Джаз

Тридцать четыре дня. Мне семнадцать, так что всего получается шестьсот дней. До двух лет даже не хватает. Это за семнадцать-то лет. Доркас говорила, что мне все равно повезло, что они есть, и если бы я заболела, то можно было бы позвонить или сесть на поезд и приехать. Ее родители оба умерли ужасной смертью, и она их видела, еще до того, как их прибрали и в гроб положили. У нее была фотография: они под нарисованной пальмой, у матери рука на плече отца, а он сидит с книжкой. Мне они казались грустными, а Доркас они очень нравились, она все восхищалась, какие они красивые.

Она всегда обсуждала, кто красивый, а кто нет. У кого изо рта пахнет, или кто наглый, или кто хорошо одевается.

Моей бабушке не нравилось, что мы дружим. Она не говорила, почему, но я догадывалась. Я мало с кем дружила. Девчонки у нас водили компанию по цвету кожи. Я это ненавижу, и Доркас тоже. Мы тем и отличались от остальных. Если какая-нибудь задира начинала орать: «Эй, жучка, где твоя белка»? или «Эй, кучерявая, где гладкая?», мы высовывали языки и делали носы, чтобы они заткнулись. А если они все равно приставали, мы задавали им трепку. После этих драк у меня одежда была рваная, а у Доркас разбитые очки, но все равно было классно, колошматить этих противных девчонок. Она их не боялась, и мы здорово веселились. Всю школу.

А потом она начала встречаться со своим стариком, и уже не было так хорошо, целых два месяца. Я с самого начала все знала, она-то думала, что я не знаю. А я ей не говорила, раз она хотела иметь свою тайну. Мне сначала казалось, что она стыдится, и его стесняется, и что все это ради подарков. Но ей нравились секреты. Нравилось, что надо скрываться и придумывать, как обхитрить миссис Манфред. Переодевать у меня нижнее белье пособлазнительней. Прятаться. Она всегда любила секреты. А его вовсе даже не стеснялась.

Он старый. Совсем уже старик. Пятьдесят лет. Но он соответствовал ее стандартам, по красоте в смысле. Сама-то она могла бы быть и красивее. Немного не попала. У нее все вроде на месте. Длинные волнистые волосы, неплохие. Светлая кожа. Она никогда не пользовалась белилами. Фигура хорошая. Но чего-то не хватало. Все по отдельности вроде ничего, очень даже миленькое – кожа, волосы, фигура. А вместе – не то. На улице парни глазели на нее, присвистывали и кричали вслед какие-нибудь глупости. В школе с ней разные хотели дружить. Но недолго.

Ничего не выходило. Вряд ли из-за ее характера, с ней приятно было поболтать, и острить она умела. И не задавалась. Даже не пойму, в чем дело. Разве что, может, она их грузила. В смысле, хотела, чтобы они все время чего-нибудь совершали, такое крутое. Чтобы стащили что-нибудь или, скажем, в магазине, чтобы вернулись и дали пощечину белой продавщице, за то что она ее не обслужила, или обругали кого-нибудь, кто ее чем-нибудь задел. Я этого не понимаю. Для нее все было сплошное кино, она в шатре султана, и вдруг пожар, или она на рельсах, мчится поезд, и ее надо спасать.

Я думаю, поэтому он ей и понравился сначала, старик-то ее. То, что тайна и что у него есть жена. Он, видимо, сделал что-то крутое, когда познакомился с ней, иначе бы она не стала с ним прятаться по углам. То есть это ей казалось, что она прячется.

Две парикмахерши видели их в ночном клубе «Мексика». Потом целый час мне рассказывали про нее и про него и про прочих других людей, которые таким занимаются. Они прямо все были в счастье от своих рассказов, но это потому, что не любят его жену. Она у них клиентов отбивает. Ни слова хорошего о ней не сказали – только, что она хоть и сумасшедшая, а причесывать умеет, и не будь она такая придурошная, давно бы получила лицензию, а не мешала бы им работать.

Это все неправда. Я, когда ходила к ним за кольцом, говорила с ней, и вовсе она не сумасшедшая. Кольцо моя мать украла, я знаю. Она мне сказала, что ей начальница подарила, но я же заметила его в тот день в «Тиффани». Серебряное кольцо с гладким черным камнем, опал называется. Продавщица ушла за пакетом, который мы должны были забрать. Мама показала ей записку от начальницы (и у двери тоже показала, чтобы нас пропустили). И продавщица ушла, а мы пока рассматривали кольца на бархатной подставке. Она взяла и стала примерять их. К нам подошел мужчина в роскошном костюме и покачал головой. Слегка так покачал. «Я жду пакет для миссис Николсон», – сказала мать.

Дядька в костюме улыбнулся и сказал: «Да, да, конечно. Просто у нас такие правила. Приходится проявлять осторожность». Мы вышли, И мать сказала: «Какая еще осторожность? Сами же кольца выставили, чтобы люди смотрели. Чего теперь осторожничать»?

Она ворчала и хмурилась, пока мы ждали такси, и потом отца подначивала, чтобы он сказал все, что об этом думает. На следующее утро она собиралась в Таксидо. Подозвала меня и дала кольцо, будто от начальницы. Может, их много делают одинаковых, но я точно знаю, что мать взяла его с бархатной подставки в «Тиффани». Назло, наверное. Но мне-то она его подарила, и мне оно жутко нравится. Я и Доркас его дала только потому, что она прямо умоляла меня. Оно из серебра и очень подходило к ее браслетам.

Ей хотелось, чтобы Актон обратил внимание. Ха, попробуй ему угоди. Он вечно все критикует. И он цикогда ей ничего не дарил, не то что старик. Я знаю, она брала от него подарки – миссис Манфред скорее бы умерла, чем купила бы ей шелковые чулки или тонкое нижнее белье. Ни дома не поносишь, ни в церковь не пойдешь.

После того, как Доркас стала встречаться с Актоном, мы опять были вместе, как раньше. Но она изменилась. Она делала для Актона то, что старик делал для нее – покупала ему всякие дешевенькие подарки на деньги, которые выклянчивала у старика или у миссис Манфред. Устроиться на работу – на такие подвиги она неспособна, а вот придумывать всякие хитрости, чтобы раздобыть денег для Актона, тут она сил не жалела. Покупала ему всякий хлам, который он все равно не носил. Он дешевое не любит. Ту уродскую булавку для галстука или шелковый носовой платок, цвет которого ему не понравился. Мне кажется, это старик научил ее, а она взялась практиковаться на Актоне. Он-то воспринимал все это, будто так и надо. И ее тоже. Да и любую девчонку, которая в него влюбляется.

Не знаю точно, бросила она старика или крутила одновременно с ним и с Актоном. Моя бабушка говорит: она сама виновата. За все надо платить, говорит она.

Пора домой. Если долго тут сидеть, кто-нибудь подумает, что я ищу себе развлечений. Вот уж нет. После того, что случилось с Доркас, мне бы только вернуть мое колечко. Матери показать, что я его не потеряла. А то она иногда спрашивает. Она заболела и больше не ездит в Таксидо, а отец нашел работу на железной дороге, проводником. Он такой счастливый, я его таким даже никогда не видела. Газеты он читать не бросил и все так же стонет и бранится на то, что там пишут, но сейчас он берет их в руки первый как только приносят, свеженькие и правильно сложенные. Так что он уже так не вопит, как раньше. Говорит: «Я повидал мир».

Он имеет в виду Таксидо и вокзалы в Пенсильвании, Огайо, Индиане и Иллинойсе. «И всякие разновидности белых. Их две разновидности, – говорит он, – которым тебя жалко и которым нет. Что, по сути, одно и то же. Уважения нет ни там, ни там и ни посередине».

Он такой же ворчливый, как был всегда, но сейчас он страшно доволен, что много ездит и видит, как негры играют в бейсбол «во плоти и на натуре, черт побери». Ему приятно, что белые боятся бороться с черными на равных.

Бабушка уже не такая сильная, как раньше, а мама болеет, так что готовлю в основном я. Мама хочет, чтобы я вышла замуж за хорошего человека. А я хочу сначала хорошую работу. Я хочу сама зарабатывать. Как она. Как миссис Трейс. Как миссис Манфред, пока Доркас не сделала глупость и не умерла.

Я зашла к ним узнать, не у него ли мое кольцо, а то мать все время спрашивает. После похорон в доме миссис Манфред я поискала, но не нашла. И еще по другой причине. Парикмахерша сказала, что старик совсем никуда. Плачет день и ночь. Работу бросил и вообще загибается. Я думаю, он скучает по Доркас и все время думает, что вот, как это так, он ее убил. Он просто ее не знает. Как ей нравилось грузить всех, мужчин то есть. Кроме Актона, но и на него она бы надавила, если бы не умерла и если бы он с ней был достаточно долгое время. Ей все время нужно, чтобы на нее обращали внимание и чтобы что-то происходило. Я была на той вечеринке, и это мне она шептала на ухо, когда лежала на кровати.