Защитник

Итак, я все-таки взлетел. Я не оглядывался, но чувствовал, что бой за спиной происходит жаркий. Если уж немцы проморгали самолет, то наших лазутчиков за здорово живешь они уж не выпустят, это точно. Я несся почти над самыми холмами, наращивая скорость, и все ждал посланного вдогонку снаряда зенитной установки, но отлетев от аэродрома миль на тридцать, свечой взмыл в небо, тщательно осмотрелся и стал осваиваться в управлении. Моторы перешли на номинальный режим работы и так уж сильно не гремели. Они работали великолепно. Я поиграл рулями и убедился в том, что в полете машина слушается меня идеально. Я снова огляделся вокруг. Небо было такое звездное, каким я в жизни его никогда не видел. Далеко впереди уже искрилось отражениями звезд море. Я ощупал за пазухой пакет и наконец вздохнул с облегчением. Первая часть задания была выполнена.

Но, как только я представил себе предстоящую посадку на палубу, меня опять охватила тихая паника. Полет проходил на удивление гладко (я опять пошевелил рулями и сделал вираж, чтобы убедиться в этом). Но если вы хоть раз летали на самолетах, друзья мои, то вам должно быть известно, что взлет это ничто по сравнению с посадкой, тем более с посадкой на такую мизерную площадку, какой является палуба авианосца, пусть даже и такого огромного, как мой "Салташ". Теперь взлететь на этом "оборотне" я смог бы и сто раз, и все сто раз с закрытыми глазами. Но кто бы мог мне подсказать, КАК он поведет себя при посадке? Ей-богу, эта неизвестность не вселяла сейчас в меня никаких надежд.

И я вдруг впервые за всю эту проклятую ночь почувствовал, что нервы мои начинают сдавать.

Да... Нервишки мои начали сдавать со страшной скоростью, а это было просто ужасно. Более того, это было подозрительно. Летчику палубной авиации испорченные нервы не могут сулить ничего хорошего.

Но я ненадолго тогда об этом задумался. Мне было не до того. Мною овладела страшная неуверенность, и терпеть дальше такую муку предстоящей неизвестности я был не в силах. Я потянул рычаг управления на себя, задрав нос самолета к звездам, и стал газовать до тех пор, пока не выжал из моторов все, на что они были способны, и летел теперь с максимальной скоростью и на большой высоте. Приборы действовали нормально, я загляделся на них, сверяя показания, и не сразу заметил, что звезды вдруг исчезли, словно небо затянуло тучами. В эфире приемника раздался страшный треск, и самолет тряхнуло так, что я прикусил язык. Я подумал еще тогда: неужели начался ураган? Но никакого урагана в это время в этом месте не намечалось - мы с инструктором тщательно изучили и этот вопрос. Самолет с каждой секундой трясло все сильней и сильней, а радио пискнуло и замолкло.

Я испуганно огляделся, но вокруг воцарилась такая кромешная темнота, что если бы не приборы, то я бы подумал, что падаю в море... Внезапно небосвод озарился ярким бесформенным пламенем, резанувшим по глазам, и я сильно зажмурился.

Мне стало жутко, сердце словно сдавило невидимой рукой. Я машинально стал ощупывать лямки парашюта. Все предыдущие страхи в этот момент показались глупыми пустяками, и тут произошло нечто, отчего я испугался уже ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Мне почудилось, что я отключился, мои руки не в силах пошевелиться, а самолет неуправляем и на полной скорости несется вниз к морю. Я в панике заметался по кабине, но собрался с силами и потянул ручку управления на себя. Меня с силой вжало в сиденье. Самолет хоть трясло, но на курсе он, кажется, держался. Я приготовился к самому худшему, но сияние вдруг исчезло также внезапно, как и появилось... Я наконец смог открыть глаза.

Самолет перестало трясти, но звезды на небе так и не появились. Впрочем, пару штук я все же разглядел, но это было ничто в сравнении с подевавшейся куда-то за пять минут до этого картиной. Я увидел также сбоку и луну, но такую неестественно багровую и зловещую, что мне снова стало жутко. В этот момент радио ожило.

- Майор Моран! - услышал я незнакомый голос. - Немедленно отвечайте!

Потрясенный только что произошедшим, я пробормотал в ответ что-то невразумительное. Услышанный голос я сначала не узнал, но подсознательно был уверен, что когда-то хорошо знал человека, которому он принадлежал. Это не был офицер, руководивший полетами, это не был ни командир корабля, ни один из знакомых мне офицеров, но тем не менее я слышал его ТЫСЯЧУ РАЗ...

Впрочем, времени на раздумья не было, ведь меня вызывал "Салташ", и я должен был откликнуться. Мне передали пеленг на корабль и расчетные данные для захода на палубу. Через минуту он показался сам.

В кромешной темноте, которую не в силах была рассеять даже эта изменившаяся так странно луна, я вряд ли смог бы его увидеть, но как только я подлетел к авианосцу на достаточное расстояние, его посадочная палуба осветилась волнами яркого света корабельных прожекторов.

Теперь предстояло самое сложное. Я должен был мобилизовать сейчас все свои силы. Корабль на полном ходу несся навстречу зимнему средиземноморскому ветру, и я должен был на минимальных оборотах двигателя заходить на него с кормы. На палубе я не увидел ни одного самолета, впрочем, в этом случае так и должно было быть. Я заметил густой ряд металлических сетей-ловушек, расставленных на носу для того, чтобы я не свалился в море после длинного пробега - палубные аэрофинишеры были бесполезны, потому что на моем "мессершмитте" не было посадочного крюка. Вдоль бортов стояли матросы с огнетушителями и баграми, палуба была очищена от всех посторонних предметов. К моему прилету экипаж "Салташа" приготовился идеально. Остальное сейчас зависело исключительно от моего мастерства и от состояния моих нервов.

А нервы пошаливали.

... Я крепко вцепился в рычаг управления, но руки дрожали не менее, чем до того трясся самолет. Причем волновался я не в ожидании опасной посадки - еще чего! Но мне вдруг показалось, что все это происходит в каком-то полусне, в наркотическом забытьи, и что передо мною не палуба авианосца, а черная морская бездна... Я вдруг подумал, что у меня началась лихорадка, и с силой потер лоб вспотевшей ладонью, чтобы хоть как-то взбодриться и вырваться из этой непонятной нирваны.

- "Салташ"! - вдруг заорал я, сообразив, что не в силах выпутаться самостоятельно. - Эй, "Салташ"! Что у вас тут происходит?!

Понимаете, мне вдруг показалось, что вся эта ЗАРАЗА исходит ИМЕННО ОТ МОЕГО КОРАБЛЯ! У меня в глазах начало двоиться, троиться, проскакивали какие-то молнии, и я никак не мог сосредоточиться. Мне до ужаса хотелось наконец расслабиться, но я прекрасно понимал, что как только я расслаблюсь или хотя бы сделаю такую попытку, то меня мгновенно постигнет смерть. Я пялился и пялился во все глаза на палубу авианосца, расстилавшуюся передо мной, словно футбольное поле, и никак не мог понять механизм тех изменений, что во мне происходили. Со мной творилось что-то невообразимое. На корабле вдруг встревожились, там увидали, наконец, что со мною не все в порядке, потому что, оказывается, я собирался садиться на палубу с невыпущенными шасси ... По радио мне настойчиво рекомендовали восполнить этот недостаток. Я нехотя потянулся к нужному тумблеру и с усилием упер в него палец, но мне становилось все хуже и хуже, и потому я даже не помню, довел ли я это движение до конца...

Впрочем, довел, иначе не было бы всей этой истории.

Итак, меня продолжало лихорадить, но долго, конечно, так продолжаться не могло. Я должен был или садиться, или падать в море. После неожиданно резкой матерщины, раздавшейся по радио в мой адрес, во мне словно что-то щелкнуло, пелена упала наконец с глаз, и я решился на посадку.

... Посадка прошла на удивление гладко, хотя я заходил на нее с виража - обзору из кабины сильно мешал мощный оружейный отсек в носу самолета. У "оборотня" неожиданно оказалась первоклассная посадочная механизация, я вовсю манипулировал закрылками, и тяжелый самолет опустился на палубу так мягко, словно это был геликоптер. Он не докатился даже до сетевого ограждения - это был просто чудо-самолет! Я вскользь подумал о том, что из него мог бы получиться прекрасный морской штурмовик - первый в истории войны двухмоторный палубный самолет. Я снова расслабился, но сил все же хватило, чтобы выключить моторы. Я откинул фонарь и выглянул из кабины. И то, что я вдруг увидел, повергло меня в такой ужас, что я дернулся назад к рычагу управления и попытался снова включить зажигание. Но слабость наконец меня одолела совсем, и я вырубился.