Лазутчики

— Вскоре после того, как профессор начал преподавать в нашем классе, он предложил нам пойти вместе с ним в старый универмаг, — сообщил Винни.

Видимо, эта реплика доставила Конклину удовольствие.

— В этом был определенный риск. Если бы кто-нибудь из них пострадал или до университета дошли хотя бы слухи о том, что я подталкиваю своих студентов на противоправные поступки, то меня, скорее всего, уволили бы. — От приятного воспоминания он как будто помолодел. — Ну, а я так и продолжаю пытаться ехать против движения и стремлюсь устроить какую-нибудь заварушку, пока у меня еще есть на это силы.

— Впечатление было жутким, — снова перехватил инициативу Винни. — Прилавки все еще стояли на своих местах. За ними оставалась часть товаров. Изъеденные молью свитеры. Стопки рубашек, изгрызенных мышами. Старые кассовые аппараты. Здание походило на аккумулятор, сохранявший энергию всего, что происходило в нем. А когда мы пришли, оно начало отдавать эту энергию, и я почти явственно чувствовал, как вокруг расхаживали давно умершие покупатели.

— Я давно говорил, что ты учился не там, где надо. Тебе стоило поступать на писательский факультет Айовского университета, — поддел приятеля Рик.

— Может, и так, но вы все отлично знаете, о чем я говорю.

Кора кивнула.

— Я тоже почувствовала что-то в этом роде. Именно потому мы и попросили профессора иметь нас в виду для других экспедиций, даже после того, как мы закончили учебу.

— Каждый год я выбираю здание, в котором ощущаю что-то особенно необычное, — объяснил профессор Бэленджеру.

— Как-то раз мы исследовали совершенно забытый санаторий в Аризоне, — сказал Рик.

— А в другой проникли в техасскую тюрьму, которая была заброшена почти полвека назад, — подхватил Винни.

Кора усмехнулась.

— В следующий раз мы высадились на заброшенную нефтяную платформу в Мексиканском заливе. И всегда это производило сильнейшее впечатление. Итак, какое здание вы выбрали в этом году, профессор? Почему вы привезли нас в Эсбёри-Парк?

— Это печальная история.

Глава 4

Эсбёри-Парк был основан в 1871-м Джеймсом Брэдли, нью-йоркским промышленником, который назвал новый город в честь Френсиса Эсбёри, епископа и одного из основателей методистской церкви в Америке. Брэдли выбрал это место на побережье, потому что туда было удобно добираться из Нью-Йорка, лежавшего на севере, и из Филадельфии, находившейся западнее. В этом городе с красивыми озелененными улицами и большими пышными церквями методисты обзаводились летними дачами. Три имевшихся в городе озера и многочисленные парки были прекрасными местами для семейных пикников и прогулок.

К началу 1900-х годов растянувшаяся на милю набережная превратилась в гордость всего побережья Нью-Джерси. Когда тысячам отдыхающих надоедало плескаться в воде и валяться на пляже, они покупали соленую карамель и посещали сверкавший стеклом и бронзой Дворец развлечений, где катались на самокатах, качались на качелях, крутились на карусели и чертовом колесе, проезжали в лодке на колесиках по «Туннелю любви». Очень многие, игнорируя основополагающие принципы методистского поселения, не оставляли без внимания роскошное казино, обосновавшееся к тому времени на южном конце набережной, во всю длину которой тянулся променад — широкая платформа, сделанная из толстенных досок.

На протяжении Первой мировой войны, Ревущих двадцатых, Великой депрессии[3] и большей части Второй мировой войны Эсбёри-Парк процветал.

Но в 1944 году ураган, который можно считать символом последовавших вслед за тем перемен, разрушил значительную часть города. Восстановленный курорт, напрягая все силы, боролся за возрождение прежнего величия; на это ушли все пятидесятые годы, и в шестидесятых можно было даже подумать, что прежние времена вернулись. Тогда Зал собраний на набережной стал местом проведения рок-концертов. Стены, которые впитали в себя прихотливое звучание трубы Гарри Джеймса и оркестра Гленна Миллера, теперь сотрясали мощные ритмы «Ху», «Джефферсон эрплэйн» и «Роллинг стоунз».

Но с наступлением семидесятых годов Эсбёри-Парк утратил способность сопротивляться упадку. Хотя рок-н-ролл был одной из важнейших движущих сил того времени, ничуть не меньшие силы представляли собой демонстранты, протестующие против войны во Вьетнаме, и кочующие погромщики. Последние толпами проносились через Эсбёри-Парк, разбивали окна, опрокидывали автомобили, грабили и поджигали, а пожары быстро распространялись по городу. В конце концов огонь сломил обывателей. Местные жители начали покидать погибающий город, а курортники перебирались в более спокойные места. На их место прибыли представители контркультур: хиппи, музыканты, байкеры. Мало кому известный в то время Брюс Спрингстин часто играл в местных клубах и пел свои песни, в которых говорил о безнадежности попыток удержаться в покое набережной и призывал пускаться в дорогу.

В 1980-х и 1990-х годах коррупция, связанная с политикой и управлением недвижимостью, окончательно приговорила город к смерти. По мере того как аборигены разъезжались, все больше и больше кварталов становились необитаемыми. В 2004-м рухнуло здание Дворца развлечений, выстроенное в 1888 году и являвшееся фактически важнейшим олицетворением курорта. Постепенно разрушавшаяся набережная обезлюдела, равно как и знаменитое Кольцо, по которому когда-то байкеры устраивали гонки. В те времена они выезжали на своих ревущих мотоциклах с Оушен-авеню на западе, доезжали до конца квартала, затем мчались на юг по Кингсли-авеню, проезжали квартал в восточном направлении и возвращались на север по Оушен-авеню. Тогда шестьдесят миль в час для них было довольно средней скоростью. А теперь ничего подобного больше не случалось. Человек, которого почему-то заносило в Эсбёри-Парк, мог хоть весь день простоять посреди Оушен-авеню, нисколько не опасаясь того, что на него кто-нибудь наедет.

Руины и раскрошившийся асфальт наводили на мысль о том, что по этим местам могла прокатиться война. Хотя, согласно официальной статистике, 17 000 человек все еще считали себя обитателями Эсбёри-Парка, на пляже, где сотню лет назад невозможно было найти свободное место, было очень трудно увидеть хоть кого-нибудь из них. Вместо музыки, сопровождавшей катание на карусели, и детского смеха раздавался лязг полуоторванного листа железа, болтавшегося на недостроенном 10-этажном здании многоквартирного дома. Строительство этого дома, явившееся, вероятно, последним усилием в череде безнадежных попыток восстановления города, было прервано, так как проект сожрал все деньги задолго до своего завершения. И старые дома, громоздившиеся вокруг этого недостроя — отдельные из них еще существовали, хотя их оставалось немного — тоже были брошены на произвол судьбы.

Кланг!

Кланг!

Кланг!

Глава 5

Бэленджер смотрел, как профессор развернул карту и ткнул пальцем в место, расположенное в двух кварталах к северу от мотеля.

— Отель «Парагон»? — спросила Кора, прочитав надпись.

— Построен в 1901 году, — сказал Конклин, — и, как явствует из самого названия, должен был представлять собой что-то из ряда вон выходящее[4]. Несравненная любезность персонала. Наивысший уровень обслуживания. В вестибюлях — полы из полированного мрамора. Столовая посуда из наилучшего фарфора. Позолоченные столовые приборы. Телефоны во всех номерах, хотя в то время в большинстве отелей существовал один-единственный аппарат, размещавшийся в вестибюле первого этажа. Собственный закрытый плавательный бассейн с подогретой водой, что тоже было неслыханной редкостью. Парилка — их в то время тоже можно было встретить нечасто. Массажные ванны, которые тогда только-только появились. Танцзал. Художественная галерея. Огромное помещение для катания на роликовых коньках. Примитивная система кондиционирования, основанная на том, что поток воздуха охлаждался, проходя надо льдом. А также наилучшая система отопления, что было совсем необычно даже для самых фешенебельных курортных отелей — в конце концов, постояльцы по большей части приезжали туда на лето, чтобы скрыться от жары. Четыре лифта, управлявшиеся кнопками из кабин, двигавшихся на тросах, без зубчатой передачи — они были тогда одним из последних достижений технического прогресса. Обслуживание номеров на протяжении всех двадцати четырех часов в сутки. Пассажирские и кухонные электрические лифты гарантировали чрезвычайно быструю доставку заказов.

3

Ревущие двадцатые — образное название 1920-х гг. — периода интенсивной урбанизации, промышленного роста, легкомысленного отношения к жизни и пренебрежения серьезными проблемами. Это была эпоха роста профсоюзного движения, выступлений левых сил, введения «сухого закона» и роста преступности, связанной, в значительной степени, с незаконной торговлей спиртным. Великая депрессия — экономический кризис в США (1929 — 1933), когда объем промышленного производства сократился примерно в 2 раза, а число безработных к 1933 г. составило примерно 17 млн. чел. Во много раз увеличились трудности реализации сельскохозяйственной продукции, что привело к массовому разорению фермерства.

4

Paragon (англ.) — безукоризненный, образцовый.