Ребут (ЛП)

Паника, вырвавшаяся из моей груди, от которой у меня перехватило дыхание, заставила меня прижаться лицом к кровати в страхе, что я закричу.

— Может быть, у меня есть для тебя рубашка поменьше, — сказал Каллум, спрыгнув с постели и пересекая комнату к своему шкафу. — Что-нибудь, что я носил в четыре года.

Я засмеялась напротив матраса, садясь и отбрасывая панику прочь с моего лица. Она сидела у меня в груди, настойчивая и насмехающаяся.

— По крайней мере, в семь лет, — возразила я. — Я не такая маленькая.

— Вот, — сказал он, бросая мне светло-синюю рубашку. — Она все еще будет тебе велика, но, может быть, ты сможешь завязать нижнюю часть.

Он покинул комнату, чтобы переодеться, и я натянула свои собственные штаны и его рубашку, доходящую мне до середины бедер. Я пыталась завязать узел с помощью дополнительного материала, но, в конце концов, сдалась и заправила ее внутрь своих штанов. Я взяла черный свитер, который он бросил на стул для меня, и улыбнулась, натягивая мягкую ткань через голову.

Каллум вернулся и положил электронную рамку и маленькую камеру в сумку, а так же несколько предметов одежды.

— Мы можем пойти и проверить не оставили ли мои родители еду, но я очень сомневаюсь в этом, — сказал он, закрывая сумку и перебрасывая ее за спину.

На кухне было пусто, за исключением нескольких оставленных, разбитых тарелок. Каллум пожал плечами и протянул мне руку.

— Готова?

Конечно нет.

— Готова, — сказала я, беря его за руку.

Я оглянулась в последний раз, когда мы направлялись по коридору в гостиную. Каллум, казалось, прилагал все усилия, чтобы не смотреть, удерживая свой взгляд на полу и открывая переднюю дверь для меня. Температура упала на несколько градусов с прошлой ночи, и вечерний воздух был промозглым. Даже Каллум вздрогнул.

— Одна остановка и мы пойдем дальше, — сказал он, указывая на соседний дом. — Мне нужно узнать, куда уехала моя семья.

— И что мы собираемся сделать? Постучаться и спросить?

— Ага, — сказал он, потянув меня к задней части дома.

Он постучал в окно, прежде чем я успела возразить.

Шторы раздвинулись, и оттуда выглянул человеческий мальчик не намного моложе нас, который издал вопль и закрыл их при виде нас.

— Эдуардо! — закричал Каллум. — Мне просто нужно узнать, куда пошли мои родители и Дэвид!

Эдуардо выглянул снова, вытаращив глаза и уперевшись лбом в стекло, разглядывая нас.

— Каллум?

— Да.

— Это плохо?

Вопрос мог означать многое, но Каллум кивнул.

— Да. Это плохо.

От дыхания Эдуардо запотело окно, когда он зажмурился от ужаса.

— Ты сбежал?

— Да. Ты не знаешь, куда ушла моя семья?

— По словам моей мамы в Тауер Апартментс.

— Спасибо, — сказал Каллум, отступая на шаг.

— Подожди, — сказал Эдуардо, толкнув окно. Каллум отступил еще на один шаг. — Какой твой номер?

— Двадцать два, — сказал он, протягивая запястье.

Эдуардо хмыкнул.

— О, прелестно.

Я засмеялась, и Каллум улыбнулся мне.

— Кто это? — спросил Эдуардо.

— Рэн. Сто семьдесят восемь. Не называй ее прелестной.

— Сто семьдесят восемь! — слишком громко воскликнул Эдуардо. — Ради всего святого!

— Спасибо, — сказал Каллум, подталкивая меня к себе и начиная отворачиваться.

— Подожди, подожди, — позвал Эдуардо. Мы снова повернулись к нему, и он нервно пожевал губу. — После твоей смерти моя мама спросила меня, чего бы я хотел, если бы заболел.

— И чего бы ты захотел? — повторил Каллум.

— Ну, знаешь. Если ей нужно будет убедиться.

Он показал пистолет двумя пальцами и поднес к виску.

Я слышала об этом. Никто никогда не спрашивал моего мнения по этому вопросу, и я осознала, что не знала, что сказать.

Я посмотрела на Каллума и увидела похожее выражение на его лице. Он вопросительно поднял брови, смотря на меня.

— Нет, — сказала я.

Эдуардо посмотрел на Каллума для подтверждения этого, и в течение одного долгого удара сердца я думала, что он может не согласиться.

— Нет, — сказал он, наконец. — Рискни стать ребутом.

— Ты говоришь так, потому что в твоем мозгу все уже перемешалось? — спросил Эдуардо.

— Может быть. — Каллум весело потряс головой и Эдуардо усмехнулся.

Я послала Каллуму недоуменный взгляд, когда он рассмеялся и отвернулся. Я никогда не была свидетелем такого дружеского обмена между человеком и ребутом.

— Ты не знаешь, где находится Тауер Апартментс? — спросил он, устроив руку на моих плечах.

— Наверное, я могла бы доставить нас на главную площадь.

Я повернулась и посмотрела на закрытое окно Эдуардо.

— Он был твоим другом?

— Да.

— Он не слишком-то испугался нас.

— Большинство детей больше боятся самого становления ребутом, чем настоящих ребутов.

— Думаю, в этом есть смысл.

Мы шли по задней части города в молчании. С каждым шагом мой страх возрастал, трущобы, с которыми я была знакома, начали принимать очертания в моей голове.

Когда мы подошли к стене, я остановилась и уставилась на нее. Кто-то нарисовал на ней красивую роспись играющих детей и бегущий людей на солнце. Мне хотелось задушить художника.

На этой стороне стены не было ни одного офицера. Кому захотелось бы проникнуть в трущобы?

— Рэн, — сказал Каллум, показывая рукой следовать за ним.

— Я боюсь. — Признание вырвалось из моих уст прежде, чем я смогла остановить его.

Он взглянул на стену.

— Возвращения?

— Да.

— Может быть, там лучше, чем ты помнишь.

Я выпрямилась в свой жалкий маленький рост и глубоко вдохнула. Было не похоже, что у меня был выбор. Я должна пойти.

— Позволь я первая проверю, — сказала я. Я поднялась наверх и выглянула. Я не увидела ничего, кроме травы, пока не посмотрела налево и заметила офицера, находящегося в нескольких футах от стены. — Все тихо, — прошептала я Каллуму.

Я спрыгнула на ноги с мягким стуком. Офицер повернулся, когда Каллум приземлился рядом со мной. Мы побежали, но за нами следовала лишь тишина. Офицер был либо мятежником, либо не мог и пальцем пошевелить, чтобы позаботиться о паре чокнутых детей, пробравшихся в трущобы из рико.

Это казалось мне знакомым. Центр трущоб в отдалении, медицинский центр, маячащий справа от меня и ряды лачуг слева.

Это было похоже на запах смерти. Чистый воздух рико исчез, оставив в памяти лишь аромат цветов и травы.

Было в этом что-то домашнее. Мы были в худшем районе трущоб, в той части, в которой я когда-то жила, и я крепко зажмурилась, увидев большое здание, полное маленьких квартир.

« Ты пытаешься убить нас? »

Моя нога зацепилась за что-то, и мое лицо ударилось в грязь. Я ахнула, выбрасывая образы моих родителей из головы.

— Рэн, — сказал Каллум, опустившись на колени рядом со мной.

Мое дыхание вырывалось короткими вздохами, словно я была человеком. Я встала на колени и оперлась руками о бедра.

Почему я согласилась сюда прийти? Почему я сама сделала это?

Каллум поднял меня с земли и понес в своих руках. Я положила лицо ему на грудь и попыталась выровнять дыхание, но из моего рта все еще вырывались рваные вдохи, сотрясавшие мое тело.

Он нырнул за больницу и аккуратно посадил меня на землю. Я прижала свои ноги к груди, и он присел передо мной, проведя пальцами по моим волосам.

— Я не хочу быть здесь, — прошептала я, уткнувшись головой в колени от стыда.

— Я знаю.

Он продолжал гладить меня по волосам, и это успокоило меня, мое дыхание замедлилось, и тело перестало дрожать.

— Расскажи мне о хороших воспоминаниях, — сказал он.

— Таких нет.

— Должно быть, по крайней мере, хоть одно.

— Если оно и есть, то я его не помню, — сказала я.

— Подумай усерднее.

Это казалось бесполезным, но я закрыла глаза и все равно это сделала. Ничего не было, кроме криков и выстрелов.

— Моя мама сказала мне, что я выглядела как обезьянка, — сказала я, наконец.