Страница 62 из 122
— Лейтенант Игнатьев у телефона, — доложил телефонист.
Указав на траншейку, Симонов приказал:
— Залезайте. — Магура повиновалась. — Но как же его убрать, Тамара Сергеевна? Об этом вы, конечно, не думали.
Магура отрицательно покачала головой.
— Не знаю, а надо. Я сама готова ползти, зубами перервать ему глотку, негодяю…
— Верю, Тамара Сергеевна. Ценю побуждение…
— Людей выводит из строя, калечит…
Симонов взял телефонную трубку.
— Лейтенант Игнатьев, достаньте карту. Так. Вами занумерован ориентир номер семь. Да, обгорелый танк. Слушайте мою команду. Я скорректирую! Не бывает непознаваемого, есть только непознанное, слушайте. Ориентир семь, влево один двадцать, больше — шесть — снайпер! Один снаряд!
Передав трубку телефонисту, Симонов вскарабкался на бугор, достал карту, стал ждать.
— Снайпер в обгорелом танке? — спросила Магура.
— Никак нет, — ответил телефонист. — Триста метров левей. — Затем он заученно вскрикнул: — Выстрел!
Магура услышала легкий взрывной звук, донесшийся из-за линии обороны.
— Недолет, — отозвался с бугра Симонов.
Тамара Сергеевна не вытерпела и быстро поднялась к нему.
— Зачем вы сюда? — продолжая глядеть вперед, спросил он недовольно.
Она промолчала, прилегла почти рядом, наблюдая за передним краем противника. Три последующих выстрела все еще не накрыли цель. Магура это поняла по рассерженному голосу Симонова, то и дело выкрикивавшего какие-то цифры, которые повторял телефонист. Наконец, он вскрикнул:
— Батареей — огонь!
И только после четвертого залпа он обрадовано улыбнулся и коротко бросил:
— Прекратить огонь!
Магура вопросительно взглянула на майора.
— Да, кончили, — поняв немой вопрос, ответил он. — Давайте-ка спустимся вниз. Сожалею, что у меня нет полковой пушки, я тут вижу все… А так — сидим, постреливаем…
Он помолчал некоторое время, закуривая.
— Вам надо уйти отсюда.
— Если я уйду, вам станет легче? — с живостью спросила Магура, глядя ему в глаза.
— Да нет — легче или тяжелей, не в этом дело.
— А в чем?
— В боевой обстановке ваше место не здесь.
— Короче — по команде: кругом, шагом марш, так? — спросила Магура, кажется, больше с сожалением, чем с упреком.
Они стояли за изгибом траншеи так, что телефонист не видел их. Симонов взял ее руку, мягко спросил:
— Хочешь, я поцелую тебя?
— Только для того, чтобы я ушла?
— Безусловно и обязательно.
— Что это, Андрей Иванович… комедия?
— Нет, не комедия. В твоих же интересах — призываю: отправляйся в санпункт и здесь не появляйся без дела.
— А я не без дела сюда, — стараясь придать голосу твердость, сказала Магура.
Лицо ее, похудевшее и еще более удлиненное, стало вдруг сумрачным. Глядевшему на нее в упор Симонову даже подумалось, что она не такая уж красивая, как прежде ему казалось. Выражение темных, немного прижмуренных глаз сделалось каким-то неясным, — теперь в них уже не вспыхивали то задорные, то суровые огоньки. «Измоталась она — думал Симонов, чувствуя, что ему хочется сказать ей что-то ласковое. — Устала — вон губы как обветрились, покрылись множеством мелких морщинок, кое-где переходящих в кровоточащие трещинки. А за губами белые зубы — ишь, какие они у нее ровные. К ним, наверное, никогда не прикасался инструмент стоматолога, и она их аккуратно чистит даже на передовой. Вот только несколько тяжеловата у нее нижняя челюсть, — удлиненное лицо. А впрочем, все-таки Тамара красива».
— Часто случаются ранения с артериальным, опасным для жизни кровотечением, — после длительной паузы глухо, словно из отдаления, заговорила она снова, не торопливо, но четко. — А я иногда долгое время не знаю о таком положении человека. Не сразу ведь, а только когда стемнеет — несут, а раненый истек кровью!
С Симонова будто дуновением ветра сдуло мгновенное оцепенение, — вопрос о жизни людей всегда волновал его сильнее всяких личных переживаний.
— А что же прикрепленные к ротам ваши санитары? — почти сердито спросил он.
— Каждая рота расположена в полкилометра по фронту. Разве могут везде поспеть два санитара?!
— Хорошо, — подумав, сказал Симонов, — реализуем вашу просьбу.
— А я не прошу, но требую, — возразила Тамара Сергеевна. — Служебное положение обязывает вас дать распоряжение ротам: в случае ранения, пусть не ждут санитаров, выносят сами!
— Ну, хорошо, хорошо! — согласился он, взяв ее за руку.
Магура резко вырвала свою руку из его огрубелых пальцев. Не сказав ни слова, круто повернулась спиной, прикусив губу, как бы сдерживая какие-то резкие слова, и пошла прочь, вся сжавшись.
А Симонов глядел ей вслед, любуясь ровным размашистым шагом и удивляясь, что вот идет она и даже не оглянется! Хотя над степью посвистывали шальные пули, Магура продолжала удаляться, не пригибаясь и не убыстряя своей размеренной поступи.
«Ишь ты, характер показывает! — вздохнул он. — Эх, Тамара, Тамара…». И после, вспоминая ее походку, уже тогда, когда она скрылась за бугорком, он почувствовал, как сердце сжимается от тоски.
С еле заметной усмешкой он думал долго и нелегко: «Почему я стал относиться к ней или по-идиотски делать вид, что я отношусь к ней легко и просто, как ко всякому подчиненному, выделяя ее среди остальных лишь постольку, поскольку она женщина? Ее это раздражает, по-видимому. Не любят меня женщины, не любят!.. Потому что я слишком прямолинеен и грубоват. А им надо что-то непознанное, так сказать — загадочное. Вот Ткаченко — тот скрытен при них, — эх, черт!.. Должно быть, товарищ женщина, здорово ты любишь интригующее, одним словом, все то, что тебе самой непонятно. Ну, что ж, если она не может полюбить меня таким, какой я есть, — так и будет… А ковыряться во мне, доискиваться без конца, заслуживаю ли я ее любви, — хватит! Одним словом, если так — прочь от меня. Мне, брат, так: или все, или ничего не надо!».
В полдень, сидя в некотором отдалении от санпункта, Магура вспоминала деловые и частые разговоры с Андреем Ивановичем. «А пожалуй, я сама виновата, сама заронила сомнение в его сердце. Еще этот Ткаченко… Пусть он только явится, я теперь знаю, как поступить». И затем Симонов вновь встал перед ней, обыкновенный, немного рассерженный, но всегда справедливый. Ее злило, что разговоры с ним в лучшем случае заканчивались шуткой. «Что ж, будем на все это глядеть веселей!» — сама на себя мысленно прикрикнула она.
Она вскинула брови, усмехнулась.
— Уныние тебе не к лицу, Тамара, — вслух подумала она. — Не все еще рухнуло! — достав из кармана зеркальце и заглядывая в него, пальцем пригрозила себе: — Ах ты, старенькая, старенькая. А что же, скажешь нет, не старенькая? Двадцать семь — не восемнадцать лет. И к тому же — вдовушка! Да, да — старенькая, сознайся.
— Тамара Сергеевна, — крикнул ей Шапкин, — смотрите, уже несут!
Магура вскочила и крупным размашистым шагом пошла к санпункту, прошептав на ходу: «Безобразие, о чем размечталась!..». Еще издали она повелительно бросила Шапкину:
— Воду, мыло, полотенце, халат! Прокипятить инструменты!
— Все готово, товарищ гвардии военврач третьего ранга. Санпункт к приему раненых готов! — доложил Шапкин с таким сосредоточенным выражением лица, точно сейчас предстояла серьезная операция.
Это был только санпункт первой помощи. Тем не менее лечение раненых начиналось именно здесь. Главной задачей, которую перед собой ставила Магура и от успешного выполнения которой чаще всего зависела жизнь раненых, — было остановить кровотечение. «Первая опасность — кровотечение!» — всегда говорила она своим помощникам.
— Я не хочу вас, оставьте! — стонал раненый, отмахиваясь от Шапкина, подбежавшего, чтобы помочь санитару Лопатину поставить на землю окопные носилки. — Пусть посмотрит товарищ докторша… Она-то мне скажет…
Вымыв руки и вытянув их вперед, Магура командовала: