Страница 6 из 16
— Вы уверены?
Я пожал плечами.
— Расскажите, пожалуйста, — тихо попросил государь-император.
— Был такой ротмистр Жапуга. Сотня его стояла в соседнем городке. А у нас гарнизон, и городок побольше, и зелень, и жизнь поживее. Как крепостную стену достроили да улицы замостили, многое наладилось. Леверн не Леверн, а девушки под вечер в платьях под зонтиками выхаживали.
Государь-император хихикнул.
Все знали за ним некоторую смешливость, причем спонтанную, «перышком щекотнуло», поэтому я лишь взял паузу, маскируя ее задумчивостью.
— Все как-то само собой вечером и случилось.
— Извините, что спрашиваю, Бастель, — подал реплику Сагадеев, — вы опять же уверены в некой незапланированной случайности произошедшего?
— Это важно?
— Чрезвычайно.
— Это было около двух месяцев назад. Не думаете же вы…
Я подождал, не возразит ли мне обер-полицмейстер, но тот смолчал.
Значит, думают. Думают, что господин ротмистр Эррано Жапуга… что? Исполнял чью-то злую волю? Участвовал в заговоре против фамилий?
Вздор! Или все же…
Я прикрыл глаза, вспоминая.
— Нет, — сказал я. — Я вступился за честь женщины. В этом не было какого-то далекого умысла. Жапуга был пьян.
— Тем не менее вы дуэлировали.
— И был ранен. Об этом написано в рапорте на имя начальника гарнизона.
— А Жапуга? — подался вперед Сагадеев.
— Упал с обрыва.
— Его нашли?
— Нет. Там горная речка. Если его и вынесло, то в ассамейские земли.
Сагадеев покивал, заглянул в бумаги в своем кулаке.
— Что ж, если вы уверены… — он что-то отчеркнул ногтем. — Словом, ладно, этот эпизод мы в расчет брать не будем.
— Как вам Лобацкий? — спросил вдруг тихо государь-император.
Его взгляд, до этого плававший поверх голов по невзрачным портретам сыскных мастеров, прибитых над дверью, опустился и нашел меня.
Странным образом показалось, будто было в нем какое-то болезненное любопытство, как у человека, ожидающего смерти, к тому, кто только что счастливо ее избежал.
— Он был «закрыт», — сказал я. — Я, честно, не ожидал, что он настолько силен. Пожилой человек. И кровь — необычная очень.
— Опишите.
Голос государя-императора дрогнул.
— Пустота. Может быть, ложная пустота. Но вместе с тем — страшная. Воронка с редкими жилками настоящей крови. Не знаю, как еще сказать.
— Достаточно.
Государь-император прикрыл глаза ладонью.
Над его плечом вытаращился пристав, зашевелил усами, как таракан.
— Хронология такая, — оторвавшись от бумаг, произнес Сагадеев. — Первый случай — Штольцы. Полгода назад.
— Как, они тоже? — ужаснулся дядя.
— Меровио Штольц. Вы разве не знали?
— Нет, знал, я знал Меровио, — горячо заговорил дядя, — такой седой, похожий на коршуна старик. Я даже был на его похоронах! Но чтобы думать, что его убили? Мне сказали — приступ. И дочь его…
— Это мы распорядились скрыть истинные причины смерти, — сказал государь-император, отнимая ладонь. Голубые глаза его потемнели. — Иначе было нельзя.
— Кто убийца? — спросил я Сагадеева.
— Подозреваем — его секретарь, Тимофей Громатов. Меровио Штольц был буквально изрезан в своем доме ножом для перлюстрации писем. Чужаков никто не видел. Ни прислуга, ни семья. Так что, скорее всего, Громатов.
— Он был как Лобацкий?
— Подозреваем, что да. Спустя день его труп был найден в нумере постоялого двора на пути к Брокбарду.
— Нитевода вызывали?
— Нет, тогда нет, — вздохнул обер-полицмейстер. — Полагали, Громатов убил Штольца во время ссоры, потом сбежал, потом от раскаяния покончил с собой.
— Покончил?
— Да, однозначное самоубийство. Тем же ножом. Поэтому и не придали особого значения. Даже когда случилось второе убийство…
— Иващин, — сказал я.
— Да, — прищурился Сагадеев, — Федор Иващин. Три с половиной месяца тому…
— У нас служил его племянник. Знаю от него. Потом — газеты…
Обер-полицмейстер сморщился.
— Да уж, порастрепали. Клуб любителей опиума распахнул двери смерти! Иващин убит! Жуткая смерть в халате!
— Я видел дагеротипную табличку, — у государя-императора слабо дрогнули углы рта, — там все в крови, такое все черное…
— Да, — кивнул Сагадеев, — крови было действительно много. Работали с размахом, топором. И как назло в соседнем кабинете курил кальян некий журналист С.
Выдохнув, он растрепал на макушке редкие волосы.
— Кто убийца? — спросил я.
— Клуб — место популярное. Кто-то приходит, кто-то уходит. Дым, полутьма. Приватные кабинеты. А журналист полицию лишь во вторую очередь оповестил. Не нашли.
— Третий — Поляков-Имре?
— Увы. Тенденцию, общую тенденцию, мы заметили только с его смертью.
— Кровь, — прошептал государь-император, — всюду кровь…
Справа от меня отчетливо вздрогнул Майтус.
Я закусил ноготь. Давняя, еще детская привычка. Без нее как-то не думается. Пока Сагадеев, достав из брючного кармана полосатый платок, вытирал щеки, я искал мотив.
Месть? — думал я наскоро.
Кому? Всем шести фамилиям? Или только четырем? Заговор? Опять же, кто осмелится? Против высших фамилий!
Пусть и кричат, мол, вырождается высокая кровь и ни на что уже не способна, только любой ее владелец десятками низших скрутит. Мой предел — две дюжины. Отец, говорят, как-то моровую деревню в пятьдесят душ держал в повелении, спасал, лечил.
А, значит, что — организация?
Глубоко секретная, выпестованная в ненависти, мечтающая…
Кстати, о чем?
О смене существующего порядка? О новом мире? Не слышал я ни о чем подобном. И Огюм Терст, глава тайной службы, получается, ни сном, ни духом.
Одиночка? Какой-нибудь талантливый химик, открывший способ смешения крови, управления ею?
Ох, подумал я, с Лобацкого необходимо начинать. С Лобацкого.
— Так вот, — обер-полицмейстер спрятал платок, — здесь уже и нитевода вызвали, и следователей. Кроме того, под негласное наблюдение взяли все высшие фамилии. Но, как видите, не везде успели. Скрытность. Хочется, понимаете, обойтись без паники, полицейскому управлению одного Иващина хватило.
— А Полякова-Имре — где?
— У себя в имении. Играл в преферанс в компании старых друзей. Один выхватил пистолет, револьвер из заокеанских колоний. В результате три трупа.
— Убийца?
— Пропал. Объявлен в розыск. Некто горный инженер Шапиро.
Я покачал головой.
Три разных убийцы. Несостоявшийся убийца Лобацкий — четвертый. Надо бы, конечно, выявить, есть ли между ними что-либо общее. Не посещали ли один и тот же кабак, не ходили ли в один и тот же приход Падения. Это уже, впрочем, дело Сагадеева. Но то, что двое числились в друзьях или приближенных, и вдруг оказались…
О-хо-хо. Так ведь, пожалуй, любого встречного-поперечного можно подозревать, в кровь вглядываться.
Я поднял глаза на государя-императора.
— Государь-император, разрешите спросить?
— Ты меня, меня спрашивай! — попытался заслонить августейшее лицо Сагадеев.
— Не надо, Николай, — мягко сказал государь-император. — Мы слушаем вас, Бастель.
Я покусал губу и решился.
— Государь-император, зачем вы здесь?
Обер-полицмейстер кхекнул, совсем уж побагровел, будто подавился кабинетным воздухом. Пристав раздул ноздри. Усы у обоих стали похожи на бивни. Два слона, один большой, другой маленький, в ярости от моего нахальства, могли усами и заколоть.
Это фигурально выражаясь.
— Объяснитесь, господин Кольваро, — попросил государь-император, придержав ладонью дернувшуюся щеку.
Я поднялся.
— Три убийства и одно покушение на убийство, мне кажется, еще не повод для визита в частный дом полиции Леверна самого государя. Тем более, инкогнито. Пусть даже фамилии убитых и выше некуда.
— Очень интересно.
Государь-император пристально посмотрел на меня. Что-то новое появилось в его тусклом взгляде. Интерес? Надежда?
— Господин Сагадеев отчитывается перед нами, как школяр перед преподавателем. Обер-полицмейстер — перед капитаном, его слугой и дядей. Не наоборот. Почему?