Страница 8 из 37
«Бежал я от жестокой прочь…»
Перевод В. Левика
Бежал я от жестокой прочь, Бежал, как безумный, в ужасную ночь; И старый погост миновать я спешил, Но что-то манило, сверкало с могил, — Блеснуло в безжизненных лунных лучах С могилы, где спит музыканта прах, Шепнуло мне: «Братец, минутку постой!» — И вдруг поднялось, как туман седой. То бедный скрипач, я его узнаю; Он вышел и сел на могилу свою, По струнам провел иссохшей рукой, Запел — и пронзителен голос глухой: «Пой, скрипка, песню прошлых дней, — В тоске внимало сердце ей И обливалось кровью. Зовет ее ангел блаженством небес, Мученьем адским зовет ее бес, Зовут ее люди любовью». Лишь замер последнего слова звук, Разверзлись все могилы вдруг, И тени спешат к музыканту толпой, И грянул пред ним хоровод гробовой: «О любовь, ты колдовством Загнала нас в темный дом, Усыпила мертвым сном, — Эй, на зов твой мы встаем!» И все это, воя, воркуя, ворча, Летает и пляшет вокруг скрипача, И с хохотом диким сплетается плач; И бешено дернул по струнам скрипач: «Браво, браво, тени, в пляс! Друг за другом Буйным кругом! Клич волшебный поднял вас. Мы таились много дней, Будто мышь в норе своей. Ну-ка, спляшем веселей, Запоем! Нет ли здесь чужих ушей? Встарь немало мы глупили, Дни в безумии губили, Жгли сердца в огне страстей. Нынче каждый пусть расскажет, Как стряслась над ним беда, Как мечтал он, Как страдал он, Почему попал сюда». И тощий мертвец выступает из мглы, И голос его — как жужжанье пчелы: «Служил я подмастерьем С аршином да с иглой, Раз-два аршином мерил, Проворно шил иглой. Зашла к нам ненароком Дочь мастера с иглой, Мне сердце черным оком Пронзила, как иглой». Хохочет в ответ мертвецов хоровод, Угрюмо второй выступает вперед: «Шиндерганно, Орландини, Карл Моор и Ринальдини{3} — Вот кого я обожал, Вот кому я подражал. Я в самой любви — не скрою — Верно следовал герою; Распалял мои мечты Образ девы-красоты. Я любил, томясь и плача, Но как только неудача — Я с разбитою душой Залезал в карман чужой. И грозить мне стали власти, — Оттого, что в злой напасти Я все чаще крал платки, Чтоб смахнуть слезу тоски. И тогда меня схватили И, как водится, скрутили; И тюрьма, святая мать, Стала сына врачевать, — Я и там, склонясь над пряжей, О любви мечтал под стражей; Тут Ринальдо тень пришла, Грешный дух мой унесла». Хохочет в ответ мертвецов хоровод, И третий, под гримом, выходит вперед: «Любовников первых играя, Подмостков я слыл королем. Я нежно вздыхал: «Дорогая!» — Пылал трагедийным огнем. Я Мортимер{4} был превосходный, Я страстно Марию любил! Но дева осталась холодной, Ей был непонятен мой пыл. И раз я, не выдержав боли, «Мария, святая!» — вскричал; И глубже, чем нужно для роли, Вонзил в свое сердце кинжал». Хохочет в ответ мертвецов хоровод. Четвертый, в кафтане, выходит вперед: «Профессор нам с кафедры нес ахинею, Болтал он — и спал я у всех на виду. Мне было в тысячу раз веселее Гулять с профессорской дочкой в саду. Она мне в окно улыбалась беспечно, Лилия лилий, мой ангел земной, Но лилию лилий сорвал бессердечно Черствый филистер с набитой мошной. Послал я проклятье богатым нахалам, Я женщин проклял, откупорил яд, Со смертью на «ты» перешел за бокалом, — И смерть усмехнулась: «Fiducit{5}, мой брат!» Хохочет в ответ мертвецов хоровод, И пятый, с веревкой на шее, идет: «Хвалился и чванился граф за вином: Красива, мол, дочка, богат его дом. Эй, граф, мне не нужен богатый твой дом, Нужна только дочка мне в доме твоем. Хранил их обоих засов да затвор, Несли сторожа и собаки дозор. Но что мне дозор, и засов, и затвор, — Я лестницу взял и спустился во двор. Я лезу в окошко к моей дорогой, Вдруг слышу проклятья и брань за спиной: «Эй, парень, что ищешь ты в графском дому? Милы драгоценности мне самому!» И с хохотом граф меня за ногу хвать! Сбегается челядь! Куда мне бежать? «Злодеи, не вор я, подите вы прочь, Украсть я хотел только графскую дочь!» Напрасно я рвался, напрасен был крик, — Веревку они приготовили вмиг. И солнце взошло и дивилось три дня, Как ветер качает и треплет меня». Хохочет в ответ мертвецов хоровод, Шестой, с головою в руке, предстает: «Любовь мне сердце жгла огнем, Пошел я в лес бродить с ружьем. Кружился ворон надо мной И каркал: «Голову долой!» «Голубку подстрелю в лесу, Моей возлюбленной снесу», — Так думал я и все шагал И дичь в лесу подстерегал. Кто там воркует? Голубок? Иль сразу двух я подстерег? Взведен курок, подкрался я: Гляжу — она! Любовь моя! Моя голубка! С ней — другой, Он стройный стан обвил рукой… Не промахнись теперь, стрелок, — Пиф-паф, подстрелен голубок! И вынес приговор мне суд, — На плаху молодца ведут. И ворон хрипло надо мной Прокаркал: «Голову долой!» Хохочет в ответ мертвецов хоровод, И сам музыкант выступает вперед: «Мне песенка встарь полюбилась, Я пел для моей дорогой, Но если сердце разбилось — И песням пора на покой». И призраки с хохотом ринулись в пляс, И небо неистовый хохот потряс; Но пробило «час» на церковных часах, И призраки с воем исчезли в гробах. вернутьсявернутьсявернуться