Страница 7 из 66
— Дом принадлежит Агнес, — проговорил доктор, откашлявшись. — Если не ошибаюсь, муж подарил ко дню свадьбы.
— Неужели...
— В то время у них денежки водились, — негромко продолжал доктор. — Супруг Агнес был банкиром, и весьма удачливым.
— Банкиром?
— Да, его звали Эндрю. В конце двадцатых он зарабатывал столько, что молодые супруги могли позволить себе что угодно. В 1925 году у них родилась дочь. Через три года, осенью, девочка умерла от дифтерии. Ее лечил мой покойный отец — как ни старался, спасти не смог. Безутешные родители не оправились от горя. Эндрю просто сбежал из города, а Агнес превратилась в затворницу. После того, что я сегодня увидел, многое проясняется. Видите ли, у нас время от времени пропадали дети. Обычно по осени. Например, девочка, которую мы сегодня нашли. Ее искал весь город. Вам придется сообщить родителям. Неприятная обязанность... Думаю, одиночество свело Агнес с ума: она начала похищать детей, видя в них свою умершую дочь. Старуха их убивала, но продолжала считать живыми, наряжала, поила чаем, укладывала спать...
— Как в куклы с ними играла? — уточнил я.
— Да, что-то вроде того. Это довольно редкое психическое расстройство. А куда она трупы других детей спрятала? Наверное, когда они начинали разлагаться, Агнес больше не могла с ними играть. Думаю, в конце концов она поняла, в какое чудовище превратилась, и наложила на себя руки.
— Вполне логично, — проговорил помощник. Он, похоже, еще не пришел в себя: лицо бледное, глаза мутные.
— Да, у психов своя логика, запутанная и извращенная.
Нужно было столько всего сделать: вызвать коронеров, связаться с родителями, а я лишь сидел, апатично уставившись на телефон. Хочу выстроить все по порядку, понять, пока воспоминания еще свежи. Нет, не получается! Буду звонить. Но я и трубки коснуться не успел: телефон зазвонил сам.
— Алло! — ответил я и, выслушав сообщение, понял, какую страшную ошибку мы совершили.
— Это не Агнес, — положив трубку, покачал головой я.
— Что?
— Это сделал Эндрю! — Я бросился к двери.
— Он ведь сбежал в 1928 году!
— Нет, никуда он не сбежал!
В мгновение ока мы были в машине.
— Он все еще там!
— Но ведь мы весь дом обыскали! — проговорил доктор.
— Значит, плохо искали! — рявкнул я, нажимая на педаль акселератора.
— Ничего не понимаю... — пробормотал доктор.
Объяснять не было ни времени, ни желания. Скорее, скорее в этот жуткий район, который, будто старый голодный тигр, притаился на окраине города. Бегом по гнилым ступенькам, пусть витражные стекла вылетают, мне все равно!
— Я знаю, что ты здесь, Эндрю! Выходи! Не заставляй тебя искать!
В ответ пустота: ни эха, ни отзвука. Старый дом издевается надо мной!
— Только тронь ее, Эндрю, и я из тебя всю душу вытрясу! Накажу, как ты наказывал тех бедных детей!
Влетев в гостиную, я в бешенстве пнул высокую стопку газет.
— Шериф, держите себя в руках! — прошептал мой помощник.
Но я продолжал крушить газетные стопки. В гостиной никого, я понесся дальше.
— Да помогите же мне! — велел я спутникам.
Эндрю мы нашли в комнате с роялем. Из старых газет он выстроил каморку без окон, без дверей. Ему почти восемьдесят, седой, но, на диво, проворный. Страшные черные глаза прожигают насквозь. Бывший банкир засуетился, пытаясь не подпустить к своей пленнице, но я схватил его за шкирку и швырнул помощнику. Кукольный стол, изящное кресло, а в нем маленькая девочка в платье по моде двадцатых голов. Руки связаны, в огромных голубых глазах безотчетный страх.
Эндрю не сбежал из города, он сошел с ума, а верная Агнес построила для него лабиринт. Однако с каждой убитой девочкой любовь и преданность таяли, и, не в силах выдать убийцу полиции, бедная женщина наложила на себя руки.
Я все понял, когда по телефону сообщили, что снова пропала девочка. Агнес мертва, а если не она, то кто? Эндрю, конечно!
От ужаса девочка поседела и перестала улыбаться. Доченька моя бедная! Сейчас она взрослая и иногда меня узнает, когда я навещаю ее в больнице.
Спрятанный смех
«The Hidden Laughter» 1981
Последний рассказ о домах, «Спрятанный смех», был опубликован в том же году, что и «Черный вечер», — в 1981-м. Поэму «Четыре квартета» я полюбил еще студентом, особенно первую часть — «Бернт Нортон». Волшебный язык Элиота завораживает, лишает воли, отчего я теряю контакт с настоящим и проваливаюсь в топкое болото безвременья.
Прибыв в Айова-Сити, моя семья поселилась на небольшом ранчо. Со временем нам стало тесно, но, даже перебравшись в другой дом в другом районе города, по выходным мы часто приезжаем на ранчо, с удовольствием вспоминая молодость. Наверное, если сильно любить дом, то врастешь в него корнями. Ведь дом — живое существо, все понимает и на любое чувство отвечает взаимностью. Уютному домику на ранчо в Айова-Сити посвящается этот рассказ.
* * *
В одной из поэм Элиота, кажется, «Бернт Нортон», есть строки о едва слышной музыке и смеющихся детях, спрятавшихся в листве деревьев. Так вот, я, можно сказать, слышал эту музыку и видел этих детей. Правда, не в листве, а в доме, где когда-то жил. Так давно, что "я" уже воспринимается как постороннее «он».
Итак, обернувшись, он увидел жену. Вид у нее был весьма озадаченный.
— В нашем бывшем доме творится что-то странное. Соседи уверяют, будто слышали детский смех, причем смеется не один ребенок, а несколько.
Еще бы не странно, ведь он лично запер дом, после того как вывезли все вещи, да и детей в округе не так уж много.
— Пойду посмотрю, — заявила жена. У нее был ключ, который следовало передать новым хозяевам. А пока дом пустовал, она с удовольствием за ним приглядывала. Молодая женщина любила этот дом: в нем она была счастлива.
Он пытался ее отговорить, но, как ни старался, ничего не вышло. Нужно было доделать книжные полки, и он отпустил ее, сказав, что с нетерпением ждет рассказа о призрачном смехе. Жена ушла, и больше он никогда ее не видел.
Все это случилось утром; не дождавшись жены к обеду, он сел есть один. Наверное, к подруге зашла и заболталась. Конечно, они ведь оба молоды и, несмотря на брачные узы, позволяют друг другу проводить время как заблагорассудится. Настал вечер, время ужинать, а жены все еще нет. Покормив детей, он принялся обзванивать подруг, но ни одна из них не знала, где может быть его жена.
Она действительно заходила в дом и, как ожидалось, никого не нашла. Затем молодая женщина навестила одну из подруг, а к обеду, якобы соскучившись, вернулась в свой бывший дом. Все подруги — женщины замужние, хлопот полно... Хотя, подождите-ка, кажется, ее машина до сих пор стоит на подъездной аллее у дома. А где сама хозяйка? Наверное, зашла к кому-нибудь. Обзвонив еще нескольких подруг, он ничего нового не узнал. Если жена у подруги, то удивительно только, что она не звонит. А если что-то случилось с машиной и она не может приехать?
Оставив детей с няней, он поехал к своему бывшему дому.
Все так же, как в день, когда он, вывезя всю мебель, запер дверь. Ну, может, лужайка не такая опрятная, розовые кусты стоит подстричь, и на окнах пыль. А вообще такое впечатление, что в доме все еще живут. Стоя у подъездной дорожки, он внезапно почувствовал тоску. Тоску по молодости, по счастливым дням, когда будущее казалось светлым и беззаботным. Они с женой учились семейной жизни, с трудом притираясь друг к другу. Вообще-то дом был самый заурядный, ничего особенного. Одноэтажный, с плоской крышей, над крыльцом небольшой навес, справа раскидистый клен, слева — чахлая слива. Вчерашние студенты, они с женой были счастливы наконец-то получить что-то свое! Затем стало больше денег и больше проблем... Их первое семейное гнездо. Наивные, словно едва оперившиеся птенцы, они очень хотели быть счастливыми.
Дверь закрыта. Конечно, жена так дорожит этим домом и всем, что с ним связано, что никогда бы не оставила его открытым. Хорошо, что есть запасной ключ. Повернув его в замочной скважине, он вошел. Гулкое эхо разнесло звук шагов по пустым комнатам. Когда они с женой въехали, полы были в ужасном состоянии, но это не пугало, и новоиспеченные супруги самостоятельно их покрасили и покрыли лаком. А на День святого Валентина он преподнес жене деревянные шкафчики собственного изготовления.