Зигфрид

— Это неправда! — крикнула я. — Пусть лучше их заберут русские!

Оцепенев от ужаса, я смотрела на его таксу, эту шоколадную крошку с коричневым носом.

Он заплакал и, не говоря ни слова, удалился вместе с тремя собаками. К счастью, выстрелов я не услышала. Когда он вернется, я попрошу его сжечь мою рукопись в саду. Он единственный, кому я здесь доверяю.

Я больше так не могу и ничего уже не понимаю. Я люблю своего мужа, но что на него нашло? Убить девять собак! Зачем? Вскоре он вежливо постучится в мою дверь и пригласит меня на наше брачное ложе, объятое огнем.

19

Вернувшись в номер, Мария как изваяние замерла на пороге. Она сразу поняла, что произошло нечто непоправимое. Гертер лежал все в той же позе, в которой она его оставила, с закрытыми глазами, и в то же время до неузнаваемости изменился, словно человека заменили восковой фигурой из паноптикума в Амстердаме.

— Руди! — закричала она.

Оставив дверь открытой, она бросилась к постели и принялась трясти его за плечи. Он не реагировал, и она стала слушать его дыхание. Тишина. Дрожащими пальцами она ослабила его галстук, попыталась расстегнуть пуговицы, затем рывком распахнула на нем рубашку и приникла ухом к груди. Полная тишина. Как умела, она начала делать ему искусственное дыхание изо рта в рот и массаж сердца, но безрезультатно. Растерянная, с бьющимся сердцем, она выпрямилась и снова посмотрела в его лицо, принявшее нереальное выражение.

— Не верю! — закричала она.

Она схватила телефонную трубку и позвонила в администрацию:

— Немедленно пришлите доктора! Немедленно!

Горько заплакав, она обняла безвольное тело, не желающее иметь с ней больше ничего общего, яростно сопротивляясь мысли о том, что, он, возможно, мертв.

Врач, человек небольшого роста с черными вьющимися волосами, появился в номере уже через пару минут. Ни слова не говоря, он сел на край кровати, сконцентрировав все свое внимание на неподвижном теле. Он взял левую руку Гертера, чтобы прощупать пульс. На пол упал какой-то блестящий предмет. Он поднял его и, повертев со всех сторон, передал Марии. Она с удивлением смотрела на этот странной формы кусочек металла, возможно свинца, — раньше она никогда его не видела. Что за таинственная вещица? Откуда она взялась? Почему он держал ее в руке?

На лице доктора, тем временем прослушивавшего грудь Гертера стетоскопом, не отражалось ничего, что давало бы хоть малейший проблеск надежды. Он осторожно раздвинул ему веки и посветил фонариком в зрачок. Потом посмотрел на Марию со вздохом и сказал:

— Мне очень жаль, госпожа, но он скончался.

— Но как же так вдруг? — Она задала свой вопрос таким тоном, словно надеялась, что ответ каким-то образом может все поправить. — Ведь всего полчаса назад он был еще жив!

Доктор поднялся с места:

— Внезапная остановка сердца. Такое в этом возрасте случается. Возможно, он переволновался.

— И лег немного вздремнуть!

Доктор развел руками, произнес несколько сочувственных фраз и попрощался. Тем временем в номер поднялся директор «Захера». Потрясенный до глубины души, он взял руку Марии обеими руками в поисках нужных слов:

— Госпожа… такой великий талант… это утрата для всего мира… — только-то и сумел он сказать. — Мы всем готовы вам помочь.

Мария кивнула:

— Мне хотелось бы немного побыть с ним вдвоем.

— Конечно, конечно, — засуетился директор и, тихо притворив за собой дверь, покинул номер.

Мария почувствовала, что только теперь начинает осознавать то непоправимое, что только что произошло. Как быть теперь ей самой — об этом она еще успеет подумать, а сейчас немедленно звонить Ольге. Бедный Марникс! Как ему сказать?

В Амстердаме трубку не снимали, она услышала лишь приглашение оставить голосовое сообщение.

После гудка она сказала:

— Говорит Мария. Дорогая Ольга, произошло нечто ужасное. Приготовься узнать самое худшее. Руди только что скоропостижно скончался. Во сне… — В эту минуту ее словно парализовало, но она сумела взять себя в руки. — Перезвони мне немедленно в «Захер», номер у тебя есть. Надеюсь, что, прежде чем ехать в Схипхол, вы еще зайдете домой, иначе я попытаюсь поймать вас там. Может быть, будет лучше, если Марникс узнает обо всем от меня… — Голос ее не слушался. — Я не могу больше говорить… — хрипло произнесла она и повесила трубку.

С лицом, мокрым от слез, она посмотрела на Гертера, держа в руках блестящий комочек металла.

— Куда ты? — прошептала она.

Взгляд ее упал на диктофон в правой руке у Гертера. Глаза ее слегка расширились, она потянула диктофон, но пальцы не разжимались. Она все-таки осторожно извлекла его и почувствовала, что тело уже холодное.

Пленка прокрутилась до конца и остановилась. Сев на стул у окна, Мария начала перематывать ее назад, время от времени останавливая. Она услышала: «Мертвые тела положили неподалеку от выхода в воронку из-под снаряда и быстро полили сверху бензином. Из-за того, что в кольце огня никто не решался сдвинуться с места, адъютант бросил в них горящую тряпку. Полицейский патруль, издали наблюдавший за происходящим, рассказал потом, что языки пламени будто бы сами вырывались из трупов. Сами! Вот что, оказывается, загорелось от факела Ницше!..»

И еще: «У меня глаза слипаются».

Потом Мария узнала на пленке свой собственный голос: «Поспи немного, полчаса у тебя еще есть. Посольская машина подойдет ровно через час, я спущусь вниз, закажу себе венский меланж — хочу хоть немного прийти в себя. Если я буду тебе нужна, то позвони».

Она услышала, как хлопнула дверь, затем настала тишина. Она напряженно вслушивалась. Минута за минутой ничего не было слышно, кроме шума машин за окном. Когда зазвонил телефон, она выключила диктофон.

— Ольга?

— Нет, госпожа, это шофер посольства. Я в холле жду, чтобы отвезти вас с господином Гертером в аэропорт. Госпожа Рёэль просила извиниться, что не смогла приехать, — сегодня днем она родила девочку.

— Мы не едем, — сказала Мария, — произошло ужасное несчастье, господин Гертер умер. Попросите, пожалуйста, посла, чтобы он мне как можно скорее перезвонил.

На том конце провода молчали — шофер, по — видимому, был слишком обескуражен, — Мария повесила трубку.

Она снова включила диктофон и продолжала слушать тишину, не отрывая взгляда от лица Гертера. На улице раздалось цоканье копыт. Через несколько минут она вдруг услышала негромкое шуршание, источник которого долго не могла определить, и затем, очень тихо и откуда-то очень издалека, его голос. Неясные стоны, звуки, какие-то слова… Она наклонилась вперед, прислушалась, прижавшись головой к коленям, и зажмурила глаза. Лишь в третий раз перекрутив пленку, она разобрала:

«…он… он… он здесь…»

И больше ни звука.

КОРОТКО ОБ АВТОРЕ

Харри Курт Виктор Мулиш родился 29 июля 1927 г. в небольшом городке Харлем, неподалеку от Амстердама. Он был единственным ребенком в смешанной семье. Его отец Карл Мулиш был немцем, мать Алиса — еврейкой. После окончания начальной школы Харри Мулиш поступил в Христианский лицей в Харлеме, но многочисленные и разнообразные увлечения отвлекали его от учебы, и в результате лицей окончен не был. Юность Мулиша пришлась на мировую войну. «Я сам есть Вторая мировая война», — его широко известная цитата. Многие сюжетные мотивы у Мулиша имеют скрытую биографическую подоплеку, писатель всю жизнь рассматривал семью, в том числе и свою собственную, сквозь призму общеевропейской истории.

В 1947 г. в журнале «Элсевир» был опубликован первый рассказ Мулиша «Моя комната», а уже с 1949 г. он — сложившийся профессиональный писатель. В 1952 г. вышел первый роман «Арчибальд Строхалм», и с тех самых пор признание и слава на родине становятся его неизменными спутниками. Он опубликовал более десяти романов и не меньшее число пьес, около сорока рассказов, многочисленные публицистические работы, эссе и стихи. Интересы Мулиша весьма широки: он с симпатией относится к России, с неослабевающим вниманием следит за открытиями в области точных наук, особенно физики и астрономии, изучает античную историю и литературу.