Вендиго (сборник)

Кроме суровой напряженности и землистого цвета лица, я не заметил никаких внешних признаков той бури, которая, несомненно, бушевала сейчас в душе полковника; и необыкновенная выдержка этих двоих людей, хотя и проявляющаяся у каждого из них по-разному, так приободрила меня, что к тому времени, когда закрыли дверь и мы обменялись безмолвными приветствиями, я уже полностью держал себя в руках и был уверен, что хладнокровно выдержку любое испытание.

Полковник Рэгги осторожно поставил чашу в самый центр стола.

— Полночь, — кратко сообщил он, взглянув на часы, и мы расположились вокруг стола на заранее приготовленных стульях, как завороженные глядя на легкий парок, который в холодной прачечной пробивался из-под белой салфетки, — на мгновение зависнув над столом, он тут же скрывался в глубокой тени печной трубы.

Согласно распределенным доктором местам, я оказался спиной к двери, напротив черного зева печи. Полковник Рэгги сидел слева от меня, Джон Сайленс — справа, оба вполоборота ко мне, причем доктор был покрыт более густой тенью, чем полковник. Таким образом, мы наблюдали за тремя разными частями стола и, откинувшись на спинки стульев, молча ожидали дальнейшего развития событий.

Около часа не было слышно ни малейшего звука. Наши домашние туфли бесшумно скользили по кирпичному полу; затаив дыхание, мы старались не шевелиться, опасаясь выдать себя шорохом одежды. Это безмолвие — безмолвие ночи и тревожного ожидания — подавляло нас. Даже шипение ламп не нарушало царившую в прачечной тишину; если бы, скажем, свет был способен произвести хоть какой-нибудь шум, не думаю, что мы услышали бы шаги серебристого лунного луча, который оставлял на полу свои бледные следы.

И полковник Рэгги, и доктор, и я — все мы сидели, будто каменные изваяния, не обмениваясь ни словом, ни жестом. Мои глаза непрестанно блуждали между чашей и напряженными лицами справа и слева от меня. В красном свете ламп они походили на безжизненные маски, а легкий парок, струившийся из-под салфетки, давно уже перестал быть видимым.

Когда луна поднялась чуть выше, вдруг повеял ветерок. Своими легчайшими крыльями он еле слышно шелестел над крышей, пробегал вдоль стен, ледяным сквозняком обдавал ноги. Вслушиваясь в дыхание ветра, я представлял себе вересковые пустоши вокруг дома, обнаженные, без единого дерева, одинокие холмы, ближние рощи, мрачные и таинственные в ночной тьме. Особенно яркой была картина Двенадцатиакровой плантации, и мне чудилось даже, будто я вижу, как покачиваются скрученные стволы, слышу, как печально перешептываются верхушки деревьев. В глубине прачечной, за спиной у нас, лучи луны сплетались во все более причудливую сверкающую сеть.

Прошел целый час томительного ожидания, когда около конюшен залаяли собаки, и я увидел, как Джои Сайленс шевельнулся на стуле и, судя по позе, предельно напряг свое внимание. Все мое существо мгновенно откликнулось на происшедшую перемену — я затаил дыхание. Осторожно, не отрывая глаз от столика, зашевелился и полковник Рэгги.

Протянув руку, доктор снял с чаши белую салфетку.

Не знаю, померещилось мне или нет, но красное мерцание ламп стало более тусклым и воздух над столиком как будто сгустился. Вероятно, под влиянием долгого ожидания мне вдруг почудилось, будто что-то витает предо мной и даже касается моих щек своими шелковистыми крыльями. Скорее всего, это была иллюзия. Однако полковник в тот же миг поднял глаза и оглянулся через плечо, как бы следя за чем-то, летающим по прачечной; тщательно застегнув пальто, он взглянул сначала на меня, затем на доктора — и это уже никак нельзя было назвать иллюзией. Потом потемневшее лицо полковника расплылось бесформенной тенью, что тоже не было иллюзией. Плотно сжатые губы, строгое, даже суровое выражение его лица подсказали мне, что полковник открыл нам лишь часть того, что ему довелось перенести в этом доме, — здесь таилось еще много такого, в чем он не смог заставить себя признаться. Я не сомневался в этом. Полковник поворачивался и смотрел вокруг себя так, словно был хорошо знаком с теми таинственными явлениями, о которых даже не упоминал. Он искал взглядом не

огонь,

И то, что на этот затравленный взгляд полковника доктор ответил взглядом, полным едва уловимого сочувствия, подкрепило мое предположение.

— Приготовьтесь, — шепнул он, и я, поняв, что мой компаньон ободряет и предостерегает меня, мысленно приготовился к самому худшему.

Но еще задолго до того, как полковник Рэгги начал оглядываться, а доктор подтвердил мою догадку о появлении духа, я каким-то шестым чувством уловил, что нас уже больше, чем трое. Это произошло в тот момент, когда повеял ветерок. Лай собак, казалось, послужил сигналом. Не могу объяснить, как пустое место вдруг перестало быть пустым; мои органы чувств неспособны были ничего заметить — изменение баланса личных сил в какой-либо человеческой группе невозможно определить словами и тем более доказать, но ощущается оно безошибочно. Я совершенно точно знал, в какой именно момент под этими сводами появилось четвертое живое существо. И убежден, что знали это и мои компаньоны.

— Следите за светом, — чуть слышно шепнул доктор, и

я

Заметив, с каким вниманием доктор Сайленс изучает лицо полковника, я невольно вздрогнул — нет, это был не ужас, а только сильное смятение: казалось, будто меня вознесли на какую-то страшную высоту, где может произойти — и уже происходит — нечто совершенно невероятное. Возможно, я и ощущал страх, но отнюдь не ужас, и тем более не сверхъестественный ужас.

В мой мозг негромко, но настойчиво, как маленькие молоточки, стучались необычные мысли, в подсознании разливались совершенно новые, неизведанные ощущения. Я даже не подозревал, что способен на такие причудливые фантазии. Все мое существо испытывало какое-то небывалое потрясение; я отчетливо слышал таинственный зов глубокой древности. Казалось, вот-вот, под каким-то невероятным утлом, я взлечу в космическое пространство, которого никогда не видел даже во сне. Все это, вместе взятое, производило совершенно необыкновенный эффект, и я был рад, что мне есть на кого опереться: присутствие такого сильного, волевого человека, как доктор, было для меня гарантией душевного равновесия и безопасности.

Энергичным усилием воли я заставил себя вернуться к реальности и попытался сосредоточить свое внимание на столике и сидевших за ним двух безмолвных фигурах. И тут я заметил, что в прачечной произошли некоторые перемены.

Пятна лунного света на полу заволоклись тенью, и лица моих компаньонов были видны не столь ясно, как прежде; на лбу и щеках полковника Рэгги поблескивали капельки пота — температура воздуха явно изменилась. Наступившая жара угнетающе действовала не только на полковника, но и на всех нас. В этой неестественной духоте мы задыхались. И не только в буквальном смысле слова.

— Вы первым почувствовали его приближение, — сказал доктор Сайленс, глядя на полковника. — Это и понятно, ведь вы уже вступали с ним в контакт.

Полковнику не удалось скрыть свое беспокойство — у него так дрожали колени, что было слышно, как шаркают его комнатные туфли. Он кивнул, подтверждая, что расслышал слова доктора, но ничего не ответил. По всей видимости, ему лишь с огромным трудом удавалось держать себя в руках. Я знал, с чем борется полковник: как предупреждал доктор Сайленс, в него должен был вселиться дух, и он яростно, хотя и тщетно, сопротивлялся.

Между тем мной овладело странное, дурманящее веселье. Жара становилась все сильнее, но теперь почему-то оказывала приятное действие: в приподнятом настроении я ощущал, как мысли с необычайной быстротой проносились в моей голове, воображение порождало живые картины, в крови играли яростные желания, — все члены моего тела наполняла могучая энергия, сродни энергии молнии. Я не испытывал сильного беспокойства, подобно полковнику, чувствовал лишь смутное опасение, что все это может достичь чрезмерной интенсивности, которая может спалить меня, превратив мои душу и тело в пламя чистого духа. Темп жизни ускорился настолько, что долго так не могло продолжаться. Это был какой-то утысячеренный экстаз.