Страница 36 из 78
Один из армейских рейнджеров прижал дуло пистолета ко лбу бывшего космонавта.
— Даже вздохнуть не смей, — сказал рейнджер, в то время как его напарник ощупывал одежду Уланова в поисках оружия или электроники. Ничего не было. Он уничтожил наладонник и мобильник две ночи назад и бросил украденный 9-миллиметровый глок в унитаз, утопив пистолет в септическом резервуаре.
— Возвращаемся в машину, — рявкнул Кендрикс.
Басовитый рев двигателей плыл над городом, разносясь далеко впереди тихоходного самолета. Все уставились вверх. С этим гулом смешался более высокий вой набирающего высоту реактивного истребителя, однако с того места, где стоял Уланов, оба самолета были еще не видны. Ряд знамен плеснул на ветру. А затем закричала женщина. Уланов пошатнулся, когда рейнджер толкнул его следом за Кендриксом и Шредером обратно на проезжую часть.
— Шевелись! Шевелись!
Агенты в штатском тоже вытащили оружие, как будто это могло что-то изменить. Как ни странно, изменило. Один из них первым добрался до машин и, пробившись через строй припаркованных вплотную друг к друг автомобилей, замахал пистолетом в сторону только что подъехавшего «ГМС Юкон».
— Вылезай! — прокричал агент.
— Это машина конгрессмена О'Нейла, — возмутился шофер, но сотрудник спецслужбы заорал в ответ:
— Мы ее забираем!
Рядом с ними другие группы людей штурмовали припаркованные автомобили, крича и отталкивая друг друга. В этой сумятице Уланову все-таки изменила выдержка.
«Пожалуйста, — мысленно взмолился он. — Ну пожалуйста».
Тщетно. Их паника передавалась ему. Он увидел, как два солдата вытаскивают на открытую площадку переносную зенитно-ракетную установку. Дети визжали, но их голоса тонули в общем гаме. Затем человеческие крики прорезал прерывистый лай безоткатных орудий, открывших огонь с крыш вокруг площади. Невидимые отсюда орудийные расчеты пытались сбить самолет — и на какой-то миг Уланов понадеялся, что им это удастся.
Шпионаж и обман российского посла привели Кендрикса в ярость, и сенатор отбросил всякие церемонии. Через Уланова Кендрикс жестко надавил на союзников, угрожая бросить их на произвол судьбы. Поначалу он заставил их умолять. Затем смягчился и обещал не нарушать договор, согласно которому самолеты США должны были перевезти русских в индийские Гималаи. Все остальное стоило слишком дорого. Ограниченное количество боеприпасов. Ограниченные запасы еды. Лидвилл и не думал выделить им хоть одну тощую коровенку, не говоря уже о боевом нанотехе.
«Это все», — заявил Кендрикс, и союзники подчинились навязанным им правилам игры. Признали, что они в отчаянном положении. Они настаивали лишь на одном дополнительном пункте. Кроме самолетов и пилотов, которые должны были доставить их в Индию, русские требовали, чтобы Лидвилл принял тысячу пятьсот женщин и детей и несколько высокопоставленных дипломатов. Это нужно было и для того, чтобы основать небольшую запасную колонию, и для укрепления отношений между США и Россией.
«Слишком много, — возразил Кендрикс. — Мы примем сотню».
«Тысячу», — продолжали торговаться русские.
А потом они подсластили сделку. Лидвиллу собирались доверить сокровищницу и музейные экспонаты их родины. Уланова не удивило, как много это значило для американцев, капиталистов до мозга костей, — и неважно, что короны и картины предчумной эпохи никого не обогреют и не накормят. По мнению некоторых, эти артефакты обрели сейчас даже большую ценность.
Цифру опустили до пятидесяти человек, чтобы осталось место для сокровищ, — пятьдесят жизней плюс тонны холодного металла и драгоценных камней. Конечно, им скорей досталась роль заложников, чем спасенных. Никто не говорил об этом вслух, однако теперь их судьба целиком зависела от Лидвилла — а эти пятьдесят человек были женами и детьми президента, премьера, генералов, знаменитого композитора. Обмен знаменовал новое начало, взаимный жест доверия. Россияне доверяли американцам свои семьи и богатства, а в ответ американцы обещали дать убежище в Лидвилле еще пяти сотням беженцев, после того как самолеты завершат эвакуацию союзников в Индию.
«Это щедрое предложение», — сказал Кендрикс, но русским нужно было протащить сквозь воздушную оборону Лидвилла один-единственный самолет. Всего один.
Он ревел в небе, тупоносый и черный, блестящий на солнце. Уланов прищурил глаза, стараясь успокоиться и не обращать внимания на шум и на тычки охраны. Ему не хотелось умирать в суматохе винтовочных выстрелов, под крики Кендрикса.
— Мы бросим вас всех подыхать, Уланов! — визжал сенатор, пока его люди распахивали дверцы «ГМС». — До тебя что, не доходит? Вы упустили свой единственный шанс!
— Сэр! — вмешался глава спецслужбы, увлекая Кендрикса в обход серебристого внедорожника.
Горькая ирония заключалась в том, что Уланов, как ему казалось, сам навлек на себя все это. Он передавал через свой канал связи слишком большие цифры: подсчитывал самолеты, докладывал о новых скоплениях бронетехники. Должно быть, его соотечественники решили, что это единственный способ противостоять военной мощи Лидвилла.
Американцы, конечно, тщательно проверили сокровища перед погрузкой и отправкой на другой конец света и отчитались, что все чисто. Однако этого оказалось недостаточно. То ли ящики заменили перед взлетом, то ли они были выложены изнутри дешевым серебром, лишь имитировавшим реликвии царской эпохи при рентгеновском и инфракрасном облучении. Американские военные не хотели дольше необходимого задерживаться на земле, где им угрожали и исламские ракеты, и пехотная атака. И конечно, на борту были деньги. И семьи — причем личность каждого подтвердили по документам и отпечаткам пальцев.
Уланов не сомневался, что эти юные подающие надежды сыновья и дочери были именно теми, за кого себя выдавали. В конечном счете, это только пятьдесят жизней: бабушки, двоюродные сестры, жены. И все же он заметил одну ошибку среди десятков пересылавшихся туда и обратно файлов. Одно имя, ни разу больше не упоминавшееся, появившееся в единственном списке. Несомненно, какой-то служащий внес его, не имея понятия, что именно подтверждает.
«Кузькина мать».
Само по себе это имя не было редким, и в ранних декларациях, где вместо настоящих имен и фамилий указывались семейные связи беженцев, таких записей хватало.
Тетка и сын министра Старковой. Брат директора Молчанова.
А еще это словосочетание, Кузькина мать, было частью русской идиомы, означавшей «наказание». И что более важно, в самый разгар холодной войны советский генеральный секретарь Хрущев в своем обращении к Генеральной Ассамблее ООН использовал эту фразу, чтобы предупредить о беспрецедентных ядерных испытаниях, которые продемонстрируют военную мощь СССР.
Бомба была предназначена скорее для устрашения, чем для использования в боевых условиях, — она весила столько, что ее мог нести только специально переоборудованный тактический бомбардировщик. 30 октября 1961 года они взорвали водородную бомбу мощностью в пятьдесят мегатонн на полоске ледяной земли за полярным кругом. Для сравнения, мощность современных боеголовок варьировалась от мегатонных ракет первого удара, запускавшихся с подводных лодок, до десятимегатонных межконтинентальных баллистических ракет.
Уланов был одновременно и патриотом, и знатоком истории своей страны, ее восхождения к величию. Он заметил в списке строку, которую, очевидно, упустили американские аналитики. Заметил, потому что ожидал предательства. Похоже, американцы слишком зациклились на собственных повстанцах. К тому же то испытание прошлых времен было известно в основном под кодовым названием «Иван», или «Царь-Бомба». Императорская бомба.
Злорадствовать Уланов не мог. Вместо этого он чувствовал жалость. Лидвилл превратил часть расположенных поблизости старых шахт в командные бункеры, к тому же Уланов полагал, что подземные работы велись и в самом городе… но все это не имело значения.