Страница 17 из 41
Высочайший смотр и вожделенные императорские благоволения — как можно было ими пожертвовать ради удовлетворения потребностей эскадры, для которой все равно денег не хватало. Потому и “Баян” (то же ожидали и от “Цесаревича”) должен был явиться перед всегда скучающим Помазанником, давно утомленным этими бессмысленными смотрами. Он ведь никогда не позволял себе отвлекаться вопросами к офицерам о нуждах их новых кораблей. Бюрократия его от таких забот тщательно оберегала. А потому и смотры, вместо помощи кораблю, превращались в бесполезный ритуал. Пользу он приносил лишь высшему начальству.
Уже не видя необходимости притворяться, бюрократия даже не стала зачислять “Баян” (как это было с ожидавшимся в 1901 г., но пришедшим в 1902 г. “Ретвизаном”) в состав отдельного отряда судов, назначенных для испытаний. Корабль просто демонстрировал свое присутствие на Балтике, изрядно уставшей после особенно больших торжеств во время свидания 24–27 июля 1902 г. в Ревеле германского и русского императоров. Тогда вместе с четырьмя германскими кораблями во главе с яхтой “Гогенцоллерн” на Ревельском рейде, выстроившись в пять рядов, собрались 30 вымпелов. Среди них был и пришедший из Америки броненосец “Ретвизан”. “Баян” на эту встречу опоздал ровно на год. Но зато теперь “Баян”, вместо того, чтобы спешить в Тихий океан, должен был на Балтике исполнять малопонятное поручение бюрократии и принимать следовавшие друг за другом, осматривающие его делегации.
15 июня 1903 г. “Баян” принял на борт членов комиссии по постройке Кронштадтского Морского собора. Путь на этот раз проложили через всю тогда еще русскую Балтику до порта Императора Александра III. В пути члены комиссии с участием вице-адмирала С.О. Макарова знакомились с устройством корабля и его механизмами.
26 июня в 4 ч утра крейсер вернулся в Кронштадт и отдал якорь на Большом рейде. В 11 ч 45 мин “Баян” был введен в Среднюю гавань, здесь на швартовах у западной стенки приступили к подведению итогов плаваний и устранению неизбежных мелких неполадок.
4 июля в 3 ч дня паровые буксиры вывели корабль на Большой рейд. В 5 ч 25 мин корабль снялся с якоря и отправился в новое плавание. Побывав во всех, наверное, портах русской Балтики (об этом обстоятельно рассказывали “Котлин” и “Кронштадтский вестник”), вернулись в Среднюю гавань, еще раз совершили выход в море и, вернувшись, погрузились в подготовку к предстоявшему смотру генерал-адмирала.
В смотре 22 июля вместе с “Баяном” участвовали уходящие в заграничное плавание броненосец “Ослябя”, крейсер "Генерал-адмирал" и семь отправлявшихся на присоединение к эскадре Тихого океана 350-тонных миноносцев типа “Буйный”. С легким сердцем и привычным бездушием, устало скользя взором по лицам вытянувшихся в строю матросов и офицеров и ни во что не вникая, отпускал его высочество в плавание эти совсем не готовые для дальнего похода корабли. Тремя группами их отправляли 19, 21 и 23 августа. Никто не ведал, что претерпев множество аварий, в которых “Бедовый” едва не погиб, а “Буйный”, попав на камни, свернул себе на сторону форштевень, кораблям после особенно удручающих бедствий в составе отряда контр-адмирала А.В. Вирениуса придется вернуться в Россию, чтобы в 1904 г. снова отправиться в поход с эскадрой З.П. Рожественского.
Броненосный крейсер “Баян” во время смотра. Кронштадтский рейд, 24–27 июля 1902 г.
Но особенно благостной была, по-видимому, эта встреча “Баяна” со своим главным флотским начальником. Его высочество, конечно, уже запамятовал обстоятельства заказа этого корабля почему-то не по лучшим мировым образцам, но зато с немалыми, как теперь бы сказали, “откатными” и многими гешефтами. Утомленный постоянным отлыниванием от дел флота и столь же постоянными вояжами для отдохновения в Париж, он величественно нес по палубе “Баяна” свои “семь пудов августейшего мяса” и лишь изредка потухшим взором скользил по лицам вытянувшихся перед ним офицеров. Все были, конечно, наслышаны о проявленном недавно на “Ростиславе” “тонком” душевном внимании великого князя. Он тогда, в 1900 г., одарив рукопожатиями строевых офицеров, не нашел причины тем же образом уважить принадлежащих к “черной кости” инженер-механиков. И один из них, не стерпев оскорбления, после смотра обратился к командиру — великому князю Александру Михайловичу — с рапортом об увольнении в запас. В предания вошла и историческая фраза: “Ну, Бог с вами”, — которой он в 1905 г. напутствовал в Либаве уходивший с 3-й эскадрой в Тихий океан броненосец “Николай I”.
Сумрачно обойдя строй офицеров и наскоро осмотрев корабль, великий князь, провожаемый всеми почестями по уставу, с сознанием исполненного долга покинул “Баян”. Всего этого в газетах понятно, не писали — восторженно верноподданный тон корреспонденции был и тогда обязательным. Бюрократия тем временем готовилась к еще более эффектному зрелищу — уже для императора. В № 169 за 26 июля газета “Кронштадтский вестник” помещала корреспонденцию о состоявшемся прошлым днем высочайшем смотре и уходе в присутствии императора в заграничное плавание броненосца “Ослябя” и крейсера “Баян”.
Бесполезно, конечно, в верноподданических статьях искать какие-то логические мотивы императорских смотров. Ритуал их был давно и навечно, как всем казалось, отработан. Неторопливый обход строя офицеров, редкие льстивые фразы, обращенные к тем, кого государь (память у него на лица была, как говорят, отменная) узнавал по прежним встречам, пустые обывательские вопросы, на которые, даже при их явной нелепости, надо было всегда утвердительно отвечать “так точно, ваше императорское величество”. Смущавшие государя отрицательные ответы не допускались.
На этот счет молодым офицерам давались специальные наставления. Безмерно тяготясь государственными делами (как о редком выпавшем счастье он мог записать в дневник, что ему удалось “урваться” на часок в байдарочную прогулку), государь старался не затягивать смотров и уж тем более демонстрации ему деталей устройства и вооружения корабля. Чудом сохранился снимок, запечатлевший обряженного во флотский мундир и откровенно скучающего, согнувшегося в совсем не строевой позе государя, который, невзирая на обращенные к нему взоры сопровождающих, пытается носком сапога поддеть какую-то замеченную им соринку (или что-то другое), привлекшее его августейшее внимание на палубе второго “Рюрика”.
Разно отзываются о нем участники смотров — от откровенно саркастических замечаний (“мутным взором окинул собственный его величества крейсер” — “Магдалинский”. “На морском распутье”, Ярославль, 1949 г.) до признаний в беспредельном обожании и преданности. Иные, даже находясь в эмиграции, продолжали вспоминать “необыкновенно доброе, открытое и спокойное лицо государя” (Военно-исторический вестник, № 27, 1966) и оплакивали горестную судьбу этого “чудного, доброго, кристальной души человека, отдавшего всю жизнь на служение Родине” (С.Н. Тимирев, “Воспоминания морского офицера”, Нью-Йорк, 1961; СПб 1998, с. 22). Что поделать — люди и сегодня не хотят знать уроков истории.
Что же до “Кронштадтского вестника” 1903 г., то в нем рассказывалось, как государь, осчастливив “Баян” своим прибытием, соизволил милостиво проследить за съемкой с якоря “Осляби”, а затем подробно осмотреть крейсер. Тот же ритуал осмотра государь повторил на "Генерал-адмирале“ и с его борта наблюдал, как приветствуя самодержца всеми подобающими почестями, проходил мимо броненосец ”Ослябя". Те же эффектные проводы в движении в 11 ч 35 мин повторились при проходе уже снявшегося с якоря “Баяна”.
Так безмятежным июльским утром, в разгар чарующего северного лета, под ласковыми взглядами (многие пишут об их очаровании) обожаемого государя завязывалась драма, навстречу которой “Баян” и “Ослябя” уходили в манившее курортной негой Средиземное море. Здесь они должны были встречаться с двумя другими — застрявшим в Тулоне “Цесаревичем” и ветераном флота, когда-то в 1895 г. возглавлявшим русскую эскадру в бескровной победе в Чифу — “Императором Николаем I”.