Страница 14 из 32
А там младшие сёстры. Девочки тоже подросли.
— Готовятся к конфирмации! — гордо объявил отец.
И младшие братья.
— Ну-ка, бегом, несите свои тетради, похвастайтесь старшему брату оценками!
Но тут вступилась мама.
— Боже мой, дайте ему хоть присесть с дороги, умыться! Твоя комната, Фридрих, всегда твоя. Она ждёт тебя.
А его комната наверху! Такая стала маленькая, неужели это она, родная его крепость, где удавалось прятать от отца увлекательнейшие книги и где по два часа отстаивал он на коленях перед распятием над дверью, если отец их обнаруживал?
Отец поднялся к нему по лестнице.
— Итак, мой сын, когда радостные минуты встречи прошли, я хотел бы знать, осознал ли ты наконец глубину своих юношеских заблуждений? Каковы твои планы?
Что лучше, прикинуться: «Осознал, виноват, исправлюсь» — или, наоборот: «Хочу и буду, потому что ваши убеждения мне отвратительны»? Или… лучше отгородиться?
— Я хотел бы месяца два заниматься науками. А потом, если ты позволишь, хотя бы год поучиться в университете.
Отец недовольно кивнул. Будь его воля, сразу, завтра с утра, — за стол в контору, и весь день подсчитывай тюки хлопка, ниток, пряжи. А вечером, подведя итог, довольно посмеивайся при виде вырученной суммы.
Но всё-таки отец справился с собой.
— Хорошо, несколько месяцев я готов оплачивать твои научные занятия. — И тут же добавил: — Разумеется, насколько позволяют наши средства.
Стало легче. Они, как два опытных борда, решили сначала примериться друг к другу и лишь потом начать главный бой.
Вот и в воскресенье предстоит семейный поход в церковь. Как отец поступит на этот раз, если его старший сын, сын самого церковного старосты, останется дома?
Тут уж Фридрих не уступит! Зато отец поведёт себя осторожнее.
Вечером Фридрих решил прогуляться по городу.
— Я бы не советовал тебе ходить одному, — сказал неожиданно отец.
— Почему? — удивился Фридрих.
— Ограбят.
— Но у меня ничего нет.
— Увы, наш город сильно переменился. — Отец как-то грустно усмехнулся. — Теперь мы хозяева лишь днём, вечером же лучше крепче запирать двери и сидеть тихо. Меня-то, конечно, все знают. И я хожу смело. А незнакомого эти господа сначала прирежут, а потом станут разбираться, пусты ли у него карманы.
— Фридрих, послушай отца, лучше останься дома. Эти рабочие, говорят, совсем распустились, — стала уговаривать мама. — А отец ещё внёс деньги на их просветительное общество.
— Не я один, дорогая, деньги внесли многие.
— Что же, рабочие избрали такую форму протеста?
— Это не протест, это обыкновенный грабёж. А бургомистр занимается неизвестно чем, вместо того чтобы навести в городе порядок, — закончил отец раздражённо.
Город действительно изменился.
Фридрих шёл вдоль реки Вуппер мимо нижнебарменской церкви к старинному мосту, ведущему в Эльберфельд, и на месте широких лужаек видел корпуса фабрик Там, где были рощицы, строили дома, а вода в Вуппере стала ещё более густой, красной от многочисленных стоков, которые неслись из красилен.
В прежние годы вуппертальское общество почти не читало газет. Пожалуй, первые журналы, которые увлечённо изучали здесь, были те самые номера «Телеграфа» со статьями Фридриха о Вуппертале. Теперь каждый служащий конторы в обед нёс с собою газету. О политике говорили прямо на улице, а когда Фридрих встретил бывшего соученика, а теперь молодого коммерсанта, тот рассмешил его вопросом:
— Фридрих, ты ведь из Англии? Ну что, там уже поняли, как надо управляться с рабочими? Всё-таки передовая страна. Честно говоря, на правительство я уже не надеюсь, дерьмовое у нас правительство.
— Конечно, поняли, — ответил подчёркнуто серьёзно Энгельс. — Надо устанавливать республику и гнать короля.
В прошлые времена соученик испуганно отшатнулся бы или сделал вид, что не слышит крамольных фраз, сейчас, к изумлению Фридриха, он задумчиво сказал:
— Пожалуй, ты прав. Я тоже так часто думаю.
В доме о чём-то тихо совещалась со старой служанкой мама. Скорей всего о том же, о будущей конфирмации сестёр.
Энгельс на мгновение отложил перо…
«К рабочему классу Великобритании.
Рабочие!
Вам я посвящаю труд, в котором я попытался нарисовать перед своими немецкими соотечественниками верную картину вашего положения, ваших страданий и борьбы, ваших чаяний и стремлений…»
Рукопись, лежавшая перед ним, была велика. Через несколько месяцев она станет солидной книгой.
Он написал её здесь, в родительском доме, в своей крошечной комнате наверху, писал осень и зиму, обложившись газетными вырезками, справочниками. Но главными стали записи, которые он сделал там, в Англии, записи о разговорах с рабочими, об «экскурсиях» с Мери в их лачуги. Они запечатлелись, словно на дагерротипе, и заставляли волноваться, едва Фридрих прикасался к ним в своей памяти.
«…Я хотел видеть вас в ваших жилищах, наблюдать вашу повседневную жизнь, беседовать с вами о вашем положении и ваших нуждах, быть свидетелем вашей борьбы против социальной и политической власти ваших угнетателей. Так я и сделал. Я оставил общество и званые обеды, портвейн и шампанское буржуазии и посвятил свои часы досуга исключительно общению с настоящими рабочими; я рад и горжусь этим».
Сначала Энгельс думал, что напишет книгу об истории общественного развития Англии. Положение рабочих было лишь темой для главы. Потом он понял, что сейчас важнее писать именно о рабочих. Он и Маркса торопил в те месяцы. «Нам теперь нужно прежде всего выпустить несколько крупных работ — они послужили бы основательной точкой опоры для многих полузнаек, которые полны добрых намерений, но сами не могут во всём разобраться. Постарайся скорее кончить свою книгу по политической экономии, даже если тебя самого она во многом ещё не удовлетворяет, — всё равно умы уже созрели, и надо ковать железо, пока оно горячо».
Летнее восстание силезских ткачей потрясло даже обывателей. Во всех классах общества появились недовольные правительственной политикой. Газеты писали о конституции и равных правах. Интеллигенция, буржуазные демократы стали организовывать собрания, дискутировали о жизни рабочих — нового класса Европы, об их будущем, создавали общества для их просвещения.
Энгельс выезжал на собрания в Кёльн, в Бонн, в Дюссельдорф. И всюду он находил людей, настроенных прогрессивно. «Что делать, куда и как идти?» — эти вопросы были по-прежнему главными. Людям были необходимы книги, там они надеялись найти ответы.
Из письма к Марксу. «Пока наши принципы не будут развиты в нескольких работах и не будут выведены логически и исторически из предшествующего мировоззрения и предшествующей истории как их необходимое продолжение, никакой ясности в головах не будет и большинство будет блуждать в потёмках».
И он спешил с книгой «Положение рабочего класса в Англии». Её посвящение заканчивалось так:
«…Я, как и многие другие на континенте, всячески приветствую ваше движение и желаю вам скорейшего успеха.
Идите же вперёд, как шли до сих пор! Многое ещё надо преодолеть; будьте тверды, будьте бесстрашны, — успех ваш обеспечен, и ни один шаг, сделанный вами в этом движении вперёд, не будет потерян для нашего общего дела — дела всего человечества!
Бармен (Рейнская Пруссия),
Фридрих Энгельс.
15 марта 1845 года».
Несколько дней назад Фридрих получил письмо от Маркса. Под нажимом прусского правительства Маркса выслали из Франции. Король не простил ему «Ежегодников», а ещё раньше под страхом ареста запретил возвращение в Пруссию.
Женни с маленькой дочкой поселилась у Гервегов. За бесценок она распродала мебель и вскоре выехала в Бельгию к мужу. Служанку Елену Демут, которая выросла в доме Вестфаленов, они отпустили — платить ей было нечем. Елена не спорила, молча собрала сундучок. А через неделю появилась в Брюсселе и разыскала временное пристанище Марксов. Сказала, что готова жить у них без жалованья, предложила даже собственные сбережения.