Страница 5 из 61
Удивительно, как мы можем всё логически обосновать, когда хотим чего-либо.
Но чего именно я хотел здесь?
Я допил, поблагодарил милейшую барменшу и с осторожностью направился к часовне. Конечно же, я старался держаться на расстоянии. Может быть, я и ужасный, чёрствый, эгоцентричный человек, но не настолько, чтобы навязываться вдове на погребении её мужа. Я встал позади крупного дерева, пальметто, чего же ещё? И мог разве что мельком взглянуть на провожающих.
Когда я услышал музыку, я понял, что побережье пустое, как и предполагалось. Быстрый взгляд подтвердил это. Все были в часовне. Я пошёл вперёд и услышал хоровое евангельское пение. Оно было, одним словом, великолепно. Не зная, что делать, я попробовал дверь часовни, она оказалась незапертой (ну, понятное дело) и направился внутрь. Я опустил голову, когда вошёл, прикрыв рукой лицо, словно желая почесать царапину.
Как вам такая маскировка для бедняков?
Но в ней не было необходимости. Часовня была заполнена. Я встал позади остальных поздно прибывших скорбящих, которым уже некуда было сесть. Хор закончил одухотворяющие пение, и мужчина, не знаю, священник или проповедник или ещё кто-то, занял места на кафедре. Он начал говорить о Тодде, как о "заботливом враче, хорошем соседе, щедром друге и великолепном семьянине". Врач. Я не знал этого. Мужчина красноречиво описывал сильные стороны Тодда: его благотворительную деятельность, личностное обаяние, щедрость духа, способность заставить почувствовать каждого человека особенным, его готовность засучить рукава и взяться за дело, когда кто-либо нуждался в помощи, и неважно друг это или незнакомец. Естественно, сейчас я описал так хорошо всем известную речь на похоронах, ибо у нас есть привычка перехваливать умершего, но я видел слёзы в глазах скорбящих, и то, как они согласно кивали во время речи, как будто это была песня, которую могли слышать только они.
Со своего места позади я пытался хотя бы мельком увидеть Натали, но на пути было слишком много голов. Я не хотел, чтобы меня заметили, поэтому прекратил. Я и так пришёл в часовню, осмотрелся и даже послушал слова похвалы покойного. Разве этого недостаточно? Что мне ещё здесь делать?
Пора было уходить.
- Первым, - сказал человек за кафедрой, - будет выступать Эрик Сандерсон.
Бледный подросток, думаю, лет шестнадцати, поднялся и пошёл к кафедре. Первой мыслью было, что Эрик, должно быть, племянник Тодда Сандерсона (а, соответственно, и Натали), но эта мысль исчезла тут же, как парень произнёс первое предложение.
- Отец был для меня героем...
Отец?
Понадобилось несколько секунд. Мысли имеют обыкновение нестись по изначально намеченному пути, не в состоянии остановиться. Когда я был ребёнком, мой отец рассказал мне старую загадку, которая, по его мнению, должна была меня одурачить.
"Отец и сын попали в аварию. Отец умер. Мальчик был срочно доставлен в госпиталь, где хирург говорит:
- Я не могу оперировать этого мальчика. Он мой сын.
Как такое возможно?"
Вот именно это я и имел в виду, говоря о намеченном пути. Для поколения моего отца, может быть, и сложно было разгадать такую загадку, но для людей моего возраста всё просто. Ответ: хирург - его мать. Это было так очевидно, что помню, как рассмеялся тогда.
- Что дальше, пап? Ты начнёшь пользоваться кассетным магнитофоном?
Здесь было что-то подобное. Теперь я задумался, как может мужчина, который женат на Натали шесть лет иметь сына-подростка? Ответ: Эрик - сын Тодда, но не Натали. Либо Тодд был женат до этого, ну или у него просто ребёнок от другой женщины.
Я снова попытался увидеть Натали в первом ряду. Я вытянул шею, но женщина, стоящая рядом, раздражённо вздохнула из-за того, что я вторгся её пространство. На подиуме сын Тодда, Эрик, накалял страсти. Он говорил красиво и трогательно. Так, что в часовне не было сухих глаз, кроме моих.
И что теперь? Просто стоять здесь? Засвидетельствовать своё почтение вдове, и тем самым смутить её и вторгнуться в её траур? Разве это было бы не эгоистично с моей стороны? Хотел бы я увидеть её лицо, увидеть, как она плачет о потерянной любви всей её жизни?
Не думаю. Я посмотрел на часы. Я забронировал билеты на вечерний рейс. Ага, быстренько туда и обратно. Без беспорядка, без суеты, без ночёвки, без оплаты отеля. Завершение по дешёвке.
Наверняка, найдутся те, кто констатирует очевидное, касательно меня и Натали, то есть, я идеализировал время, проведённое вместе, невзирая ни на что. Я понимаю это. Объективно я вижу, когда доводы обоснованы. Но сердце необъективно. Я, который преклоняюсь перед великими мыслителями, теоретиками и философами нашего времени, никогда бы не опустился до того, чтобы использовать такую банальную аксиому, как "я просто знаю". Но я знаю. Я знаю, кем мы были вместе с Натали. Я вижу это незамутнённым взглядом, и из-за этого, я не могу понять, кем мы стали.
Короче говоря, я до сих пор не знаю, что случилось с нами.
Когда Эрик закончил и занял своё место, звуки шмыганья и тихих рыданий эхом разносились в ярко-белой часовне. Церковнослужитель, управляющий похоронами, вернулся за кафедру и использовал универсальный жест руками "пожалуйста, встаньте". Когда прихожане начали вставать, я воспользовался моментом и выскользнул на улицу. Я перешёл через дорогу, вернулся под укрытие деревьев пальметто и прислонился к стволу, таким образом, чтобы меня не было видно из часовни.
- С вами всё в порядке?
Я повернулся и увидел ту самую милейшую барменшу.
- В порядке, спасибо.
- Замечательный человек, доктор.
- Ага.
- Вы хорошо его знали?
Я не ответил. Несколькими минутами позже, двери часовни открылись. Гроб вынесли под ярко палящее солнце. Когда он оказался рядом с катафалком, те, кто несли его, один из которых был сын Тодда, Эрик, встали вокруг. Женщина в чёрной шляпе шла следующей. Одной рукой она обнимала девочку, наверное, лет четырнадцати. Рядом с ней стоял высокий мужчина. Она опиралась на него. Мужчина был немного похож на Тодда. Я подумал, что это его брат и сестра, но это была лишь догадка. Те, кто несли гроб, подняли его и засунули в катафалк. Женщину в чёрной шляпе и девочку первыми сопроводили в лимузин. Высокий «возможно-брат» открыл перед ними дверь. Эрик шёл следом. Я смотрел, как выходят остальные скорбящие.
По-прежнему, никаких признаков Натали.
Я нашёл это несколько странным. Я видел только два объяснения. Иногда жена уходит первой, сопровождая гроб, иногда даже опирается об него рукой. А иногда она идёт последней, дожидаясь, пока вся часовня опустеет, а потом храбро направляется на выход по проходу. Помню, как моя мать не хотела ни с кем общаться на похоронах отца. Она вышла чёрным ходом, чтобы избежать столкновения с семьёй и друзьями.
Я наблюдал за тем, как выходят скорбящие. Их горе, как южная жара, стала живой, дышащей массой. Оно было подлинным и ощутимым. Эти люди были здесь не из простой вежливости. Они любили этого человека. Они потрясены его смертью, но опять же, чего я ожидал? Я что думал, что Натали бросила меня ради неудачника? Не лучше ли проиграть врачу, чем накачанному придурку?
Хороший вопрос.
Барменша по-прежнему стояла рядом со мной.
- Как он умер? - прошептал я.
- Вы не знаете?
Я отрицательно покачал головой. Тишина. Я повернулся к ней.
- Его убили, - сказала она.
Слова повисли во влажном воздухе, отказываясь исчезать. Я повторил:
- Убили?
- Да.
Я открыл и закрыл рот, и попытался снова заговорить:
- Как? Кем?
- Думаю, в него стреляли. Точно не могу сказать. Полиция не знает, кто его убил. Они думают, что это было ограбление, которое пошло не по плану. Ну, вы знаете, парень вломился в дом и не знал, что кто-то дома.
Онемение подкралось ко мне. Поток людей, выходящих из часовни, иссяк. Я смотрел на дверь и ждал, когда появится Натали.
Но она не появилась.
Человек, который проводил службу, вышел и закрыл дверь. Он сел на переднее сидение катафалка. Катафалк тронулся с места. Следом ехал лимузин.