Новеллы

Апарский барон спешит навстречу своему леснику — первый раз за всю свою жизнь.

— Видел зайца?

Лесник припадает к рукаву господина барона.

— Да-а… — говорит он, целуя рукав и кланяясь. — Видел… Должно быть, теперь в молодом сосняке.

— Как это — должно быть? Разве ты сам не видел?

— След видел, господин барон. В сосняк вел… Я обошел кругом — оттуда он не выходил.

— И ты говоришь: заяц?

— Заяц, господин… господин барон… — И лесник начинает улыбаться от радости, что он обнаружил зайца. В вырубленных лесах Апарского именья теперь очень мало зайцев, особенно с тех пор, как приехали молодые господа.

— Ну что ж — нужно устроить охоту… А?

— Ясное дело, господин барон, охоту.

— С собаками и загонщиками. А?

— С собаками и загонщиками, как же иначе, господин барон. Но нынче снег глубокий — сугробы по шею…

— Э, сугробы чепуха! Да пусть они будут даже по самые крыши. Понимаешь ли, по самые крыши…

— Понимаю, господин барон… Оповестить загонщиков?

— Оповестить загонщиков, взять на смычки собак! — Барон сразу помолодел на двадцать лет.

Раздается хлопанье дверей, поспешные шаги, взволнованные голоса…

И едва только лесник появляется в кучерской, там поднимается суматоха. Игроки вскакивают со своих мест, карты рассыпаются по столам, по заплеванному полу. Все толпятся вокруг лесника: как, что, где?.. Заяц… охота… Лица становятся оживленней, веселей. Бадер потягивается и глубоко вздыхает, словно стряхнув с плеч тяжелую ношу.

Один за другим батраки высыпают во двор. Изо всех дверей выходят их жены. У одной в руке поварешка, у другой книга псалмов, а третья выскочила во двор с недоплетенной косой. Дети вертятся под ногами взрослых, кричат, дерутся, толкаются; слышится брань, плачь…

Из-за угла выходит псарь со стаей собак — больших и маленьких, черных, бурых, пегих. Собаки лают, грызутся, рвутся со смычков и валят псаря с ног. На всю усадьбу раздаются собачий лай, людские голоса и детский плач.

— Заяц… заяц!

Приказчик, садовник, столяр и скотник, вооружившись ружьями и большими ягдташами, присоединяются к толпе загонщиков, которая ждет выхода барона и молодых господ.

Наконец, они появляются в больших валенках, с ружьями на плечах и ягдташами. Под охотничьей курткой у господина барона все тот же дорогой костюм, шелковый галстук с бриллиантовой булавкой.

Кучер в недоумении поворачивается на козлах.

— Как же, господин барон?..

— Никак, — сердито отвечает барон. — Распрягай, никуда не поедем…

Вся толпа направляется по лесной дороге в гору. Охотники идут впереди, толпа загонщиков сзади. В толпе, кроме взрослых, множество подростков, для которых охота самое большое удовольствие в жизни.

Вилцинь отстает от остальных. Девочка, уцепившись за его жилет обеими руками, не выпускает отца за порог.

— Тять… есть… — хнычет она.

Вилцинь тщетно пытается отделаться от нее. Обозлившись наконец, он отрывает вцепившиеся в него маленькие посиневшие ручонки и так толкает девочку, что она садится на пол.

— Вот дрянь, покоя не дает, присосалась, словно пиявка, и не оторвешь ее… Шага не дает ступить…

Девочка сидит и молча смотрит на отца. Но когда он, не переставая браниться, выбегает из кучерской, ее глаза широко раскрываются, и в них виден испуг. Она и не думает плакать — долго сидит, не двигаясь, глядя за дверь в серый густой туман…

Вилцинь нагоняет Бадера, который, кашляя, взбирается на пригорок. Остальные успели уйти далеко вперед.

— Поторапливайся, кум, поторапливайся! — подбадривает Вилцинь, обгоняя его. Но Бадер из-за кашля не может даже ответить.

Пока семеро охотников размещаются вдоль ближней опушки сосняка, толпа загонщиков и псарь с собаками должны обойти его и гнать зайца с другой стороны. С ними отправляется и лесник, чтобы расставить загонщиков.

Нелегкая задача выстроить всю эту толпу в один ряд. Все должны разом поднять шум и побежать, иначе заяц раньше времени встрепенется и уйдет. Но разгоряченные загонщики топчутся и никак не могут устоять на месте. И когда наконец их расставляют, лесник подает условный знак выстрелом из ружья. Крича, галдя, свистя и хлопая в ладоши, загонщики бегут вперед. Собаки воют, рвутся и снова тащат псаря по снегу. Трещат сучья, с глухим шумом обваливается снег…

Сначала загонщики бегут большими скачками, обгоняя друг друга, словно добыча тут же, за первым кустом, и каждый опасается, что его опередит сосед. Плаука даже отталкивает в сторону Бадера, который неведомо как, несмотря на свой кашель, очутился на несколько шагов впереди. Рыжая борода его развевается, глаза блестят сквозь длинные мохнатые ресницы, руки протянуты вперед… Он совершенно забыл, что добыча — обыкновенный заяц. Ему кажется, что он должен настигнуть что-то большое, значительное.

— Ату-у! — орут ребята, свистят, хлопают в ладоши.

Но постепенно гвалт затихает. Сосняк тянется на добрую версту и густо порос можжевельником и крушиной. Ноги проваливаются сквозь мягкий и глубокий снег в вязкое болото, загонщики устают. Бегут они как придется, один за другим, но бегут решительно все.

Они уже давно позабыли, что им нужно всего лишь поднять одного зайца. Им кажется, что созваны они сюда для очень важного дела. Они как полоумные несутся сквозь кустарник, через сугробы, рвы и болотца… Ноги вязнут, дыхание спирает, кровь стучит в висках, в глазах рябит, и впереди ничего нельзя различить, но нужно бежать, бежать…

Вот раздается хруст веток, хлюпает грязь, с деревьев сыплется снег… Охотники крепче сжимают в руках ружья — вот-вот покажется… вот-вот… Сейчас должен показаться заяц…

— Ату! — орут охрипшими голосами ребята.

Выбегает на опушку один загонщик и, ошеломленный, с открытым ртом, останавливается, поворачивается, не зная, что делать. Ничего не нашли…

— Ату! Ату!..

Но должен же показаться заяц!

Должен, а не появляется.

Один за другим выходят на опушку унылые, понурые загонщики. Никто ничего не видел. На лицах у них написаны разочарование, усталость… Мокрые, забрызганные грязью ноги, оборванные оборы постолов, исцарапанные лица, разорванная одежда. Всех разбирает стыд за безумную бесполезную беготню и злоба на мерзкое, подлое и хитрое животное, на подлого зайца.

— Проклятая тварь! — вполголоса ругается Плаука.

— Бежал как дурак, — говорит Лапа, — а он нет, чтобы… — Лапа неожиданно замолкает и хватается за голову — шапки нет.

— Тьфу, пропасть! — ворчит он и идет обратно к кустам, оглядываясь по сторонам.

Охотники и загонщики с жаром обсуждают, куда мог деваться заяц, спорят, волнуются, бранятся…

Лесник, запыхавшись, бежит к господам.

— Ушел… — сообщает он хриплым испуганным голосом и беспомощно, словно извиняясь, разводит руками.

— Что? Где же он? — строго вопрошает господин барон.

Лесник съеживается и становится совсем маленьким.

— Ушел!..

— Хорошо, ушел… но куда?

— Туда… — Лесник неопределенно машет рукой.

— А ты точно знаешь?

— Точно… Следы… и еще видел на пригорке — словно что-то шевелилось.

— Большой?

— Не знаю… Известно, большой… Пойдем туда?

— Конечно, сюда ведь он не придет.

Охотники и загонщики собираются двинуться в путь, но тут из сосняка снова доносится треск. Охотники в мгновение ока срывают ружья с плеч, взводят курки, загонщики отходят в сторону — у всех глаза загораются надеждой и нетерпением.

Кусты раздвигаются, господин барон еле сдерживается, чтобы не нажать гашетку. Выбегает — Бадер… Непокрытая голова свесилась на грудь, шарф размотался и развевается по ветру. У самых колен болтается оторванный карман. Бадер промок до нитки, так что с него капает вода, и весь в грязи. От одышки глаза у него налились кровью, на лице видны синие жилки, глаза глубоко запали и мрачно блестят. Натолкнувшись на загонщиков, он останавливается и тупо смотрит на них.

В толпе раздаются сдавленные смешки.

— Пустите его, — кричит один, — он поймает… он один зайца поймает.