персональное авто, и возможности для свободного творчества, – сказал он.
– Пенсия, детский сад, дом, персональная обслуга, – сказал он.
– Все, что от вас нужно, это ваше возвращение на родину, – сказал он.
– Хватит шароебиться по кабакам за границей, – сказал он.
– Эмиграция все проиграла, народ их не примет, поймите, – сказал он.
– Многие уже вернулись, – сказал он.
– Хореограф Поклитару, драматург Есинеску, поэт Виеру, – сказал он.
– Вы говорили что-то об интеллектуальной элите страны, – напомнил Лоринков.
– А, да, – сказал мужчина.
– Вот вернетесь, и можно будет говорить об этом во весь голос, – сказал он.
– Будьте с нами, и мы простим вам ваши заблуждения, – сказал он.
– Вы великий писатель и мы ценим вам вклад в мировую культуру, – сказал он.
– И мы хотим, чтобы великий писатель Лоринков, великий сын своей великой страны, был с ней, – сказал он.
– Зря стараетесь, – сказал Лоринков.
– Я не падок на лесть, – сказал падкий на лесть Лоринков.
– Будьте с нами, хватит нищебродствовать! – сказал Друце.
– Да, но… поймут ли меня тут? – сказал Лоринков.
– А вам важно мнение этих аферистов, блядей, бывших министров и прочей сволоты, доведшей Молдавию до ручки? – сказал посланник Кишинева.
– Ну, знаете… – сказал Лоринков.
– Плевал я на них, но есть у меня честь, – соврал он привычно.
– Позвоните нам, – сказал Друце мягко.
Потянулся к выключателю, и в комнате наступила тьма. Лоринков, путаясь в простыне, вскочил, бросился к пистолету, и включил свет. Никого… Лоринков спешно оделся и выскочил в коридор. Тоже пусто. Умеют работать, черти, вежливо подумал Лоринков.
На выходе писателю сообщили, что его кредит в заведении исчерпан.
* * *
…дома Лоринков открыл неработающий холодильник, повесил туда рубашку на вешалке. Потрепал по голове сына, прикоснулся щекой к щеке жены, не глядя на них, пошел в комнату. Там, среди разбросанных бумаг, играла дочь. Лоринков привычно поднял ее на руки. Девчонка прислонилась к груди, подбежал сын, тоже обнял. Сказал:
– Папа, папа, а можно нам конфету?
– Ну, когда у нас конфета будет, можно нам ее будет скушать? – поправился он торопливо.
– Ну если твои шлюхи разрешат, – сказал он совсем быстро.
Лоринков в упор глянул на жену. Не выдержал взгляда, отвернулся.
– А что? – сказал мальчик, расстроившись из-за того, что расстроил отца.
– Конфеты нет… банан вот я принес, – сказал Лоринков.
– Банан ешьте, – сказал он нарочито бодро.
– Банан и сладкий, и полезный… а от конфет ваших один вред, – сказал он.
– Да, да, конечно! – сказал сын.
– Но только одну, ладно? – сказал он.
– Ну когда будет, – сказал он.
– Сынок, ты что, прочитал рассказ Сарояна про коньки? – сказал Лоринков, горько усмехнувшись.
– С детьми-то хоть не умничай, – сказала жена.
– Это же всего лишь ребенок, – сказала она.
Лоринков молча глянул на жену, поставил дочь на пол, и, морщась от нытья огорченного ребенка, пошел к телефону.
– Отключили, – сказала жена.
Лоринков вздохнул, выругался и пошел к двери.
Плакали дети.
* * *
Проснулся Лоринков от страшной жажды.
Долго и жадно тянул воду из крана, чувствуя железистый привкус, потому что в Лондоне вода плохая. Как в Стамбуле, вспомнил Лоринков первый пункт эмиграции. Постарался вспомнить вечер. Бордель, клуб, выпил что-то, барабанщик бутылку водки достал, разбили что-то, крики какие-то, шоколад… почему шоколад?… Оглянулся. В свете фонаря красивыми и бледными спали дети. Мальчишка что-то бормотал во сне и сжимал в пальцах обертку конфеты.
– Это я принес? – сказал Лоринков, растолкав жену.
– Ну, конфету, – сказал он.
– Да, – сказала она сухо и отвернулась.
– Ты уж прости, – сказал он.
– Не надо никуда уходить, – сказал он.…
утром у посольства молодой Молдавской Еврореспублики остановилась семья. Помятый мужчина с перегаром и уставшая женщина держали на руках детей в потертых пальтишках и без обуви. Лоринков позвонил в дверь, и, едва она открылась, сказал:
– Я принимаю предложение молодой Молдавской республики.
– Я согласен вернуться в молодую Молдавскую республику, – устало сказал он.
– Пошел на ха гастарбайтер гребанный, – сказали и посольства.
– Я… позвольте… я-с… Лоринков-с, – сказал Лоринков.
– А!!! – сказали по громкой связи.
– Кули же ты сразу не сказал, братан, – сказал голос.
– Извини, ошибочка вышла, – сказал голос.
– Добро пожаловать домой в солнечную Молдавию! – сказал голос.
– Великий блудный сын Молдавии возвращается на Родину! – сказал голос.
Двери распахнулись…
Семью ослепили вспышки камер сотен журналистов.
* * *
…в Молдавии Лоринков отъелся и как-то очень быстро забыл голод, холод и унижения, перенесенные семьей в Лондоне. Он стал вальяжным, очень уверенным в себе и написал два порно-романа. Государственное издательство «Кишинев артистикэ» издало их тиражом два миллиона. Лоринков принципиально не ходил пешком, получил миллионные гонорары за пустяковые эссе, и заказал браконьерам последнего живого бобра Молдавии на воротник для шубы. Власти страны смотрели на это сквозь пальцы. Синему Графу позволялись любые причуды, лишь бы он жил в Молдавии, доказывая, что новый строй страны признали самые ее великие люди.
Лоринков безобразничал, и не было той глубины морального падения, которой бы он не постиг. Он участвовал в процессах над врагами новой Молдавии и давал свидетельские показания против невиновных. Он завлекал в страну «бывших» и спокойно подписывался под петициями с призывами расстреливать как можно больше «бывших». От него ушла жена. Он приветствовал декрестьянизацию Молдавии и воспел действия властей, изгонявших пахарей из сел в гастарбайтеры. Он отказался пожертвовать часть Государственной премии на сирот, покинутых родителями-гастарбайтерами, потому что нагло утверждал, что таких детей в стране нет. Дети Лоринкова одевались в шелка и ели на серебре. Он написал омерзительный сценарий омерзительного мультфильма про семью цыган, которая путешествует по Молдавии на говорящей Кибитке с индюком-трансвеститом Жожо, и сам себе выписал за это Государственную премию в области детской литературы. Он клеймил позором инакомыслящих, и многие из них попали в воспитательный концлагерь.
В 2018 году Лоринков получил Нобелевскую премию по литературе.
Это полностью легитимизировало новую Молдавскую республику в глазах интеллектуальной части мирового сообщества. Страну признали даже те, кто не желали делать этого до сих пор – Монако и острова Франца-Иосифа.
Лоринков после поездки в Стокгольм пил три недели, и, вылакав двенадцать литров сухого белого, уснул в парке прямо на земле. Проснувшись, он почувствовал сильную боль в груди. Лучшие врачи страны лечили его несколько месяцев, но все было напрасно… К тому же, врач, подосланный к Лоринкову комитетом безопасности Молдавии, подсыпал писателю в лекарства яда. Так что Лоринков умер, а его врача после расстреляли на громком судебном процессе. Государство объявило годичный траур в память своего великого сына, по всей стране висели портреты Лоринкова с траурной рамкой… Рыдала вся страна. Может быть потому, что многие испытали облечение, близкое к истерии, как утверждали недоброжелатели Лоринкова. А может потому, что был он, в общем, славным хоть и непутевым парнем, и оплакивая его, на самом деле многие плакали по себе, как говорила, плача, его бывшая жена.