Море Троллей

Спустя какое-то время Торгиль вконец обессилела. Она лежала неподвижно на измятой, обкорнанной траве, бледная и измученная.

— Думается мне, я понял, что произошло, — промолвил Джек, когда девочка успокоилась достаточно, чтобы внимать его словам. — Больше всего в этом мире я дорожил охранной руной. А теперь я отдал ее тебе. Для тебя главным в жизни было стать берсерком. Но руна заставила тебя ценить жизнь больше смерти, так что берсерком тебе больше не бывать. Но ты все равно осталась воительницей — да выслушай же меня! — заорал он, видя, что Торгиль собирается возражать. — Ты теперь как Скакки. Он не берсерк и никогда им не будет. Ведь он унаследовал здравомыслие Хейди. Он — воин отважный и разумный, и он проживет долго, очень долго, и сумеет защитить свою семью и свою деревню от любого врага.

— Мы оба — жалкие неудачники. И что? — буркнула Торгиль.

— Мы оба сможем выпить из источника Мимира, вот что!

Джек рывком поднял девочку на ноги.

— Да если я выпью, я, чего доброго, сделаюсь скальдом еще более великим, чем ты, — сказала Торгиль, и в голосе ее проскользнула нотка былого ехидства.

— Даже и не надейся. Источник, как я понимаю, наделяет знанием, необходимым тебе и только тебе. Один просил власти — и получил, чего хотел. Мне нужна поэзия — слова, способные снять заклятие, что я наложил на Фрит. А что нужно тебе — решай сама.

И, взявшись за руки, дети зашагали вверх по холму. На сей раз склон вовсе не казался таким уж крутым: поднявшись на вершину, Джек и Торгиль даже не запыхались. Они одновременно схватились за ведро — быстро, прежде чем неведомая сила сметет их прочь. Однако ничего не случилось. Мальчик облегченно выдохнул:

— Видишь? Я был прав!

— И пчелы улетели, — заметила Торгиль.

Действительно, пчелы роились высоко в воздухе, собирая спадающую с Иггдрасиля медвяную росу.

— Ну вот, пожалуйста, — сказал Джек.

Ведро с громким всплеском ушло под воду. Мальчик потащил его наверх — мокрое, переливающееся через край. Над водой поднималось чудесное благоухание — благоухание цветов, и зеленых полей, и сосновых лесов, и меда.

— Это запах самой жизни, — проговорил Джек, улыбаясь.

Он отпил первым. Напиток был сладок — но не тягучей, одурманивающей сладостью меда, от которой так и клонит в сон. Напротив, он пробуждал ото сна. Джеку показалось, что на вкус он — что мерцающий в воде свет. Десятки воспоминаний одновременно нахлынули на Джека. Он вновь был совсем маленьким и наблюдал, как отец строит дом. Он сидел перед ульями и слушал, как поет мама. Он устроился под рябиной рядом с Бардом. Все запахи мира, все напоенные теплом ароматы вновь нахлынули на него. Перед его мысленным взором возникли все до одного облака, плывущие над вершинами гор, все до одной рыбы, что поднимаются к поверхности сцапать муху, все до одной ласточки, рассекающие воздух. И все это казалось немыслимым чудом. Все бурлило жизнью.

— Сработало? — прошептала Торгиль. — Ты сможешь исцелить Фрит?

— Еще не знаю как, но узнаю, когда придет время, — отозвался Джек.

Тогда отпила Торгиль. Смертельная бледность, что проступила у нее на лице у подножия холма, разом схлынула. Щеки порозовели. Глаза, исполненные скорби и безнадежности, вспыхнули живым интересом.

— Птицы! — воскликнула Торгиль, опуская ведро на землю. — А ведь они и впрямь занятные, при всем их дурацком легкомыслии. А цветы — ты только посмотри на цветы! — они же красные, и синие, и желтые, и розовые! В жизни таких красок не видывала! А блики под деревом! Они же все время двигаются, точно морские волны.

И Торгиль побежала вниз по холму, восклицая при каждом новом открытии, все глубже погружаясь в чудеса и красоты волшебной долинки.

А Джек извлек на свет склянку с изображением мака — содержимое ее давно использовали, а саму склянку Фонн вымыла — и погрузил сосуд в ведерко.

— Нет, — произнес сумеречный голос.

Под деревом стояла самая юная из норн. Она протянула руку к склянке.

«Это для Руны, — мысленно попросил Джек. — Он слишком стар, чтобы добраться сюда, но он заслужил право испить из источника. Он пожертвовал свой голос, служа своему народу. А свою величайшую песнь подарил мне».

Норна умолкла. Она шагнула к дереву, а в следующий миг затерялась, исчезла среди глубоких теней и трещин коры.

— На что это ты загляделся? — окликнула его снизу Торгиль.

— На глухарку, — расхохотался Джек, ибо нелепая птица вновь выступила из полумрака вместе со своими пестренькими цыплятами.

Глухарка скептически оглядела Джека и прошествовала мимо. Джек опорожнил ведро на корни Иггдрасиля.

— Всем деревьям нужен полив, даже этому Дереву, — пробормотал он.

Джек и Торгиль побрели назад. Над деревьями дрожал золотистый отблеск, ибо близилось время заката, и с окрестных холмов заструились синие тени. Дети шли и шли, пока не стемнело; по пути Торгиль переводила для своего спутника вечерний хор птиц. А ведь она права, решил Джек. Птицы ужас до чего бестолковые.

Наконец мальчик и девочка прошли между двух буков и вступили под своды полутемного зала в окружении ледяных стен. Уголь жаровен почти прогорел, а плотные белые занавеси на окнах едва заметно подрагивали под порывами горного ветра. Сама Горная королева похрапывала на своем троне, приоткрыв рот, так что виднелись клыки. Во всех вазах плоды и хлеб превратились в пыль.

Глава 37

ДАРЫ КОРОЛЕВЫ

— Хрр-ррр… что? Что такое? — встрепенулась Горная королева.

— Великая королева, мы вернулись, — сказал Джек.

— Я же сто раз тебе говорила: нечего величать меня «великой королевой», — недовольно буркнула Гламдис. — Зови меня матерью.

— Да, мать, — хором откликнулись Джек и Торгиль.

— Ну и как? Преуспели? Отыскали источник Мимира?

— Да, великая… э-э-э… мать, — ответил Джек.

— Вот и хорошо. Никогда не знаешь, чего ждать от этих норн. Иногда они отсылают людей в темный лес, чтобы те заплутали во мраке.

— А зачем ты вообще принимаешь у себя норн? — спросила Торгиль. — Это ж неинтересно, наблюдать за чужой игрой…

— Ты удивишься, — ответила Горная королева, — но я тем самым узнаю многое из того, чему суждено случиться. По большей части это горькое знание. Люди умирают. Целые острова погружаются в пучину. Я чувствую, что это дает мне что-то вроде власти над будущим. Я видела смерть Олафа задолго до того, как это случилось.

— Правда?!

Глаза Торгиль изумленно расширились.

— Такие, как он, до старости не доживают, — вздохнула Горная королева. — Слишком уж он был велик, и при этом упрям как осел. Ну что ж! Здесь мне вас попотчевать нечем. Не пойти ли нам в гарем — я велю увальням состряпать чего-нибудь на скорую руку…

Они пересекли просторную залу: королева Гламдис шла впереди, Джек с Торгиль следовали за нею. Золотые шахматные фигурки в беспорядке рассыпались по доске.

— А зачем вы угощаете норн всякой снедью, если они вроде бы и не едят? — полюбопытствовал Джек, оглядываясь на вазы, до краев полные пыли.

— Норнам нравится иссушать и губить, — объяснила Гламдис. — Превращать хлеб в прах, а плоды — в слизь для них все равно что пир. Понять норн я давным-давно отчаялась.

Обед в гареме остался для Джека одним из самых приятных воспоминаний, вынесенных им из Ётунхейма. За столом главенствовал Болторн; Золотая Щетина и Отважное Сердце тоже присоединились к всеобщему веселью. Двое увальней пели песню — довольно-таки, впрочем, немелодичную и невнятную, — а остальные отплясывали традиционный ётунхеймский хоровод: шумный и веселый танец, сопровождающийся оглушительным притопыванием. Фонн поставила целое действо, повествующее о бегстве троллей из Утгарда по ломающемуся льду.

На стол подавали на удивление аппетитное жаркое, пирожки с мясом и заварной крем — самый-самый вкусный, с мускатным орехом и со сливками. Торгиль шумно восторгалась каждому новому блюду.

— Вот уж не думала, что еда бывает такая вкусная! — то и дело восклицала девочка. — Все такое расчудесное, просто пальчики оближешь!