Страница 19 из 88
Ассоциация «Красного Ромба» из Хайфы помогла интуристам с билетами, чтобы те могли вернуться в свои дома после неудачного путешествия на землю фараонов, а также — с размещением в госпиталях, кому это было необходимо, или в гостиницах на ночь. Но были и такие неугомонные, которые в поисках сакральных знаний древних цивилизаций или острых ощущений пожелали остаться в Египте и продолжить свое путешествие, направившись в Каир. Правда, таких упертых было не больше десятка. Одним из них оказался Лин Ли, последовавший за Надире в столицу Египта вместе с теми, кто в мгновение ока стал одиноким взрослым либо малолетним сиротой.
Лин Ли, китаец с корейскими и башкирскими корнями, будучи мастером розыгрыша и переодеваний, удивительным образом превратился из рассудительного, здравомыслящего и жизнерадостного пилота «вселенского» скимера в неуравновешенного меланхолика, впадающего в депрессию человека, который вечно жалуется на судьбу-злодейку, «узко видящего» очкарика-историка, отказавшегося носить даже линзы и подвергать «Свое Величество» простейшей операции из-за того, что когда-то против этого высказывался его университетский профессор. Образ «ботаника», как называли обычно студенты такого зануду учёного, помешанного на доказательстве общих корней у древнейших цивилизаций — египетской, времен фараонов первых династий, и древнекитайской императорской, — ему вполне удался.
Что ж, игру нужно было с чего-то начинать. И Лин решил: верный способ — притвориться недомогающим, чтобы вызвать сочувствие или, на худой конец, обратить на себя внимание. А выброс негативной энергии привлечет либо сочувствующих, либо злорадных наблюдателей, которые, подобно Паразитам, заряжаются от скулящего нытика его мощными истерическими вибрациями.
Люди неуравновешенные в таких случаях начинают нервничать, желая заткнуть зануду, который беспардонно вторгся в их, с таким трудом наконец-таки обустроенный, мирок в персональной ракушке. Они морщатся, отворачиваются или делают резковатые замечания в его адрес. Люди же стабильные в своем позитивном взгляде на жизнь пытаются помочь бедолаге выяснить причину беспокойства и, по возможности, избавить его от страдания.
Но есть и такие, кстати, ради одной из них Лин и отправился в Каир, которые внешне никак не реагируют на происходящее рядом, а в душе цинично замечают: «Он заслужил это, раз страдает… Каждому свое», или «А жизнь все-таки еще не так скучна, раз кому-то хуже, чем мне», или мысленно отмахиваются: «А, пусть с ним что угодно происходит, лишь бы не со мной» — и продолжают спокойно существовать дальше, при этом почувствовав себя выше, защищеннее, неуязвимее и…радостнее. Хотя это «радостнее» больше напоминает «гадостнее».
«Что ж, попробуем притвориться больным», — подумал Лин.
Он выбрал место в салоне с таким расчетом, чтобы Надире была у него прямо перед глазами. Дождался, когда аэробус поднимется в воздух, и трагически сморщился, скрючился, издав еле слышный стон.
Рядом сидевший сосед, хотя и находился в состоянии транса, тут же отреагировал, полностью развернувшись к конспиратору.
— Что с вами? — участливо спросил он, взяв Лина за плечо.
— Спазмы в желудке. Это от нервных перегрузок, — ответил тот и снова согнулся пополам.
Подошел стюард в голубом костюме, симпатичный еврейский парень.
— Ему плохо с желудком, — сообщил стюарду сосед, пока Лин пытался справиться с мнимой болью.
— Мне очень плохо, я умираю. Давление падает, руки немеют…
— С вами уже бывало такое? — озабоченно спросил стюард.
— Да… Это конец. Почему я такой невезучий, — заскулил Лин, поглядывая на затылок Надире. Но та даже не шелохнулась. Ее, похоже, совершенно не трогали страдания соседа. А ведь в случаях, когда люди все вместе переживали ужасные испытания, в дальнейшем они сплачивались, становились более чуткими. Но где там… Она была полностью поглощена собой… или была уверена, что есть, кому помочь бедняге.
— Я сейчас принесу сладкого горячего чая и спазмолитик. Вы просто перенервничали. Все будет хорошо, — ответил стюард и ушел.
Соседи начали советовать Лину, как ему дышать, держать ли руки в области желудка, закрыть глаза или откинуться на сиденье. Люди повели себя ровно так, как и положено было вести себя человеку в подобном случае. Но только не Надире.
Лин заметил возле иллюминатора свободное место, как раз напротив Надире. Вскоре стюард принес чай.
— Благодарю вас, — ответил Лин, беря чашку обеими руками и одаривая стюарда елейной улыбкой, на какую способны лишь представители Востока. — Можно, я пересяду ближе к иллюминатору, вот здесь, где свободное место? А то у меня голова кружится.
— Конечно, прошу вас… Я помогу, — участливо улыбнулся молодой человек.
Лин благополучно перебрался в кресло возле иллюминатора, как раз напротив Надире. Какая возможность прозондировать эту красотку!
Девушка пребывала в полудреме, прикрыв глаза.
«Красивая… — заметил про себя Лин, разглядывая египтянку. — Губки алые, ротик маленький, как у китаянки, кожа смуглая, чистая, гладкая, точно фарфоровая…Ни единого изъяна в лице…Даже волосы, как у богини, никакой неопрятности…Носик маленький, а глаза, хоть и прикрытые, наверное огромные, сияющие…»
Надире открыла глаза, почувствовав, что ее бесцеремонно разглядывают, и вопросительно глянула на китайского очкарика. Вид у него был приблажный, улыбающийся, будто он чудо увидел, и глаз не может оторвать. Смерив его презрительно оценивающим взглядом, девушка вновь прикрыла глаза, так и не проронив ни слова.
«Хоть бы рот открыла, сказала бы пакость какую-нибудь…Хм! Слишком самоуверенна. Возможно, этому спокойствию и уверенности есть вполне объяснимая причина… Попытаемся залезть в ее мозги и узнать, о чем думает такая красотка?»
«Алишер, сволочь, без меня умотал, а я здесь как проклятая!.. Теперь опять искать работу…Одежды ни хрена не осталось… Где он теперь, этот придурок?.. Опять, кажется, этот узкоглазый пялится… Что мне выбрать на этот раз: танцевать, петь, демонстрировать модели или стать за стойку бара?.. Проклятье! Как этот говнюк посмел променять меня на какого-то имама?!»
«Однако…! — усмехнулся про себя Лин, прочитав мысли внешне вроде бы спокойной девушки. — Дай-ка я побеседую с ней. Буду косить под идиота. Придуркам многое и почти всегда прощается».
— Гробницы древних египетских царей всегда считались самым большим чудом света… причем в буквальном смысле слова, — начал Лин декламировать, пытаясь завязать разговор и познакомиться с девушкой.
Надире открыла глаза и нахмурилась, пытаясь понять, что происходит.
— Что, простите? — переспросила она.
— Я говорю: гробницы древних египетских царей всегда считались самым большим чудом света. Путешественники, плывущие по мутным водам Нила, с замиранием сердца и мистическим трепетом взирали на необыкновенные горы удивительно правильной формы, расположенные по берегу на территории — от современного Каира до Фогомского оазиса, — с пафосом декламировал Лин, упиваясь историческими фактами.
«О, Боже! Этого еще не хватало на мою несчастную голову!» — подумала Надире.
— Первым из фараонов в трехтысячном году до нашей эры распорядился воздвигнуть над своей гробницей шестидесятиметровую пирамиду египетский царь Джосер, первый из третьей династии, — вдохновенно продолжал Лин свою общеобразовательную речь. — До этого в Египте строили гробницы с массивной прямоугольной надземной частью, сложенной из камня. По форме они напоминали арабские скамейки — мастабы — и под этим названием и вошли в науку…
Надире снисходительно смолчала и снова прикрыла глаза, а Лин все продолжал декламировать.
— …Почти пять тысяч лет возвышается на плато в Гизе под Каиром эта огромная пирамида. Некоторые, правда, считают, что ей не менее десяти тысяч лет…Высота ее когда-то равнялась ста сорока семи метрам, а сейчас из-за обвала вершины — ста тридцати шести с половиной метрам. Длина каждой стороны составляет двести тридцать три метра. Чтобы обойти кругом пирамиду Хеопса — или как правильно сказать: Хуфу, — придется пройти около километра…