Страница 30 из 38
Отнёс и Коля мачехины дары на кухню, вернулся. Кажется, надо было радоваться, что их непросвещённые обиженные младшие братья сидят по-человечески, почётно, в хорошей обстановке и едят вкусную пищу. Но ему показалось это всё очень фальшиво – эта чрезмерная щедрость и даже изысканность стола, кормление в самом лучшем зале, украшенном бронзою, фарфором, лакированной мебелью, и подтайки грязи под сапогами, и нашлёпы на белую скатерть, и громкая отрыжка солдат, и совсем не добрые их взгляды вокруг – и щебечущая, переклончивая услужливость к ним милых барышень, и само оживление молодёжи какое-то замороченное. И даже когда солдаты, один, другой, захотели тут же и курить махорку – их пригласили не вставать и подносили мраморные пепельницы под их газетные самокрутки, с красными обломками раскалённой махорки, падающими на ковёр или на скатерть.
Коля почти бездействовал. Его оскорбила эта сцена и казалась ужасной, унизительной – да и безсмысленной, потому что таким манером невозможно накормить всех солдат и все дни. И почему именно этих – запасников, призванных к концу войны, многие и пороху не нюхали до сих пор, – когда его 55-летний отец пошёл воевать добровольно и старший кузен, тенишевец, не стал уклоняться от призыва для продолжения образования, но тоже пошёл добровольно.
Фальшивое было – мучительно.
Зато среди барышень он увидел одну незнакомую, старше его, возраста курсистки, а ростом меньше, темноволосую, с загадочными глазами, от которых оторваться было нельзя, – Коля в неё и вперился с безнадёжностью младшего, не спускал глаз. Она тоже подавала, но немного, и медленно, с грацией нехоти, и почти без улыбки, как играла навязанную роль. Звали её Ликоня.
Потом стала к стене, заложив руки за спину, и так стояла вдали. Кажется, насмешка была на её губах, – а губы! а красавица!
Ото всего этого вместе Коля решился, подошёл к ней, стал рядом, не познакомленный, и тихо сказал:
– Позор какой. Как мы унижаемся. Ох, отольётся это нам.
Она подарила его чёрным взором, сделала лёгкое-лёгкое полубоковое изгибистое движение – головой ли, плечами – и уже этим одним выразила больше, чем он мог собраться выразить. Но ещё и ответила:
– Да. Никогда нельзя терять себя.
Какая мысль! А голос! Просто удивительная девушка. И какие печальные, втягивающие глаза. И сама – как из статуэток, расставленных в этом зале.
Потом вскоре она исчезла, Коля не заметил когда. Исчезла – как и не была. И он забезпокоился, хотел ещё её видеть и слышать, поспешно ушёл, надеясь её нагнать.
Его не видя, за гардеробным шкафом стояли курили два солдата, и один сказал:
– О, паскуды, как живут! А напугались. Ну да нас икрой не купишь. Скоро мы этих чистёх грёбаных… И этих скубентов…
…Это всё и рассказал он теперь дяде Володе, встретившись.
382
РЕГЕНТСТВО И УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ. …Временное правительство не имеет права вырабатывать никакой постоянной формы правления… Милюков испугался Гражданской войны? С какой стороны? Кто возьмётся за оружие в пользу «царской фамилии»? только «чёрная сотня»… Это чёрная сотня, переодевшись в солдатские шинели, симулирует наши революционные патрули, грабит обывателей…
ОФИЦЕРЫ И СОЛДАТЫ. …Приказ № 1 ставит офицеров на своё место… Солдат становится гражданином, перестав быть рабом… комитеты, под контролем которых всё оружие, не выдаваемое офицерам даже по их требованию, ибо оружие есть достояние всех солдат, всех граждан. Солдаты отныне – самоуправляющаяся артель, которая ведёт своё хозяйство совершенно самостоятельно…
РОКОВАЯ ДАТА (1 марта 1881 – 1 марта 1917). …Казнь Александра II смелой группой революционеров… Царизм пускал в ход только нагайку, пулю и виселицу… То, что не удалось нашим одиноким товарищам в неравном бою, теперь осуществлено…
АМНИСТИЯ. Весь народ до сих пор был закован в цепи… Товарищи ссыльные, товарищи каторжане! От имени всей демократии мы приветствуем вас как освобождённых заложников…
ПРИЁМ ВСЕХ ЕВРЕЕВ В АДВОКАТУРУ. Решено принять в адвокатуру всех евреев, помощников присяжных поверенных.
ПРИВЕТ АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ. Представитель английской армии передал новому министру юстиции Керенскому, что он уполномочен английским послом приветствовать Совет Рабочих Депутатов и Комитет Государственной думы.
ПРИСОЕДИНЕНИЕ ГОРОДОВ. К революционному движению целиком присоединились: Москва, Нижний Новгород, Харьков, Саратов, Вологда, Курск, Орёл.
ГДЕ ЦАРЬ И ЦАРИЦА. Вопреки слухам, Николай II не арестован. Императрица – в Царском Селе, в полной безопасности.
…горничная генерала Сухомлинова немедленно отправлена под конвоем в Государственную Думу.
ОБ ОБЫСКАХ. В последние дни патрули производят обыски, выискивая остатки полиции, шпионов и хулиганов… При этом полезном деле, к сожалению, не редки случаи нарушения воинской дисциплины. Так, нам известно, что при этих обысках были случаи прямого грабежа. У одного из наших товарищей… Патрули должны помнить, что великое дело, которое они делают… Поэтому, входя в чужое жилище, они должны сознавать святую обязанность…
ГРАЖДАНЕ! Свершилось великое дело: старая власть, губившая Россию, распалась… Нужно кормить армию и население. Скорей продавайте хлеб уполномоченным, отдайте всё, что сможете… Скорей доставляйте хлеб по назначению, родина ждёт…
К ТОВАРИЩАМ РАБОЧИМ И ГРАЖДАНАМ ПЕТРОГРАДА. Совет рабочих депутатов призывает вас не препятствовать перевозке продовольственных грузов по городу, от чего зависит исход революции: необходимо развезти муку по хлебопекарням, чтоб у нас был хлеб… Уже сегодня должно быть вывезено с Николаевского вокзала 350–400 тысяч пудов.
383
A когда великий князь на всё согласился – оказалось, что само отречение никак не готово. Ещё с ночи взялся его составить ревностный республиканец Некрасов. И привёз с собой в кармане. Но когда теперь на его проект глянули – человек этот не имел ни малейшего представления о государственно-юридических понятиях и о взвешенности каждого слова в таких текстах.
Впрочем, и другие не умели так сразу составить, чтобы не ошибиться.
А тут княгиня Путятина звала всех к завтраку.
Стали пока звонить по телефону, вызывать сюда юристов-государствоведов, Набокова и барона Нольде, да чтобы привозили свод законов.
Великий князь к столу не вышел.
Не снося поражения, Милюков отказался завтракать, уехал.
Гучков тоже.
Остальные за столом оживлённо обсуждали проект Некрасова, и чтó надо в нём изменить, и какая гора свалилась, и какие теперь долины стелятся перед ними.
Но приехали Набоков с Нольде и сразу их огорчили: законами престолонаследия никакое «отречение» не предвидится. Разве что, формально, приравнять отречение к смерти? Но тогда вообще, тем более, трон и должен переходить к нормальному наследнику. Император, отрекаясь, не мог лишить престола ещё и другое лицо: престол – не частная собственность. Итак, сама передача трона Михаилу была незаконна, и теперь непонятно, на каких основаниях должен отрекаться Михаил. Тем более – как же писать ему отречение?
И дальше: кто есть Михаил со вчерашнего дня на сегодняшний? Император? Или регент?
Но не бывает регента без носителя Верховной власти.
Вот напутали так напутали.
Манифест от императора, которого не существует?
Однако умница Набоков понимал, что дело, в конце концов, не в формальностях, а важно было теперь так составить Манифест, чтобы не потрясти народной психики, но укрепить власть Временного правительства в глазах населения, особенно той части, для которой Михаил имеет нравственное значение, – торжественно подкрепить полноту власти Временного правительства и преемственную связь его с Думой. А через Учредительное Собрание предусмотреть преемственность и для конституционной монархии, и для законного постоянного правительства. И при этом прикрыть, а не выпячивать, что князь Львов назначен бывшим царём: в сегодняшней обстановке это было бы ослаблением.