Нея

Андрей Кокоулин

Нея

Его не встречали.

Виктор шагнул с подножки на перрон, щурясь на давно не крашенные фермы сводчатой вокзальной крыши. Правую руку его оттягивал чемоданчик потрескавшейся коричневой кожи, в левой он держал шляпу.

Часы под крышей показывали десять сорок. Поезд, получалось, опоздал на двенадцать минут. Не так уж и много.

Медленно двинувшись на блеск стеклопластиковых дверей, выводящих в город, Виктор нахлобучил шляпу на глаза.

Звук шагов гулко отзывался в сплетении ферм над головой.

Вокзал казался чересчур большим, чересчур вместительным для такого маленького городка. Может быть, выстроили его с расчетом на то, что Кратов со временем разрастется в мегаполис. А может быть, городское начальство того периода безнадежно болело гигантоманией. Был, конечно, и третий вариант. Да, третий…

Немногочисленные пассажиры таяли в дальнем конце.

Пространство вокзала было пусто и неухожено. В облупившихся полуарках стояли газетные и кофейные автоматы. Газеты предлагались пятнадцатилетней давности, кофе наверняка тоже. Под скамейками скопился мусор, желтели засохшие шкурки пумпыха. Стекла касс были замазаны белилами. И давно, с самого открытия.

Скоро все развалится, облетит, скиснет окончательно, а там и рухнет само в себя. В вышине кружилась пыль.

Как странно, подумал Виктор.

У стеклопластиковых дверей ручек не было — их полагалось толкать. Две центральных были заперты, и Виктор опробовал их обе.

Ему никогда особенно не везло.

Зато поддалась дверь левее, раскрылась, выпустила. Виктор встал на длинном крыльце, пробуя Кратов ноздрями. Пахло пылью, парами дрянного бензина, почему-то деревом и краской. От привокзального кафе веяло блинами и мясной поджаркой. Голоден ли я? — спросил себя Виктор. И не разобрался в ощущениях.

В пользу кафе решил толстый господин, аккуратно и вкусно кушающий яичницу за свежевымытой витриной.

Сразу как-то… слюна выделилась…

Виктор выбрал место, шагнул за столбики ограничителя и трусцой, нарушая, пересек улицу. Все равно ни справа, ни слева транспорта не было. Куда пассажиры рассосались — поди пойми. По подворотням, по переулкам.

А может вот в кафе…

Он нарочно дал вволю позвенеть дверному колокольчику.

— Здравствуйте.

Женщина у стойки подняла голову.

Когда-то она была красива, но, похоже, давно перестала следить за собой. Виктор невольно задался вопросом, что было тому причиной. Личная трагедия? Разочарование в жизни? Что-то третье? Да, третье…

Как всегда.

— Вы с поезда? — спросила женщина.

— Да, — Виктор улыбнулся. — У вас можно позавтракать?

— Яичница с зеленью, сок. Вас устроит?

— Вполне. Но вместо сока лучше воды.

Женщина кивнула и повернулась к вырезанному в стене окну, сообщающемуся, видимо, прямо с кухней.

Виктор смог рассмотреть ее фигуру, и она ему понравилась. Невысокая, правильных пропорций. И ноги не короткие.

— Калеб, яичницу из трех яиц!

Женщина несколько раз шлепнула ладонью по доске, прибитой внизу окна импровизированным подоконником.

— Что? — в проеме на миг показалось усатое лицо повара. На подбородке у него темнел травяной стебель.

— Яичницу.

— Всего-то? Эх, пропадаю, как талант, — вздохнул повар и действительно пропал.

Где-то рядом с местом пропажи громко зашипело масло.

— Вы можете сесть пока, — сказала Виктору женщина.

Он был совсем ей не интересен.

Нестарый, подтянутый мужчина, с располагающей внешностью, кареглазый, лобастый, с загадочной черточкой шрама на твердом подбородке — не интересен. Конфуз.

Что-то глухое, как заколоченные окна, было в глазах у женщины. И ладно. Он не навязывается. Просто странно.

Точнее, даже не столько странно, сколько…

Ладно. Виктор скомкал мысль, подхватил стакан с водой, нацеженной из-под крана, кстати, вполне прозрачной, и сел за столик в дальнем углу.

Кроме толстого господина, который уже собирался к выходу, посетителей в кафе больше не было. То ли заведение не пользовалось успехом, то ли одиннадцать часов — слишком рано для обеда и слишком поздно для завтрака.

Или третий вариант?

Рядом со столиком к его неудовольствию оказалась подсобка, из-за двери которой слабо, но все же ощутимо несло химией. Пришлось пересесть ближе к выходу.

Шляпу он повесил на растущий из стены крючок, снял плащ и сложил его рядом, а чемоданчик поставил в ноги. Покрутил солонку и перечницу.

Вокзал за окном высился монстром, косая дырчатая его тень падала на торец соседнего дома, заползала на крышу; прохожих на улице было двое, но скоро не осталось ни одного, вышли из поля зрения; слева поднимал жалюзи кондитерский магазинчик.

Поздновато они тут встают.

— Пожалуйста.

На широкой тарелке, поставленной перед Виктором, неровный остров яичницы таранили стручки синтетических черемши и фасоли, а бурые шарики гороха окружали оранжевые кратеры желтков. С края еще наплывал сметанный соус.

Яичница парила.

— Спасибо, — наклонил голову Виктор, принимая завернутые в салфетку вилку и нож.

Женщина сухо, уголком губы, улыбнулась, но не ушла. Постояла, качнулась под его взглядом и села напротив.

— Извините, вы из столицы?

Виктор кивнул, опустив взгляд к тарелке.

Разделку яичницы он начал с деления пополам, затем половину с одним желтком придержал вилкой и нарезал ее на по возможности равные дольки. Обмакнув нож в соус, вымазал желток. Аккуратно поперчил. Наколол стручок фасоли.

Женщина наблюдала за его действиями, не решаясь прерывать. И только когда он принялся жевать, глядя ему в щеку, спросила:

— Там все по-прежнему?

Прежде чем ответить, Виктор позволил себе неторопливо разобраться с еще двумя дольками и, напоследок, с самой лакомой деталью — желтком. Ему хотелось узнать, так ли ей важен ответ, чтобы его дождаться.

Оказалось — важен.

— Как вас зовут? — спросил он, принимаясь за вторую половину яичницы.

— Магда, — ответила женщина.

— Так вот, Магда… — он поморщился, когда нож оскреб дно тарелки, и отложил его. — Что вас интересует в столичных делах?

— Ну, фестиваль, — сказала она неуверенно.

— Фестиваль проходит каждый год, — Виктор попытался поймать ее взгляд, но Магда, наклонив голову, разглядывала свои пальцы. — Приезжают люди, идут колоннами от Первых Домов до площади Колонистов, слушают речь. Затем все танцуют. Но год назад было веселее. И так из года в год.

Ее лоб наморщился.

— Это плохо.

— Вы хотите попасть туда?

— Нет! — чуть ли не испуганно ответила женщина.

Виктор кивнул.

— Вам здесь хорошо?

У нее дрогнули желтоватые, в сизых жилках веки, но глаз она так и не подняла.

— Да, мне здесь хорошо, — тихо произнесла женщина. — Я здесь на своем месте. Я обслуживаю людей. Я довольна.

Она говорила в стол, длинному сколу по краю, своим рукам, салфетке.

— Извините, — сказал Виктор.

— Я могу идти?

Она до хруста стиснула пальцы. Губы ее изогнулись, глубокие, лунообразные, уродливые ямочки обозначились на щеках.

— Конечно, — сказал Виктор. — Идите. Извините еще раз.

Ему было стыдно.

Женщина встала. Он думал, что она вернется за стойку, но ошибся. Нетвердым шагом Магда направилась в дальний угол, будто пьяная по пути налетела на стол, опрокинула вазу с искусственными цветами и, хрипло расхохотавшись, толкнула незаметную дверь.

Дверь, кажется, вела наружу, на задний двор. Во всяком случае, оттуда плеснуло серым утренним светом.

А затем — хохотом.

Виктор повернул голову и заметил в прорезанном на кухню окне отпрянувшую тень повара. Переживает? Или просто любопытствовал?

Порывшись в карманах брюк, Виктор нашел бумажку с адресом, поднял чемоданчик, перекинул плащ через руку, нахлобучил шляпу и, не прощаясь, вышел на пустынную улицу. Где находится здание полиции, он примерно (по бумажке) представлял.