Крейсер «Очаков»

Наступило утро 15 ноября 1905 г.

Сохранившиеся в Центральном государственном архиве ВМФ вахтенные журналы всех кораблей, кроме самого „Очакова”, с полной обстоятельностью передают ход разворачивавшихся тогда событий.

В 8 часов утра, одновременно с традиционным ритуалом ежедневного подъема кормовых андреевских флагов, на пяти революционных кораблях, стоящих на рейде во главе с „Очаковым”, и десяти кораблях, стоявших в Южной бухте — у причалов военного порта, торжественно, под приветственные возгласы и звуки гимна были подняты также и красные флаги на грот-стеньгах.

Одновременно красный флаг взвился над дивизией на флагштоке 29-го экипажа. У памятника адмиралу Лазареву собрались революционные моряки. Оркестр играл марши и гимн.

На „Очакове” был поднят флажный сигнал „Флотом командует Шмидт”.

Именно в эти минуты с борта „Очакова” была доставпена на берег для отправки Николаю II телеграмма [58]: „Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и перестает повиноваться вашим министрам.

Командующий флотом гражданин Шмидт”.

В 8 час. 15 мин. от борта „Очакова” отвалил приведенный в боевую готовность, с торпедами в аппаратах и поднятым на мачте красным флагом миноносец „Свирепый”. На барбете у носового 75-мм орудия стоял П. П. Шмидт в мундире с погонами капитана 2 ранга. Оркестр на палубе миноносца играл гимн. В кильватер ему следовал брандвахтенный катер „Смелый” с вооруженным караулом.

У борта ближайшего к „Очакову” броненосца „Пантелеймон”, на который восставшие особенно расчитывали, „Свирепый” застопорил машины и П. П.

Шмидт, как записано в вахтенном журнале броненосца, крикнул собравшимся на баке матросам: „С нами бог и русский народ, а с вами кто — разбойники? Ура!” Этот возглас, подхваченный командой „Свирепого”, на разоруженном „Пантелеймоне” поддержало лишь несколько голосов, команда его находилась „в полном смятении”. Миноносец пошел дальше в глубь бухты вдоль линии стоящих на бочках броненосцев. Вслед за „Ростиславом” он миновал один за другим „Три святителя”, „Двенадцать апостолов”, „Екатерину II”, „Синоп” и подошел к стоявшему в глубине бухты, на бочке № 17, учебному судну „Прут” — плавучей тюрьме, в которой содержались матросы-„потемкинцы” Без всякого кровопролития „Свирепый”, как значится в записях тех дней, его „захватил и поднял красный флаг, освободив всех арестованных и забрав офицеров”. На обратном пути миноносец „проследовал таким же шествием” вдоль линии, в которой стояли миноносцы, заградитель „Дунай”, минный крейсер „Капитан Сакен” и крейсер „Память Меркурия”. На всех этих кораблях экипажи в значительной своей части сочувствовали восставшим. Все они еще двумя днями раньше, 13 ноября, могли быть без труда привлечены на сторону восставших. Теперь же, деморализованные чухнинской демагогией, лишенные своих вожаков, запуганные они не могли поддержать Шмидта.

Фотокопия верхней части страницы вахтенного журнала эскадренного броненосца „Синоп” с записью событий в день 15 ноября 1905 г.

Учебное судно „Прут” — плавучая тюрьма, из которой 15 ноября восставшие освободили заключенных „потемкинцев”.

И все же на каждом из них еще оставалось немало смельчаков, которые, не взирая на угрозы офицеров, с приближением „Свирепого” поднимали на мачте красный флаг. Поднимись в тот момент на борт каждого из этих кораблей заранее подготовленный внушительный караул восставших из команд и революционных матросов дивизии, — положение могло бы сложиться по- иному. Даже на флагманском „Ростиславе”, команду которого обрабатывали с особой тщательностью, нашлись поистине бесстрашные матросы, криками „Ура!” отвечавшие на призыв П. П. Шмидта (ни одного из них команда, несмотря на офицерские дознания не выдала!).

Но П. П. Шмидт на „Свирепом” уходил дальше, торопясь обойти всю эскадру, — и только что поднятые красные флаги (это были обычные красные с косицами флаги „Наш” свода сигналов) тотчас же спускались руками офицеров и кондукторов. Вдогонку уходившему миноносцу неслись ругань и проклятия „верноподданных”. Командир георгиевского крейсера „Память Меркурия” в упор крикнул П. П. Шмидту: „Мы служим царю и отечеству, а ты, разбойник, заставляешь себе служить”.

Были и другие примеры. С задержанного утром при входе на рейд парохода РОПиТ „Пушкин” (подозревалась доставка карательных войск) добровольно остались на „Очакове” два студента Новороссийского университета Петр Моишеев и Александр Пятин. Переодетые матросами, они активно участвовали в восстании.

Вернувшись на „Очаков”, П. П. Шмидт обратился к Команде со словами, что он, рассчитывая путем мирной манифестации присоединить флот к восставшим/не ожидал такого поражения. Он не мог и думать, что вокруг окажутся такие „жалкие, темные рабы”, не способные бороться с несправедливостью. П. П. Шмидт призвал „очаковцев” продолжать борьбу, не взирая на одиночество на поле боя, а в случае неудачи уйти в другие города — в Одессу или Феодосию, чтобы там способствовать народному восстанию и вместе с народом продолжить борьбу. Горькими словами проклятия городу, где господствуют одни предатели, шпионы, опричники, где для свободных людей нет места, где всюду царит рабство, окончил он свою речь.

Но расчеты на уход из Севастополя едва ли могли быть оправданными — „очаковцы” не согласились бы покинуть своих восставших товарищей на берегу, в дивизии, да и угля на корабле было мало — лишь немногим больше 100 т.

Только тогда, наконец, П. П. Шмидт принимает предложенный матросами план захвата ближайшего к крейсеру броненосца „Пантелеймон”. Недавний „Князь Потемкин-Таврический” сохранил, несмотря на переукомплектование команды, прежние революционные традиции. С помощью сохранившихся в составе команды броненосца сторонников восстания корабль в 11 час. 40 мин. был беспрепятственно захвачен боевой ротой с „Очакова”, предводительствуемой минным квартирмейстером броненосца Захарием Циомой. Арестовав командира корабля, офицеров и кондукторов, при полном, как сказано в вахтенном журнале броненосца, их пассивном состоянии, восставшие отправили их на „Очаков”, а на мачте „Пантелеймона” подняли красный флаг и расставили у главнейших боевых постов свои караулы. Ускользнул из офицеров один мичман В. А. Яновский, который по концу спустился в воду и спрятался на подобравшем его катере броненосца. Заявив, что у него слишком много пара, который надо отработать, старшина катера Антон Сирченко, несмотря на направленные на него винтовки, отвалил, обошел для обмана вокруг корабля и полным ходом удрал к „Ростиславу” (предателя потом хорошо наградили).

К команде броненосца обратился с речью прибывший с „Очакова” П. П. Шмидт. Слушавший его речь арестованный командир „Пантелеймона” капитан 1 ранга Н. Е. Матюхин докладывал позднее, что П. П. Шмидт объявил о своем намерении наследующий день (?) перейти с сыном на борт „Пантелеймона” и поднять на нем вице-адмиральский флаг. Но и это решение, которое могло бы усилить позиции восставших, осталось неосуществленным. Запоздало и распоряжение П. П. Шмидта о доставке из порта замков и снарядов для „Пантелеймона”, — он так и остался полностью в небоеспособном состоянии.

Попыток захвата других кораблей на рейде не предпринималось, хотя в распоряжении восставших имелся целый ряд малых кораблей, вооруженных грозным оружием ближнего боя — торпедами; в их руках, наконец, были склады и арсеналы порта, они могли бы рассчитывать на полное содействие помогавших им во всем рабочих, а главное — на сотни готовых к бою матросов дивизии. Нужна была только ясность мысли и решимость руководителей. При поддержке миноносцев, „Очакова” и „Пантелеймона” абордажные партии восставших моряков еще могли бы захватить поодиночке большую часть, если не все стоявшие на бочках корабли эскадры. Ведь удавалось же это Чухнину даже с помощью барж с солдатами. А здесь на каждом корабле революционных матросов с нетерпением ожидали их товарищи; наверняка, как и при захвате броненосца „Пантелеймон”, пускать в ход оружие не пришлось бы! Но, повторяя роковую ошибку декабристов, П. П. Шмидт медлил, давая противнику время завершить последние приготовления к расправе.