Первая кровь

Глава 5

Рэмбо поджаривал сову на костре. Вот до чего дошло, думал он. От ночевок в спальном мешке в лесу, гамбургеров с кока-колой в пыльной придорожной траве — к постели из хвойных веток в заброшенном руднике и старой сове без соли и перца. Не очень-то все это отличается от прежних ночевок в лесу, но тогда жизнь по минимуму казалась чем-то вроде роскоши, потому что он сам хотел так жить. Но теперь, возможно, ему долго придется жить вот так, и это действительно казалось минимумом. А скоро у него и это могут отнять, и останется лишь воспоминание о сносной ночи и жареной сове. О Мексике он уже не думал. Только о том, чем накормить себя в следующий раз, на каком дереве поспать. День, ночь. День, ночь.

В груди болело, он поднял обе свои рубашки и посмотрел на ребра, поразившись, как там все распухло и воспалилось. Несколько часов сна тут не помогут, мрачно подумал он. Но, по крайней мере, голова уже не кружилась. Пора в путь.

Его испугал голос. Он прокатился неясным эхом по туннелю — казалось, кто-то стоит снаружи и обращается к нему в громкоговоритель. Как они могли узнать, где он? Он торопливо проверил, пристегнуты ли пистолет, нож и фляжка, схватил винтовку и побежал к выходу. Там приостановился — посмотреть, не ждут ли его снаружи. Но никого не было видно. Он опять услышал голос. Это явно был громкоговоритель. С вертолета. Мотор ревел где-то за гребнем, его перекрывал голос: “Группы с двенадцатой по тридцать первую. Собраться на восточном склоне. Группы с тридцать второй по сороковую. Рассеяться к северу”. Далеко внизу по прежнему была застывшая в ожидании линия огней.

Да, Тисл очень хочет его взять. Там, внизу, должно быть, небольшая армия. Но зачем громкоговоритель? Разве не хватает полевых раций, чтобы координировать группы? Или они шумят для того, чтоб действовать мне на нервы? Или запугать меня, дав знать, сколько людей за мной охотится? Может быть, на севере и востоке вообще никого нет. Специальные войска, в которых служил Рэмбо, часто брали на вооружение такую тактику. Это обычно сбивало противника с толку, вызывало стремление угадать, что же специальные войска собираются делать. Было и контрправило: если кто-то хочет, чтобы ты о чем-то гадал, не делай этого. Лучшая реакция — вести себя так, будто ничего не слышал.

Голос повторял сказанное, ослабевая по мере удаления вертолета. Но Рэмбо не интересовало, что он говорит. Пусть Тисл вводит людей в эти холмы со всех сторон — неважно, он будет в таком месте, где его минуют не заметив.

Он посмотрел на восток. Небо там посерело. Скоро рассвет…

Глава 6

Лежа на самой верхней точке гребня, Рэмбо смотрел вниз и видел, как они приближаются: вначале маленькими группами, просачивающимися через лес, потом хорошо организованное методическое прочесывание таким огромным количеством людей, что сосчитать их просто невозможно. Они были примерно в полутора милях от него, маленькие точки, быстро растущие. Летали вертолеты, выкрикивающие приказания, на которые он не обращал внимания, поскольку не мог решить, настоящие они или фальшивые.

Вероятнее всего, Тисл ожидал, что он станет отступать от надвигавшихся на него людей. А он пошел им навстречу, используя при этом все возможные природные укрытия. Очутившись внизу, юн побежал налево, держась рукой за бок. Скоро ему не Придется бегать. Преследователи были минутах в пятидесяти, может быть, меньше, но если он успеет в нужное место раньше их, там у него появится возможность отдохнуть. Он с трудом поднялся на лесистый склон, невольно замедлив бег, натужно переводя дыхание, — вот он, ручей. К нему-то он и стремился выйти. Ручей, возле которого он лежал после того, как Тисл сбежал от него в куманике.

Он вышел к ручью в том месте, где вода струилась по камням, а оба пологих берега поросли травой. Шел вдоль ручья, пока не попался глубокий пруд. Здесь наконец берега стали крутыми, но тоже сплошь в траве. Пришлось пройти еще вперед, там был еще один пруд с крутыми берегами, теперь уже голыми. У дерева на этой стороне пруда обнажены корни — почву унесла вода. Рэмбо не мог ступить в грязь: остались бы следы. Перепрыгивая с одного травянистого участка на другой, он осторожно опустился в воду, стараясь не взмутить донную тину, которая могла надолго зависнуть в воде, тем самым выдавая его присутствие. Он проскользнул в нишу из влажной земли, между корнями дерева и берегом, потом не спеша и тщательно стал зарываться вглубь, забрасывая грязью ноги, грудь, притягивая ближе к себе корни дерева, забираясь глубже, глубже, как краб, замазывая грязью лицо, наваливая на себя побольше, чувствуя всем телом холодный мокрый груз — дышалось уже с трудом… Это лучшее, что он мог сделать. Других вариантов не было. Он лежал и ждал.

Долго никто не появлялся. На носу у него стала конденсироваться жидкость, залепившая веки грязь подсохла. Ему нужно было что-то делать, чем-то помогать себе сохранять спокойствие и неподвижность, и он начал считать секунды…

Наконец он их услышал. Тупые звуки шагов. Множество ног. Все выше него. И приглушенные голоса, плеск воды — люди шли по ручью. Шаги приближались, потом загрохотали прямо на нем, остановились, давили на грязь, на его грудь, сломанные ребра — как больно! Он перестал дышать. Как долго он сможет выдержать без воздуха?

Три минуты.

Если прежде сделает несколько глубоких вздохов. Значит, в данном случае две минуты. Продержаться две минуты. Но для него время сместилось, одна минута казалась двумя. Потребность в воздухе может стать слишком сильной, и тогда он не сможет сохранить неподвижность… Все. Тяжесть на его груди уменьшилась. Голоса и плеск воды удалялись. Но слишком медленно и он еще не мог вылезти. Да и кто-то вполне возможно отстал. А кто-нибудь мог оглянуться. О Господи, скорее. Он потянулся всем телом на волю, но застывшая грязь не поддавалась, он рванулся — и в полную грудь задышал свежим воздухом. Стон. Слишком шумно. Они услышат. Он быстро огляделся.

Голоса и шорох в кустах. Но никого не видно. Наконец-то он один, осталось только пересечь ближайшие дороги. Он медленно опустился на землю. Свободен.

Нет, еще не свободен. Многое предстоит преодолеть прежде, чем ты доберешься до этих дорог.

Можно подумать, я сам не знаю, возразил он себе. Всегда нужно что-то преодолевать. Бесконечно.

Вот и начинай.

Через минуту.

Нет. Сейчас. Иначе тебя поймают, и тогда времени для отдыха будет очень много.

Он неохотно поднялся и забросал грязью то место под корнями, где лежал, чтобы ничего не было заметно, если здесь пройдет еще одна группа. Пусть думают, что он в холмах, а не вблизи дорог.

Потом, отложив винтовку в сторону, забрался в самую глубокую часть пруда и смыл с себя грязь. Теперь не имело значения, что поднятая им тина замутит воду: здесь прошли люди, и все так или иначе было мутное. Мылся он тщательно. Если у тебя образ жизни животного, то вовсе не обязательно чувствовать себя животным. Этому его учили. Будь по возможности чистым. Это повышает боеспособность.

Он вылез из пруда, нашел на земле тонкую веточку и прочистил ею винтовку, дернул несколько раз затвором, проверяя легкость хода, вновь зарядил выброшенными при этом патронами, и осторожно пошел сквозь кусты в сторону дороги. Он был рад, что смыл грязь в ручье, сейчас он чувствовал себя лучше, энергичнее, вполне способным скрыться от преследователей.

Это чувство исчезло, когда он услышал собак, две своры. Одна была прямо впереди и двигалась в его сторону, другая — слева. Те, что впереди, шли, наверное, по следу, оставленному им, когда он, потеряв Тисла, добрел до этого ручья и в полубессознательном состоянии поднялся к руднику. Значит, левая свора повторяет его путь, когда он гнался за Тислом в куманике. С тех пор прошло больше суток, и, если там нет опытного следопыта, они не смогут определить, какой след оставлен им на пути в заросли куманика и какой — из зарослей. Чтобы не рисковать, они пустили собак по обоим следам.