Страница 10 из 14
Склад не порадовал, я рассчитывал на большее – такое огромное помещение, а занято меньше чем на четверть, да и то в основном какие-то колёса и металлические конструкции непонятного назначения.
– Есть что ценное? – спросил распоряжавшегося здесь Егоршина.
– Консервы, крупы, патроны, снаряды к пушкам зенитным. Парашюты нашли, с десяток. Запчасти ещё какие-то, решили их немцам не оставлять – хоть в болото свезём сбросим. А так – бедно живут.
– Сержант, тут шоколад и пойло немецкое, – вдруг раздалось из угла.
Похоже, бойцы до лётных пайков докопались.
– Ладно, давайте здесь споро. Время – жизни.
На улице перехватил Кошку.
– Что, старшина, небогатые немцы нам достались, похоже быстро всё выгребем.
– Вот уж не знаю, командир. Вон главная проблема, – указал тот на стоянку. – В них же чего только нет. И оружие, и рации, и провода всякие, да и сам металл со стеклом бронированным. Народ даже кресла отвинчивает – уж очень они удобные. Опять же топлива больше тридцати бочек, и это мы ещё с самолётов не сливали. Конечно, всё сливать не будем, что-то и гореть должно, но всё одно много выйдет.
– Хорошо, работайте. Всё сможем унести?
– Всё унести никогда нельзя, – философски заметил старшина. – Но надо стараться. Что не съедим, то понадкусываем.
Людской муравейник прямо кипел – все что-то несли, тащили, волокли. Трое бойцов то ли снимали с радиорубки антенну, то ли отдирали металл с крыши, а может, и совмещали. Мимо группа из десятка человек пронесла, с матами, какие-то ящики – почему не погрузили на телегу или машину, непонятно, но раз волокли на горбах, значит, смысл в этом есть. Наверное.
Прошло примерно где-то ещё около получаса, когда на юге ночную тишину разорвали звуки выстрелов и взрывов. Перестрелка длилась минут пять, после чего сошла на нет. Ещё через десять минут явился конный вестовой, как не боится верхами по такой темноте шастать, и доложил, что немцы, потеряв убитыми около десяти человек, отошли. Удачно попали в минную засаду, перестрелка же, скорее всего, результатов не дала, но противник устрашённый дал дёру. У нас нет даже раненых. Вот же я идиот, так и не поинтересовался нашими потерями на аэродроме.
Отпустив вестового, нагрузив предварительно ценными указаниями, которые, в общем-то, на фиг никому не нужны, отправился к месту, где горело несколько фонарей, но особого ажиотажа не отмечалось. Как и думал, оказалось нечто вроде полевого перевязочного пункта.
– Геращенко, что у вас?
– Трое раненых. У одного пулевое навылет в районе ключицы, несложное. Двоих осколками гранаты посекло, одного здорово. Мне бы телегу, нужно лёжа транспортировать.
– Может, лучше на машину?
– Машины наверняка с перегрузом пойдут, застревать будут, к тому же тряска сильная, а так мы потихоньку – я рядом пойду.
– Как скажете, вам виднее.
Опять малой кровью обошлись. Повезло, вот только надолго ли? Вообще всё странно – на фронте у немцев чаще всего всё получается, хотя и не везде, от Ленинграда они войска отводят, так его и не взяв, а вот здесь у нас всё получается на загляденье. Не понимаю, а всё что не понимаю – опасно. И планирование у нас на самом примитивном уровне, и бардак тот ещё, но мы бьём немцев и достаточно удачно уходим от их ответных ударов.
То есть причины придумать для этого можно. Вот так с ходу: здесь почти сплошь тыловики к нормальному бою не приспособленные, хотя мы и с эсэсовцами справлялись, но только тогда, когда те попадали в засаду, а нас было больше. Ну, или столько же. Причина? Причина. Следующее: сейчас мы делаем то же, что и немцы на фронте, – концентрируем силы и бьём там, где нам выгодно. А почему прекратили получать противодействие? Тут, скорее всего, причин несколько: первая, смогли частично уничтожить, частично нейтрализовать те силы немцев, что они могут выделить конкретно на этот участок, вторая, противник, вероятно, считает, что сможет закончить войну в ближайшее время, оттого и концентрирует все силы против Москвы.
В чём-то они правы – закончи войну, и все наши потуги никому не нужны, но в то же время не могут же они не понимать, что потеря Москвы – это не конец войне. Странно и непонятно, а про непонятно я уже говорил. Ладно, не до того сейчас, позже попробую обмозговать.
Уходили тяжело нагруженными, даже мне достался какой-то мешок, точнее, я сам его взял. Старшина настойчиво предлагал и обратно на машине отправиться, но смысла в этом особого не было: за оставшееся тёмное время автомобили до базы отряда не дойдут, да мы на это и не надеялись, подготовив для них хорошее укрытие в болотах у Больших Жарцов. Знаток немецкого языка там был, так что автоколонну из четырёх автомобилей спихнул на Тихвинского, а сам почапал с отрядом. Нет, конечно, чистого, хоть и слегка грязного, грузчика я изображать не пытался – в охранении от меня толку больше, потому и груз я только половину времени тащил, а вторую половину шастал по кустам, натаскивая к этой работе бойца из нового набора. Фамилия у него была Кушенко. Сам невысокий, худой и лопоухий, но утверждал, что лес знает. Вроде и правда в лесу не первый раз – в муравейник не залез ни разу и о деревья головой не стучится, но ходить нормально всё одно не умеет, смотреть тоже, но орёл. Так и хотелось двинуть в ухо, когда он в третий раз, невзирая на приказ молчать, полез с вопросами, хорошо хоть шепотом. С кем приходится работать!
Уходили опять четырьмя разными маршрутами. Наша колонна к рассвету сделала километров десять, но ноги все еле таскали. На привал расположились в редком лесочке. Только расставил посты и вернулся к основному отряду – рухнул как подрубленный.
Девушке, на первый взгляд, было лет восемнадцать. Одета она была в белоснежный сарафан, отороченный поверху и понизу крупным красным рисунком. Рукава были украшены подобным же узором, но только рисунок был мельче. Длинная русая коса, переброшенная на грудь, спускалась почти до колен, на голове же красовался венок, сплетённый из крупных белых и красных цветов. Только внимательно взглянув в её глубокие голубые глаза, заодно заметив мелкие морщинки возле них, можно было догадаться, что женщина старше. Вот только на сколько, понять нельзя.
– Что, не узнал? – женщина улыбнулась задорно, но чуть грустно. – А знаешь, как девушке обидно, когда её не узнают, особенно после такого краткого, по крайней мере на её взгляд, расставания?
– Извини, но у меня возникли некоторые проблемы с памятью.
– Угу, после такого ещё легко отделался, – она горестно, но чуть наигранно вздохнула. – Ладно, не буду тебя в этот раз мучить. Я Доля. Не пытайся, всё равно сейчас не вспомнишь. Может, потом…
– Спасибо, Доля. Что я тут делаю?
– Ты пришёл по моей просьбе. Ну, как пришёл – я позвала, а воспротивиться ты не смог.
– А зачем звала?
– Вот какие же вы мужчины… Может, посмотреть захотелось. Что, жалко?
– Нет. Ты красивая, мне тоже нравится на тебя смотреть.
– Что? Комплимент? Что это случилось с нашим брутальным мачо? Оказывается, иногда даже с виду неприятные вещи могут идти на пользу. Расскажу Маре, она обхохочется.
Ничего не понимаю, но, похоже, моя собеседница не собирается ничего объяснять. Ну что же, и я напрашиваться не собираюсь. Нет, если бы почувствовал, что она готова хоть что-то рассказать, то попытался, но не чувствую.
– Молодец, правильно не расспрашиваешь. Помнишь. Всё, что надо, узнаешь – не меньше, но и не больше. Сестрёнка вспомнила о тебе.
– Сестрёнка?
– Ну да, Недоля. Ты всегда был слишком активным мальчиком, Мара говорит, что даже гиперактивным. Вот и обратил снова на себя внимание, а может, ей кто и намекнул. Она же всегда была помешана на Равновесии. Не беспокойся, ты ей всё же тоже нравишься, поэтому она не станет нивелировать твою прошлую удачу, но с этого момента станет приглядывать. А внимание Недоли, сам понимаешь…
– То есть халява кончилась?