Черные ангелы

— Как видишь, не всегда!

— Надо же и мне когда-нибудь поспать…

Старик что-то пробормотал — они не разобрали слов. В ответ Катрин крикнула уже из постели:

— Ну, это уж слишком! Ты в своем уме, папочка? Я знаю, он на многое способен, но не на это…

Матильда и Градер ни разу не взглянули друг на друга, а когда она потянулась поцеловать Андреса, тот отвернулся.

Защелкали задвижки и замки. Окутанный туманом сельский дом погрузился в сон незадолго до первых петухов.

X

На другой день сразу после утреннего туалета Матильда постучалась в комнату супруга, чтобы узнать его пожелания и распорядиться насчет еды. Она не услышала обычного: «Войди!» Дверь приоткрыла Катрин.

— Вы его так напугали, он провел ужасную ночь и теперь отдыхает.

— Хорошо, не буду мешать.

— Мама, он ночью задыхался… Я думала, он умирает.

— Почему ты не позвала меня?

Катрин посмотрела матери в глаза:

— Но, мама! Ты бы и сама не пошла! У него от одного твоего вида случился бы новый приступ.

— Я никогда не была пугалом для твоего отца, дорогая Катрин. Он мне всегда доверял. Что ты такое говоришь?

— Ничего, — ухмыльнулась Катрин и захлопнула дверь у матери перед носом.

Матильда осталась на лестничной площадке. Она не испытала гнева, нет. Она трепетала от возбуждения, как случается, когда в глубине души ждешь какого-то события и вдруг оказывается, что твои ожидания не напрасны. Она не признавалась себе, что рада, и не доискивалась причин. «Катрин, должно быть, преувеличивает. Она испугалась, что он умирает… Но когда он задыхается от кашля, всякий раз кажется, что он сейчас умрет».

Матильда положила свои большие красивые руки на блестящие перила. По окнам коридора стучал дождь. Ровный тихий дождь, зарядивший надолго. «Вот и зима пришла, — думала она, — луга Фронтенаков теперь снова превратятся в лагуны».

Ей не терпелось кое-кого повидать, поделиться несущественной на первый взгляд, однако небезынтересной для этого человека новостью. Она сделала несколько шагов и постучала в дверь Градера. «Входи!» — крикнул он, но, увидев Матильду, смутился и стал извиняться:

— Я не думал, что это ты… Я бы не позволил себе…

Он еще лежал в постели с книгой в руках и курил.

— Я не собираюсь на тебя смотреть! — засмеялась Матильда.

Габриэль застегнул пижаму, но она успела разглядеть его белую грудь и подивиться тому, что в пятьдесят лет он сохранил тело ребенка: таким она запомнила его когда-то давным-давно на мельнице над шлюзом, где он стоял, не решаясь прыгнуть в воду, и капли воды блестели на его хрупких плечах.

— Послушай, Габриэль, я хочу тебя предупредить: не нужно больше играть в эту игру.

— Какую игру?

Он смотрел на нее ясными глазами, и Матильда смутилась.

— Ты меня прекрасно понимаешь! Ночью у мужа случился приступ. Катрин — она, правда, любит все преувеличивать и выставлять меня чудовищем, — так вот, Катрин говорит, он чуть не умер.

Градер затушил окурок. Матильда увидела его тонкую, лишенную мускулов руку, чуть затененную рыжим пушком, узнала ее. Он ответил ей совершенно спокойным тоном:

— Ничего удивительного: Клерак сказал мне, что любое волнение…

— Нет! — вскрикнула Матильда. — Нет!

— Что «нет»?

Она замолчала, прислонилась лбом к оконному стеклу, по которому струились капли дождя. Мир заливало водой. Дождь заточит их в доме, возможно, не на одну неделю, отрезав от остальных людей. Они будут жить, как в ковчеге во время потопа. Градер неожиданно оборвал ее размышления:

— Матильда, ты любишь своего мужа?

— Разумеется! Почему ты спрашиваешь?

Он улыбнулся и закурил.

— Как бы тебе объяснить? — продолжила она. — У нас здесь не принято задаваться подобными вопросами. По сути, Симфорьен остался для меня тем же, кем был до моего замужества. Помнишь, после смерти отца он управлял моими владениями? Ну, так оно и продолжалось. Мы никогда не испытывали друг к другу пылких чувств. Я благодарна ему за то, что он удачно вел наш корабль.

— Все понятно, дорогая. Но в определенный период он был все-таки не просто управляющим. Не аист же принес Катрин…

— О! — воскликнула она смеясь. — Это было так давно и так недолго! Два-три месяца от силы… Он сразу понял, что тут ему ничего не добиться и настаивать не стоит. Клянусь тебе, я совсем не помню, какими были наши супружеские отношения, даже представить себе не могу.

— Ты, Матильда, в душе осталась юной девушкой.

Она почувствовала, как у нее вспыхнули щеки и, пожав плечами, отошла к окну.

— Да, юной девушкой, Матильда… Ты смирилась с тем, что для тебя все кончилось, не начавшись… Но иногда жизнь оказывается к нам менее жестока, чем мы сами… Да, она порой не довольствуется участью, на которую мы так легко обрекли себя, и дарует нам то, что мы считали невозможным, недосягаемым…

— О чем ты? — прошептала она.

Но он продолжал так, будто нисколько не сомневался, что она его прекрасно понимает:

— Я не забыл маленькую Матильду… Чистую, невинную… Скажи, ты помнишь «голубятник»?

— Нет! Замолчи! — отрезала она.

Габриэль, казалось, погрузился в грезу, всклокоченные седые волосы осеняли его лоб. Прошло какое-то время; внезапно он спросил:

— Ты видела сегодня Андреса?

— Нет еще. Мне нечего ему сказать.

— Между прочим, его пташка упорхнула. Да, уехала. Надо удержать его здесь, да так, чтобы он не взбрыкнул. Надеюсь, она ему напишет — тогда он станет покладистей. Иди, дорогая, навести своего Андреса. Меня ждут менее приятные встречи: придется выпить перно с Клераком… Вообрази, мы с доктором души друг в дружке не чаем. Я подарил ему бутылку пастиса, настоящего, из тех, что в барах Ла-Сьота и Кассиса прячут под прилавком. Теперь, боюсь, он ночью будет вставать и прихлебывать…

Матильда рванулась из комнаты и сама устыдилась своей поспешности. «Что это со мной?» — думала она. Разве не естественно ей зайти к Андресу? Почему вдруг нет? К тому же за ним надо следить. Она знала: он не переносит страданий. Ее охватило лихорадочное волнение, смесь страха и надежды. К Андресу она вошла, как всегда не постучав. Он стоял перед зеркалом без рубашки и брился.

— Здесь не проходной двор! Мне что, дверь на замке держать?

Матильда в растерянности замерла на пороге.

— Андрес, дорогой… Впрочем, ты прав, я все еще обращаюсь с тобой, как с ребенком.

Эти слова успокоили его как нельзя лучше. Он подошел к ней и поцеловал ее.

— Тамати, дорогая…

Он поцеловал ее еще раз, но она, не отвечая на поцелуй, вышла из комнаты. Андрес шагнул вслед за ней в коридор:

— Почтальон еще не приходил?

— Нет, дорогой, он всегда приходит между одиннадцатью и полуднем, ты же знаешь!

Малыш живет отныне в ожидании почтальона, говорила себе Матильда. Невозможно думать о нескольких людях одновременно. Для нас всегда существует реально только один человек, а остальные — фикция, мы только делаем вид, будто верим в их существование. «Тамати, дорогая…» Она тряхнула головой, как если бы отгоняла пчелу, и спустилась в кухню отдавать указания Жерсенте. Возвращаясь наверх, она столкнулась с Катрин:

— Мама, я тебя ищу. Тебя хочет видеть отец… О, бежать не обязательно! — добавила она визгливым голосом.

Матильда вошла к мужу, слегка запыхавшись. Деба сидел в своем кресле. Сколько времени уже она не видела его в постели? Лицо небритое, неумытое. Она чувствовала, как он сверлит ее взглядом, слышала его дыхание с присвистом. Он курил сигарету против астмы.

— Сядь рядом со мной, чтобы мне не напрягаться… Мне не то чтобы стало хуже, но одышка усилилась. Осенний приступ всегда самый тяжелый, самый затяжной… Я должен поговорить с тобой, задать тебе один вопрос… Послушай, Матильда, несмотря на то что произошло этой ночью, я тебе доверяю. Но я хочу знать доподлинно, что ты с ними не заодно, не в сговоре против меня. Дай слово, что это не так, и я поверю тебе. Мне это совершенно необходимо! Катрин ребенок, ей всего не скажешь. И потом, она слишком невыдержанна.