Страница 51 из 57
— Я продал ей машину, — сказал Эл.
— Выпущенную тридцать лет назад и разбитую вдребезги. Стоящую не более нескольких долларов в качестве металлолома.
Это было правдой. Он вынужден был это признать.
— Но это они разбили ту машину, — сказал он.
— Кто? — Глаза у Царнаса на мгновение вспыхнули.
— Харман и его головорезы.
— Ерунда. Да, вы так ей сказали. Но те вандалы задержаны оклендской полицией. Машина была разбита даже до смерти мистера Фергессона, и это сделали какие–то подростки, которые уже несколько месяцев совершали акты вандализма над чужой собственностью по всей западной части Окленда.
— Малолетки, — пробормотал Эл.
— Да, — сказал Царнас.
— Харман добился, чтобы уволили мою жену, — сказал Эл.
— Ваша жена не была уволена, — возразил Царнас.
Эл уставился на него.
— Если это необходимо доказывать, а я не вполне понимаю, почему это может требоваться, то мы — то есть организация Хармана — связывались с нанимателем вашей жены. Она отказалась от работы, сэр. Сказала, что теперь у ее мужа появилось хорошее место, а она давно хотела уволиться. Это не было неожиданным. Они понятия не имели, куда она или вы могли поехать; она просто отказалась от работы и покинула офис. Ей отправили чек по почте. Она даже не подумала его дождаться. — Адвокат изучал Эла. — Вы, как я понимаю, были заинтересованы в деньгах Фергессона, изрядно выросших в результате продажи его мастерской. Или это было недовольство из–за того, что он продал свою мастерскую? Почему вы пустились на столь сложное дело, как мошенничество с миссис Фергессон, обманывая ее относительно вложения, осуществленного через мистера Хармана, и затем удовлетворились двумя тысячами, вместо того, чтобы…
— Мне нечего сообщить, — сказал Эл.
Откуда–то он вспомнил эту формулировку, и сейчас она показалась ему уместной. Показалась именно тем, что ему требовалось.
Поразмыслив, Царнас наконец сказал:
— Миссис Фергессон заинтересована в том, чтобы вернуть свои деньги. А не в том, чтобы как–то вас наказать. У вас есть эти деньги?
— Большая их часть, — сказал Эл.
— Можно устроить так, — сказал Царнас, — что если вы полностью все возместите, то никаких обвинений выдвинуто не будет. Кроме того, имели место значительные траты в связи с вашим арестом в Юте и возвращением сюда; вероятно, придется выработать какое–то соглашение между штатами. Я не знаю. Но все равно, если вы желаете и можете…
— Да, — сказал Эл. — Желаю и могу. Я могу продать свою стоянку и остальные свои машины. Чтобы раздобыть деньги.
— У вас нет судимостей? — спросил Царнас. — В связи с мошенничеством такого рода?
— Никаких судимостей вообще, — сказал Эл.
— Вы действовали в одиночку? — спросил Царнас. — Мне просто любопытно. Я знаю, что миссис Фергессон была вам очень признательна и восхищалась вами, пока не осознала — и не подумайте, что ей хотелось это осознать, — что вы обжулили ее на две тысячи долларов. Господи, разве вы не работали множество лет с ее мужем?
— Да, — сказал Эл. — Я проработал с ее мужем много лет.
— Вы, должно быть, действительно долгое время копили недовольство, — сказал Царнас, — раз начали действовать сразу после его смерти. Его только что кремировали.
— Как прошла служба? — спросил Эл.
— У меня не было возможности на ней присутствовать.
Внезапно Эл вспомнил, что при нем по–прежнему остаются пять долларов, которые Лидия дала ему, чтобы он купил цветы. Они все еще лежали в кармане его рубашки, он вытащил их и зажал между ладонями. Их он тоже добыл у нее мошенническим путем. Так что он вручил их адвокату.
— Это принадлежит Лидии, — сказал он.
Адвокат убрал купюру в портфель, предварительно сунув ее в конверт.
— Как вы узнали, куда я еду? — спросил Эл. — Как узнали, что я направляюсь в Юту?
— Вы по всему маршруту обналичивали свои дорожные чеки. Каждый раз, когда останавливались поесть. И в кассе «Грейхаунда» в Спарксе вы заплатили за билет дорожным чеком. Сразу после этого они получили сводку и связались с полицией.
— А что с моей женой? — спросил Эл.
— Она связалась с нами, — сказал Царнас. — Из Рено. Она заметила, что вы ведете себя неуравновешенно, и боялась ехать с вами дальше. Так что под неким предлогом она покинула автобус в одном маленьком городке по дороге. В Вендовере.
— Разумеется, мое поведение было неуравновешенным, — сказал Эл. — Все были против меня. Замышляли меня убить.
— Так что сейчас она, вероятно, вернулась сюда, — проговорил, от части самому себе, Царнас, поднимаясь на ноги. — Она полагает, что вы нуждаетесь в помощи психиатра. Возможно, так и есть. Будь я вашим адвокатом, я бы посоветовал вам обратиться в здравоохранительные учреждения округа или штата. Вы наверняка получили бы там место, а частное лечение ужасно дорого.
— Меня преследовал Харман, — сказал Эл. — Всех, кто в этом замешан, он перетащил на свою сторону. Меня обложили. Вот почему мне пришлось покинуть штат.
Разглядывая его, Царнас сказал:
— Вы бы вот над чем поразмыслили. У Хармана имеется непотопляемое дело, с которым он мог бы обратиться в суд против вас, если бы и в самом деле хотел вас преследовать, как вы, кажется, полагаете. Диффамация личности, не более и не менее, — вы в присутствии свидетелей обвиняли его в том, что он преступник, мошенник. И есть возможность показать, что это повредило ему в финансовом отношении; это ведь затронуло его деловые интересы, не правда ли?
— Перед кем я это говорил? — В доме Хармана он ничего против Хармана не говорил; в этом он был уверен. — Кто свидетель? — Старик, который слышал, как он это говорил, умер.
— Миссис Фергессон, — сказал Царнас.
Это было правдой. Эл кивнул.
— У меня нет оснований предполагать, что он замышляет против вас какое–либо гражданское дело, — сказал Царнас. — Я указываю на это лишь для того, чтобы привести вас в чувство, так что вы, быть может, вынуждены будете прислушаться к голосу разума.
— Я прислушиваюсь к голосу разума, — сказал Эл. — Все время.
— Не горе ли и потрясение из–за смерти Фергессона вызвали у вас временное психическое расстройство? — сказал Царнас. — Не под давлением ли эмоций вы утратили способность понимать, что вы делаете, с моральной точки зрения? Что ж, это не важно; так или иначе, если вы будете вести себя должным образом и не будете терять головы, то вы не предстанете перед судьей.
Кивнув на прощание, он вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась.
Часом позже Элу сказали, что он может идти.
Он вышел из здания суда и стоял на тротуаре, сунув руки в карманы своей полотняной куртки.
Они и впрямь устроили мне демонстрацию, сказал он себе, наблюдая за прохожими и дорожным движением, сильным дорожным движением — такси, автобусами — в центральной части Окленда. Они показали мне, что могут снова загнать меня сюда, когда им только вздумается. И они могут по–своему все это описать, сделать свой отчет обо всем происшедшем, а мой уничтожить. Так же, как уничтожили мой «Мармон». И они втянули в это всех, даже мою жену. Хотя, чувствовал он, она этого не понимает и никогда не поймет.
Кто вообще это понимает? — спросил он себя. Лидия Фергессон? Вероятно, нет. Этот адвокат? Слишком уж он хитер; никогда мне с ним не определиться, верит ли он в это или же прекрасно понимает, что здесь ничего нет, кроме кучи переплетенного и тщательно отполированного дерьма. Полиция? Им наплевать. Они — машина, делающая лишь то, что заставляют ее делать подведенные провода, вроде пылесоса, который втягивает в себя все, что оказывается перед ним и имеет достаточно мелкие размеры.
Все понимает Харман, сказал он себе. Он, пожалуй, единственный, в ком я могу быть уверенным. Ни Боб Росс, само собой, ни Найт, ни Гэм и никто другой из тех, кто работает на Хармана, ничего не понимают; ни даже миссис Харман. Только — сам Крис Харман; в этом и состоит разница между ним и всеми остальными. Он понимает, что происходит; знает, что приводит это дело в движение. И, подумал Эл, я тоже знаю.