Страница 10 из 54
Около 1200 года Абу Салих описал ковчег в Эфиопии. Его несли во время религиозных процессий, так же как сегодня несут таботы во время церковных праздников. Это свидетельство иностранца, который ни разу не был в Эфиопии, единственное на сотни лет, и с интерпретацией Абу Салиха надо быть осторожным.
Когда же появилась эта символическая связь? Царь Зара Якоб (1434–1468) отождествлял ковчег ("золотой табот") с Марией, а скрижали Закона с содержимым ее чрева, но идентификация алтарной скрижали с ковчегом еще не произошла. Франциско Альварес, первый иностранец, писавший о таботе в первой половине XVI века, по-видимому, ничего не знал о символизме, связанном с ковчегом, хотя и занимался религиозными эфиопскими проблемами более шести лет. Даже когда он описывает алтарный камень с горы Сион в Аксуме, то только упоминает, что в церквях тоже есть алтарные камни[25]. Но он не развивает эту идею дальше. Скрижали Закона упомянуты в примечании архиепископа Бекаделли к копии текста Альвареса, но в отношении походной церкви, сопровождавшей царский лагерь. Интересно, что эта сноска появилась благодаря римской эфиопской диаспоре. В письме к Пьетро Данесу от 1542 года Бекаделли заметил, что он подверг работу Альвареса переработке. Он также сделал некоторые исправления там, где "наши римские эфиопы" (среди них знаменитый ученый Тасфа Сион) были не согласны с написанным[26]. Примечание ясно указывает на то, что в середине XVI века эфиопы отождествляли табот царского окружения со скрижалями Закона, но не с ковчегом.
Ранее, в XV веке, смутный намек на связь между таботами и скрижалями Десяти заповедей присутствует в словах царя Зара Якоба: "каждый табот возвеличивается до Десяти заповедей"[27]. В летописях его правления можно найти упоминание об указе, касающемся таботов: "в церквях должно быть несколько таботов, и один из них освящен именем Марии"[28]. Набожность Зара Якоба поставила Деву, в форме ее табота, в каждое церковное святилище — и Мария, из чрева которой вышел новый закон, Христос, отождествлялась с ковчегом Завета, хранившим старый Моисеев закон в форме Десяти заповедей.
Действительная идентификация табота, алтарной скрижали, с ковчегом произошла гораздо позднее. В КН нельзя найти ни прямой, ни косвенной связи между таботом и ковчегом. С другой стороны, утверждение, что скрижали Закона из Иерусалима находятся в Эфиопии, смутно прозвучавшее в словах Зара Якоба, совершенно ясно было подтверждено послом Сага Заабом в начале 1530-х годов и немного позднее Жуао де Барросом в их версиях эфиопского предания о Соломоне и царице Савской. Они не говорят о ковчеге и не отождествляют скрижали с таботами, хотя эфиопское примечание в манускрипте Бекаделли позволяет предполагать, что эта идея уже была на слуху.
После Абу Салиха мысль о присутствии ковчега Завета в Эфиопии не появлялась по крайней мере до XV века, хотя эта дата зависит исключительно от неточной датировки парижского манускрипта КН. Как показало мое исследование источников, присутствие ковчега подразумевается в хронике императора Сарса Денгеля второй половины XVI века, что затем подтверждается переводом КН Паиса в начале XVII века. А около 1627 года Мануэль де Алмейда приводит нам первое недвусмысленное свидетельство отождествления слова "табот" с материальным объектом, самим ковчегом: "говорят, что сундук, который они зовут таботом Сиона, — это сам ковчег Завета с горы Сион…"
Каковы бы ни были те процессы, что привели к идентификации табота и ковчега, сегодня большинство эфиопов, проживающих в сельской местности, верят, что табот их церкви — это одновременно и ковчег Завета, и скрижали Моисея, необъяснимое мистическое объединение трех могущественных артефактов, один их которых достаточно большой по размерам, в один маленький объект. Как сказал мне мой друг, живущий в Аксуме, что "фактически это сам Бог".
Для большинства сельских жителей Эфиопии факт реального присутствия ковчега Завета в Аксуме и в каждой церкви христианской Эфиопии посредством табота не подвергается какому-либо сомнению. В среде более образованных священников существуют более или менее сложные версии, касающиеся таботов, их значения, функции и связи с ковчегом, но точного определения нет до сих пор.
Староста церкви Аксума Белай Мараса подтвердил мне, что специальный исследовательский комитет пытался четко определить все проблемы, касающиеся данного вопроса. Подобное предприятие уникально для церкви Эфиопии, таких прецедентов не было даже у коптов. Эфиопское духовенство, неожиданно оказавшееся в центре внимания в связи с ковчегом после выхода бестселлера Грэма Хэнкока "Знак и Печать", понимало, что уникальные, важнейшие особенности их верования будут неправильно пониматься и интерпретироваться. Несмотря на то что образ ковчега и скрижали Моисея — это неотъемлемая часть символики и ритуала эфиопской православной церкви, многое остается неясным как для местных жителей, так и для иностранных исследователей. Особенно этот ореол неясности окружает все, что связано с фактом реального присутствия ковчега в Аксуме. Среди эфиопского духовенства заметно сомнение и замешательство по данной проблеме. Они крайне неохотно отвечают на вопросы, касающиеся определения сущности табота, ковчега или скрижалей Моисея и их сложной взаимозависимости.
К несчастью, для плохо подготовленных клириков, как бы хорошо они ни знали древние ритуалы, Библию, литургию и агиографию, книга Хэнкока и последовавший за ней фильм вкупе с ажиотажем в Интернете привнесли в тему нечто совершенно новое. Они перенесли предмет дискуссии вокруг ковчега в Аксуме от ученых, заинтересованных по преимуществу в исследовании эфиопских, а особенно аксумских, христианства и культуры, на гораздо более широкую арену, под холодный свет прожекторов, где требуется только правда. Духовенство Аксума в каком-то смысле жило вне этого мира, старая церковь Марии Сионской долгое время функционировала практически как монастырь. Годы после революции 1974 года, несчастливые как для Тигре, так и для других областей Эфиопии, способствовали этой изоляции, полностью отрезав данную провинцию от связи с внешним миром. Пребывание самого Хэнкока в Аксуме было крайне непродолжительным, его даже было трудно организовать.
Сейчас все переменилось. После визита Хэнкока весь мир заинтересовался Аксумом, посвящая ему целые страницы в Интернете и международной прессе.
Практически никто из клириков Аксума не имел компьютера и не говорил по-английски. Только несколько священников читали и понимали последние исследования европейских и эфиопских ученых, большинство из которых были опубликованы на английском. Блеск работы Хэнкока все изменил. Неясная и мистифицированная претензия превратилась в наглое утверждение, обсуждаемое всем миром, что подлинный ковчег Завета хранится в Аксуме, спрятанный священниками. Сама эфиопская православная церковь, помимо клира храма Марии Сионской, должна была дать четкие ответы на вопросы, касающиеся ковчега и таботов.
Даже среди самих эфиопов дело приняло серьезный оборот. Если эфиопская православная церковь, почитаемая миллионами человек, заявляет, что самый главный аспект веры основан на реальном обладании ковчегом Завета из Иерусалима, то верующие, как и все остальные христиане, вправе потребовать, чтобы столь основополагающее утверждение было выражено яснее.
Официальная точка зрения была отражена в 1999 году Абуной Паулосом, патриархом эфиопским, в фильме Би-би-си-2 "Святая земля". В совместном интервью с профессором Д. X. Гейтсом патриарха спросили, проводился ли над ковчегом какой-либо научный анализ, чтобы "доказать скептикам, что это действительно он". Патриарх ответил:
25
Alvares F. Ho Preste Joâo das Indias. Lisboa, 1540. P. 151.
26
Lefevre R. Documenti e notizie su Tasfa Seyon // Rassegna di Studi Etiopici. 24.1960–1970. P. 74–133.
27
Haile G. A History of Tabot of Atronesa Maryam in Amhara (Ethiopia) / Paideuma. 34.1988. P. 13.
28
Perruchon J. Les chronique de Zar’a Yâ’eqôb et de Ba’eda Mâryâm, rois d’Éthiopie de 1434 à 1478 (Bibliothèque de l'École Pratique des Hautes Études, Sciences philologiques et historiques, facs. 93). Paris, 1893. P. 81.