Страница 20 из 48
— Матвей, сбегай к Стеше за клеткой! Быстро! Чтобы одна нога здесь, другая там.
Ни о чем не спрашивая, Матвей сбросил одеяло, вскочил с кровати и во весь дух помчался во второй этаж. Пятиклассницы опешили, когда внезапно распахнулась дверь и влетел Матвей.
— Ты что, арифметик противный? — возмутились пятиклассницы. — И без стука! Совсем распустился.
Не обращая ни на кого внимания, Матвей схватил пустую клетку, которая сиротливо стояла на тумбочке у Стешиной кровати, и опрометью кинулся вон из комнаты.
Когда он подал клетку поджидавшей его в коридоре Любови Андреевне, показалась Стеша. Торопливо оправляя платье, она подбежала к воспитательнице:
— Зачем клетка?
— Сейчас увидишь. Подожди здесь. У них всё ещё карантин. Я же тебе запретила входить!
Но Стеша, виновато глянув на Любовь Андреевну, уже стояла в спальне третьеклассниц.
Там царила суматоха: птицу не могли поймать. Она быстро перебегала из-под одной кровати под другую.
Едва птица метнулась по полу между кроватями, Стеша воскликнула:
— Чикот!
Бросилась на колени и в одну минуту схватила пробегавшую птицу.
— Скажите — птицелов! — удивилась воспитательница Анна Петровна.
— Спасибо! Спасибо! — твердила Стеша, прижимая к груди Чикота.
— Марш отсюда! — Любовь Андреевна слегка подтолкнула Стешу в спину, выпроваживая её из спальни. А сама осталась, рассказала третьеклассницам историю Чикота.
За дверью раздавался счастливый голос Стеши и радостные возгласы второклассников.
Конечно, мальчишки повскакали с кроватей и высыпали в коридор.
Живи на воле!
На другой день море лежало зеркально гладкое, синее-пресинее под синим ясным небом. Вчерашний ветер посбивал много листьев. Но осталось их на ветках гораздо больше. Неподвижно стояли желтолистные и краснолистные деревья, отдыхая после вихревой трёпки. Глянцевито блестела на солнце вечнозелёная листва лавров и магнолий. Было так тихо, точно на свете никогда не бывало ни штормов, ни ураганов.
Тихо было и в скалах. Скалы нависли над балкой. Забраться к их подножию оказалось непросто. Стеша хваталась одной рукой за каменные выступы и осторожно лезла. В другой руке она держала клетку.
Матвей карабкался позади Стеши.
За скалой нашлась уютная ложбинка, заросшая кустами.
— Вот тут Чикотушка и начнёт самостоятельную жизнь, — сказала Стеша. — Крыло зажило. Незачем ему больше в неволе томиться.
Она поставила клетку под кустом терна и открыла дверцу.
Чикот выпрыгнул сразу. Почти прижался к земле грудкой, замер на секунду. А потом быстро-быстро побежал в кусты. И вот уже не видно его: шуршит себе где-то дальше.
— Даже до свиданья не сказал, — легонько вздохнула Стеша. — Ну ничего, всё равно он очень милый, правда?
— А ты зачем мне тогда не поверила, что я закрыл клетку? — с упрёком спросил Матвей.
— Опять ты за своё! Какой обидчивый! И вовсе я тебе не поверила. Наоборот, я поверила, что ты говоришь правду. Что ты по правде думал, что закрыл.
— Почему — думал? Я же закрыл!
— Ох, надоеда! Но ведь ты мог и ошибиться. Тебе могло показаться, что ты хорошо закрыл, а на самом деле — не закрыл. Соню вашу мне жаль!
— Нашла, кого жалеть! Сонька просто гад.
— Ну, уж и гад! И не стыдно так говорить? Она злая очень, Соня. За это её и жаль. А может быть, она и не очень злая. А главное, злопамятная.
— За то, что плохой, злопамятный, жалеть человека? — удивился Матвей.
— Понимаешь… Не могу, как следует объяснить… Но ведь злому худо живётся на свете. У меня, например, характер скверный, я это знаю, мне от этого разве лучше, а не хуже? Кстати, ты и сам-то не всегда добренький… Да ну, ладно. Всё равно ты ничего не понимаешь. Мал, наверно. Послушай, — не обращая внимания на то, что Матвей сидит на траве надутый, весело продолжала Стеша. — Ты знаешь, что в скалах живёт кто-то невидимый?
— Невидимый? Как так?
— А ты эхо когда-нибудь видел? Посмотри, может, увидишь. Сейчас я его позову. — Стеша приложила руки ко рту и крикнула: — Ма-атвейка ждёт!
В скалах отозвалось:
— Вейка дёт!
— Видишь, дразнится, а не показывается, — засмеялась Стеша.
Матвей тоже засмеялся, потом сказал:
— Папа мне рассказывал про эхо. Можно заранее вычислить, какое, где будет эхо. Только это трудно. Надо принять во внимание…
— Тебе бы только вычислять! — перебила Стеша. — Вот уж ненавижу! А ты сказал воспитательнице, что пойдёшь со мной выпускать Чикота?
— Забыл. Она с кем-то разговаривала.
— Совести у тебя нет, — вздохнула Стеша. — Так тебе повезло, просто не заслуживаешь!
— В чём мне повезло?
— В том, что у вас такая воспитательница.
— Какая?
— Добрая. Позволяет тебе убегать. Ты же вечно где-то бродишь. Сама, наверно, со страху умирает, когда тебя нет: ведь отвечает же за каждого. А всё-таки отпускает. Я бы, например, ни за что не разрешила мальчишке где-то шататься. Будь я воспитательницей. Охота была волноваться!
— Тонька из шестого на шаг не отпускала, — вспомнил Матвей. — Когда за нами смотрела.
— Вот видишь! Нет, Любовь Андреевна у вас просто замечательная. Чтобы тебе было лучше, готова мучиться.
Матвей слушал с большим удивлением. Никогда он не задумывался, почему ему удаётся разгуливать одному и как к этому относится Любовь Андреевна.
— Да откуда ты знаешь, что она мучается?
— Видела сколько раз, как она на тебя смотрит, когда ты появляешься после отлучки своей.
— А как она смотрит?
— Мол, наконец-то! Ясно, тревожилась.
— Странно… — Матвей пожал плечами.
— Вот тебе и странно! Представь, что тебе совсем не удавалось бы побыть одному. Хорошо бы тебе было? И как бы ты свои драгоценные задачки решал?
— Я бы всё равно убежал.
— Ну, это как сказать… Меня воспитательница ругала-ругала за то, что ухожу одна в овраги. Даже наказывала. А уж потом отступилась. Так я же гораздо старше… А тебя Любовь Андреевна, по-моему, и не ругает. Так что — цени!
— Ценить? — переспросил Матвей. — А что, это барыш?
— Фу! — На лице у Стеши выразилось сильное отвращение. — Про какую мерзость ты спрашиваешь! Барыш — это когда продадут какую-нибудь вещь на рынке дороже, чем её купили в магазине, а потом считают, сколько барыша наспекулировали. Тётка моя, бывало… Даже вспоминать не хочу… Пошли!
Стеша вскочила, крикнула в пространство:
— Живи на воле, Чикотушка! Хорошо живи! — И помахала рукой.
С задумчивым видом Матвей вслед за Стешей спускался с каменных уступов.
Отчего Соня такая?
Любовь Андреевна сидела в саду на скамейке и поглядывала на своих ребят.
Мальчики играли в мяч. Девочки возились с куклами. Переодевали их, укладывали спать под деревом на куче сухих листьев. Соня Кривинская плела из кленовых листьев венок.
«Бедная девочка!» — подумала воспитательница. Теперь она поняла, отчего Соня хитрая и завистливая.
В тот вечер, когда нашёлся дрозд, Любовь Андреевна спросила Стешу:
— Ты сильно обидела Соню? Похоже, что она решила тебе отомстить. За что?
— Она, конечно, на меня обиделась, — ответила Стеша. — За то, главное, что я при всех сделала ей замечание. Она самолюбивая очень, ваша Соня. И видно, за что-то рассердилась на людей…
«За что-то рассердилась на людей». Как метко сказала Стеша! В самом деле, что-то ведь сделало Соню мстительной?
Любовь Андреевна решила осторожно поговорить с Сониной матерью. Но в субботу мать почему-то не приехала за Соней. Воспитательница поехала к Соне домой. Соня была из Ялты — удача. Ведь многих интернатовцев привозили из Алушты, Гурзуфа, Алупки, Мисхора. А в Ялте и сама Любовь Андреевна жила вместе с замужней дочерью.