Мистерия

— Я надеюсь. Путь из Оасуса был долгим, и я надеюсь не пожалеть, что проделал его.

— Не пожалеете, уверяю вас…

— Не тратьте слова — дайте на нее взглянуть.

Голос незнакомого ей человека скреб по сознанию железной пятерней, и он — этот голос — приближался. А спустя минуту Тайра ощутила и взгляд — тот моментально пробрался под кожу и, несмотря на отсутствие в теле сил, заставил вздрогнуть и застонать.

Больно… Пустите… Сухие губы зашевелились, но не издали ни звука. Пустите!

Внутренности скрутило; чужие глаза рассматривали ее изнутри, словно голую — щупали, ползали по коже и под ней, касались сердца, разума, пытались пробраться в те слои, которых она никому и никогда не позволяла касаться.

Проклятый Уду… Больно! Уходи… Уходи, черная душа, не смей смотреть внутрь…

Спустя несколько секунд нестерпимого ощущения потрошения со стороны решетки послышалось довольное мычание.

— Хороша-а-а…. Какой источник, какая сила…

— Я же говорил! — Залепетали рядом. — Я знал, что вам понравится.

— Вот только вы довели ее до крайности — какой прок от полумертвого тела? Она едва дышит.

— Я все исправлю! Сейчас же прикажу принести ей воды и накормить. К моменту путешествия она будет полностью готова, обещаю!

Ненавистный взгляд, который, было, отпустил, вернулся вновь — Тайра захрипела от боли, принялась елозить по полу и начала задыхаться.

— Великолепно… — Бубнил кто-то сбоку. — Чудесно. Она мне нравится. Такую можно долго использовать. Годами.

— Правитель будет доволен, смею полагать? Ведь правитель ценит, когда…

— Ценит. — Жестко прервали Брамхи-Джаву. — И не оставит вас без награды, будьте уверены.

— Мне только в радость — в радость служить Великому…

— Все! — Раздался хлопок в ладоши; терзающий взгляд исчез. — Я все увидел и готов путешествовать назад, но сначала хотел бы отдохнуть. Приготовьте мне лучшие покои и сытную трапезу — хотелось бы несколько часов вздремнуть.

— Конечно, все будет сделано в лучшем виде.

— Накормите и моих людей — пусть перед отправлением осмотрят картан (*носимое рабами сооружение наподобие паланкина — прим. автора).

— Непременно прослежу за этим.

У решетки притихли. Затем низкий, приглушенный голос, слова которого Тайра то ли от слабости, то ли от боли едва могла разобрать, раздался вновь.

— Она станет прекрасным источником. Возможно, центральным. Запущу в Оасус красноклюва с вестью о том, чтобы подготовили место в подвале и разложили ингредиенты для ритуала. У вас ведь есть красноклюв?

— Конечно. Три птицы для особых случаев всегда содержатся в верхней башне.

— Хорошо. Тогда я готов к приему пищи. Заодно расскажете мне, что творится в Рууре — мы не так часто получаем вести из столь отдаленного города. У вас жарко, я заметил. Всегда так жарко? И так мало мрамора на земле — только отсыпанные песком и землей дороги…

Голоса начали отдаляться. Все тише становились звуки шагов, вовсе неслышным сделался шорох по земле туру; сковывающий внутренности невидимый взгляд, наконец, отпустил.

Тайру оставили одну.

Во Вселенной много искр — миллионы, миллиарды — бессчетное количество. Они вспыхивают и гаснут вновь, чтобы зажечься где-то еще. Когда-то. Одни звезды гаснут, другие рождаются — энергия перетекает, меняет свойства, а кто-то бесконечно далекий и невидимый для глаз следит за этим процессом.

Так же и люди: одни рождаются для того, чтобы прожить счастливую жизнь, другие — для страданий, а кто-то рождается для того, чтобы умереть насовсем. Наверное, колесо Синтары не может дать путь наверх каждой душе — количество мест ограничено и предназначено лишь для лучших — а тем, кто остался вне пределов его лопастей предстоит вечно тонуть во мраке без надежды засиять вновь.

Грустно. Но, наверное, это нормально.

Те руки, что прежде избивали и причиняли боль, теперь придерживали ее спину в вертикальном положении — открывали рот, пытались влить туда воду, положить на распухший язык раскрошенный хлеб и заставить прожевать его. Еда вываливалась на подол, Тайра не чувствовала вкуса.

Наверное, это гордыня — заключенная в желании жить человеческая гордыня. Идти, учиться, перерождаться, приближаться к Богу, существовать вечно, но в этом ли на самом деле заключен смысл?

Люди боятся смерти, рвутся от нее прочь, люди страшатся темноты. Но что плохого в том, чтобы навсегда погаснуть?

И не в смирении ли смысл?

Кажется, Тайра забыла обо всем, чему когда-то учил Ким.

Будь сильной, будь стойкой, извлекай опыт и оставайся чиста помыслами — разве она не следовала всем этим заветам? Разве не старалась сохранить душу неприкосновенной и никогда не использовать дар во вред?

А теперь его используют за нее.

Привяжут в далеком подземелье, опоят дурманной травой и начнут высасывать силы — минута за минутой, час за часом, день за днем без перерыва на еду и сон. Она не сможет сбежать, потому что на себя не останется сил, и она едва ли сохранит способность связно мыслить. Весь ее драгоценный дар направят на служение Правителю — на его нужды, а за невидимые нити, тянущиеся к ее телу и органам, будет дергать довольный и ухмыляющийся Уду…

Лучше погаснуть.

Ну и что с того, что некоторые звезды не зажигаются вновь? Это жизнь. А смерть есть ее продолжение.

Сидя в окружении сквернословящих охранников, измучившихся в попытках накормить пленницу, с подбородком, по которому стекала не попавшая в горло вода, Тайра приняла решение: она соберется с силами и вызовет муара вновь.

И согласится на сделку.

Она звала его до хрипоты в пересохших связках, до черноты перед глазами и до навалившегося на сердце удушливым покрывалом отчаяния, а когда увидела, как на полу у ступней начала заворачиваться по спирали знакомая тень, едва не разрыдалась от облегчения. Хотя разрыдалась бы Тайра лишь эмоционально — тело не сумело бы выдавить из себя ни капли влаги. Наверное, никогда уже не сумеет.

— Ты пришел… Хорошо. Услышал…

Вместе с появлением муара в клетку вернулся и холод; Тайра восприняла его благодатью — уже скоро. Совсем скоро.

Закончив формироваться, тень взглянула на нее черными неблестящими глазами; вокруг головы и конечностей продолжал клубиться туман.

— Я готова на сделку, слышишь? Я согласна.

Муар говорил, не открывая рта.

— Готова отдать душу за желание?

Шелестящий шепот прошелся по внутренностям касанием пересохших веток и напомнил недавно услышанный царапающий голос — живот тут же свело от страха. Нет, тот голос был хуже. Туда ей совсем не хочется — только не к Уду.

— Да.

— Я слушаю тебя, человек. Говори.

Тайра собралась с силами и глубоко втянула воздух, замерла. Сейчас она произнесет свои последние слова. Последние. Нет, не надо медлить, будет только хуже.

Прутья решетки, сочащийся из дальнего конца коридора дневной свет — яркий, теплый. Ее взгляд окунулся в него, желая впитать.

— Мое желание — умереть. Я отдаю тебе душу за то, чтобы ты подарил мне смерть — быструю смерть, мгновенную. Ты сможешь это исполнить?

— Да.

Хорошо. На смену волнению пришло зыбкое облегчение; но верно ли понял муар?

— Не через десять лет? Я не хочу… не смогу прожить десять лет без души.

— Твое желание — закон.

После этих слов серые отсыревшие стены тюрьмы почти перестали давить — это не ее дом, уже скоро она уйдет отсюда; взгляд зеленых глаз оторвался, наконец, от ведущих к выходу ступеней.

— И… Прежде, чем я умру, забери меня отсюда. Куда угодно.

Пусть Брамхи-Джава так и не увидит, что смог сломить ее. И ни к чему, чтобы над ее бездыханным телом глумились охранники — пинали его, таскали, рыли для него яму. Тайре не хотелось вечно покоиться на территории тюрьмы или сразу за ее пределами. Даже мертвой слышать стоны и предсмертные крики мучающихся на солнцепеке заключенных.

— Забирай. Давай, приступай. Я больше не хочу здесь сидеть…