Страница 201 из 217
— Я убью тебя, Коль, если ты не остановишься, — крикнула девушка.
Собака легла и задрожала. Девушка подошла, схватила визжащую собаку за загривок, потащила ее к сараю, бросила туда и заперла. Когда она обернулась, всадники уже уехали.
— Прощай, отец! — крикнула она, но Йоун не слышал.
Всадники ровной рысью ехали по тропе, ее отец ехал впереди, болтая ногами. Работавшие на лугу люди бросали работу и молча наблюдали, как увозили Йоуна.
Они переночевали в Андакиле у деревенского старосты и заперли арестанта в сарай. Вечером они захотели поговорить с ним, но он сказал, что уже стар и что люди ему надоели. Он сожалел, что не все люди погибли от чумы.
Его спросили, не знает ли он рим.
— Не для того, чтобы веселить других, — ответил он.
На следующий день они спозаранку отправились дальше. Они держали путь на запад, через Мюрар, Снефелльснес и Фроудархейди к Улафсвику. Когда они прибыли туда поздно ночью, пошел дождь. В гавани стоял торговый корабль. Они сошли с коней, поговорили со слугами купца, показали свои грамоты и послали за капитаном. Тот заставил себя долго ждать и, придя, спросил, чего они хотят. Они ответили, что они посланы судьей из Тверотинги и везут преступника, которого нужно отправить на каторжные работы в Бремерхольм, и передали капитану письмо судьи. Шкипер был большой, толстый человек, читать он не умел, но позвал людей, которые прочитали ему написанное. Тогда он спросил: где же приговор суда?
Этого они не знали.
Датчанин указал на Йоуна Хреггвидссона и спросил хриплым и злым голосом:
— Что сделал этот человек?
— Он убил королевского палача, — ответили сопровождавшие.
— Этот старик? — удивился датчанин. — Где это написано?
Они ответили, что, по-видимому, все это написано в письме судьи. Но, как ни читали письмо, там не было сказано ничего, что подтверждало бы это. Датчанин заявил, что ни один судья в Исландии не может заставить его брать на корабль людей, совершающих увеселительную прогулку.
— Что такое увеселительная прогулка? — спросили сопровождавшие.
Капитан объяснил, что когда исландец плавает на его корабле, причем нельзя доказать, что он вор или убийца, то это он называет увеселительной прогулкой. Другое дело, сказал он, если у этого человека есть судебный приговор с печатью, приложенной к нему чиновниками из Бессестеда[189], и гарантия приходской кассы, что за перевозку будет уплачено. Что же касается старика, которого они сюда притащили, то нигде ни слова не сказано о том, что он украл хотя бы овцу, и еще меньше о том, что он убил человека.
Шкипера поколебать было невозможно. Он соглашался принять человека только на том условии, что сопровождающие сначала съездят в Бессастадир и привезут соответствующий документ. И он ушел.
От Улафсвика до Бессастадира три полных дня пути, поэтому стражники решили обратиться к высшим властям округи Снефелльснес, в которой они находились, и, если удастся, получить от них доказательство, что человек, которого они везут с собой, осужден альтингом. Они стали искать ночлега в Улафсвике, но в Снефелльснесе царила нужда, гостеприимство могли оказать им только в тех малочисленных домах, где в кладовой имелись рыба и масло. Многие же хутора совсем обезлюдели после чумы, все их обитатели погибли и были похоронены.
Только у Компании в Снефелльснесе был деревянный дом, а не землянка. Дом, как правило, стоял пустой, с закрытыми ставнями, за исключением нескольких летних недель, когда велась торговля. Стражники Йоуна Хреггвидссона послали за купцом и спросили, не примет ли он на ночлег арестанта и двух человек. Купец ответил, что датчане не обязаны давать приют исландцам, если не доказано, что они преступники. В данном случае такого доказательства не было. Они явно глупцы и лжецы и пусть сами о себе позаботятся. Они спросили, нельзя ли сунуть арестанта в какую-нибудь лачугу или сарай, поскольку идет дождь. Купец ответил, что у исландцев в обычае отправлять свои нужды — большие и малые — там, где они находятся. Кроме того, они оставляют после себя вшей, и такой народ нельзя пускать в датские сараи. С тем купец и ушел, но добрый датский батрак дал исландцам жевательного табаку, так как еды у них не было. Время было позднее. Вскоре капитан отправился на корабль спать. Дом купца был заперт. Стражники посовещались на каменной площадке перед лавкой купца. Арестант стоял неподалеку от них, опоясанный своей веревкой, вязаная шапчонка на его седых волосах промокла насквозь. Перед лавкой лежал большой камень с железным крюком, к которому привязывают лошадей. Наконец стражники повернулись к арестанту, дали ему знак подойти к камню и сказали:
— Здесь мы хотим тебя привязать.
Они сняли со старика веревку, связали его по рукам и ногам, а свободным концом привязали к железному крюку и ушли. Когда они ушли, крестьянин прислонился к камню с подветренной стороны, но не пытался отвязаться, хотя это было бы не трудно, поскольку его путы носили скорее символический характер. Он уже не был таким отчаянным беглецом, как двадцать лет назад, и по ночам ему уже не снилось, будто он спит с женщинами-троллями. Сон свалил усталого человека тут же, у камня, перед домом датчанина. А пока он спал у камня под дождем, его посетил теплый и добрый вестник, подобно тому, как в книгах рассказывается об ангелах, приходящих к связанным людям сквозь стену; он дышал ему в бороду и лизнул его закрытые глаза. Это была собака.
— Ах, ты прибежала сюда, дьявол, — сказал Йоун, а мокрая собака все прыгала на него, виляла хвостом и, повизгивая, лизала его в лицо. Он был связан и не мог отогнать ее.
— Ты сожрала жеребенка, дьявол, — сказал Йоун Хреггвидссон, а ничего худшего нельзя сказать о собаке. Но собаке это было безразлично. Наконец она начала бегать вокруг камня, к которому был привязан человек.
Утром человек все еще спал, прижавшись к камню, а собака — прижавшись к человеку. Между тем люди и собаки проснулись и пришли в движение. Высокомерные датчане вышли на крыльцо, довольные и сытые после завтрака и утренней рюмки водки, а жалкие потомки викингов Олафа[190] слонялись возле дома, низкорослые, вислозадые и оборванные. Они равнодушно смотрели на собаку и человека. Один знал пленника и его род, другой не мог удержаться, чтобы не заговорить о веревке, которой он был привязан, оба говорили хриплым визгливым фальцетом, непохожим на человеческий голос. Датчане, стоявшие в дверях дома, отпускали шутки и зычно хохотали.
Стражников нигде нельзя было найти, и их местопребывание было покрыто тайной. Вскоре датчане отправились по своим делам, а исландцы все еще стояли, лениво наблюдая за человеком и собакой. Они были так же далеки от мысли подойти поближе и отвязать человека, как никому не может прийти в голову мысль освободить волка Фенриса[191] или взяться за какое-нибудь другое занятие, которое под силу только богам. Зато датчанин-приказчик в лавке хотел освободить человека, чтобы сыграть шутку с властями и посмотреть, как он побежит, но когда он подошел поближе, собака оскалилась, показав, что будет защищать и человека, и связывающие его узы. На корабль начали грузить сушеную треску, доставленную крестьянами, и люди перестали интересоваться привязанным к камню убийцей. Только одна бедная женщина подошла к нему и поднесла к его рту плошку с молоком, а собаке дала кусок сухой и сморщенной рыбьей кожи, ради бога милосердного.
Поздно вечером погрузка прекратилась, корабль был готов к отплытию. Стражники вернулись и развязали крестьянина. Они все стояли у стены лавки в Улафсвике в надежде, что получат какую-нибудь бумагу от какого-либо представителя королевской власти, которую признает капитан, ибо накануне ночью они послали нарочного к судье в Снефелльснес с просьбой выдать документ, удостоверяющий, что Йоун Хреггвидссон преступник.
189
Бессестед
190
Викинги Олафа
191
Волк Фенрис
(Прим. Л. Г.).