Страница 9 из 18
Многие замечали в Гитлере это противоречие — громадную разницу между его яркими выступлениями на публике и полнейшей бесцветностью в частных беседах. Капитан Майр, «первооткрыватель» Гитлера в первую очередь как оратора, отмечал, что тот был «стеснительным и робким»‹31› среди солдат в казарме, и при этом воодушевлял большую аудиторию, выступая в пивной. Майр впоследствии утверждал, что эта особенность позволила людям более умным со временем использовать Гитлера в своих целях. «В роли вождя, — писал Майр, — Гитлер, пожалуй, являлся самой большой мистификацией, когда-либо случавшейся в мире»‹32›.
Несмотря на то, что к партии нацистов присоединились такие люди как Герман Геринг и Эрнст Рем — личности значительно более проницательные и политически грамотные, офицеры служившие в немецкой армии во время войны, следует признать, что Гитлер никак не подчинялся им. Разумеется, Гитлер заимствовал большинство идей у других. Например, у Готтфрида Федера, политического экономиста, который призывал покончить с «процентным рабством». Но к лету 1921 года Гитлер стал безусловным лидером партии нацистов. В некотором смысле странности Гитлера — в частности, тот факт, что он не способен был «нормально» общаться, и при этом умел зажечь толпу — возымели обратный эффект: появилось ощущение, что Гитлер представляет собой новый тип политического лидера. «В его личности всегда присутствовали стороны, которые он никогда не показывал другим, — вспоминал один из его давних знакомых. — Он свято хранил свои секреты, и во многом остался для меня загадкой»‹33›.
Именно это удивительное сочетание — способность Гитлера находить контакт с большой аудиторией, зачастую с помощью подтверждения собственных убеждений слушателей, и неумение общаться с отдельными людьми в повседневной жизни — стало основой становления «харизмы» Гитлера-оратора. Невероятно, но Гитлер сближался с толпой в целом и при этом оставался совершенно далек от отдельного собеседника.
Шарль де Голль, современник Гитлера, считал умение политика создавать «дистанцию» жизненно необходимым. «Прежде всего, — писал де Голль, — авторитет не может обходиться без тайны, поскольку то, что слишком хорошо известно, мало почитается. Во всякой религии есть святая святых, и великий человек не кажется таковым для слуги, который его хорошо знает. В замыслах, манере поведения и ходе мыслей настоящего лидера должно быть „что-то такое“, неуловимое для других, загадка, которая озадачивает, будоражит, приковывает внимание ‹34›… Отчужденность, твердый характер, способность сохранять спокойствие — именно эти качества создают образ того, кто готов нести бремя, слишком тяжелое для простых смертных… Он [лидер] должен принять одиночество, которое, согласно Фаге, является „уделом высших существ“»‹35›.
Одним из многих различий между де Голлем и Гитлером — родившимися с разницей в несколько месяцев — было то, что де Голль сознавал пользу «отдаленности» от ведомых им людей, и он работал над ее созданием. Гитлер никогда не предпринимал ничего в этом направлении намеренно. Ему всегда было тяжело общаться с отдельно взятыми людьми — «нормальная» дружба была для него невозможна. Просто в определенный момент эта его особенность вдруг стала ценным преимуществом. Многие последователи Гитлера отмечали его нелюбовь к личному общению, однако воспринимали ее как отличительную особенность харизматичного человека. Своего рода знак героя.
Глава 3
В ожидании героя
Понятия героизма и харизмы тесно переплетаются. Настолько тесно, что Макс Вебер считал «личный героизм» одним из важнейших признаков «истинной харизмы»‹1›. И не случайно Адольф Гитлер утверждал, что его приход к руководству нацистской партией в значительной мере оправдан его «героическим» прошлым.
После Первой мировой войны многие в Германии мечтали о появлении героя («сильного человека»‹2›, как выразился сторонник нацистов Эмиль Клейн), который должен повести их к новой, лучшей жизни. В период с 1919 по 1923 год Гитлер для этих людей неуклонно превращался в «героя, способного повести за собой». В этом он опирался на мощную традицию «героической личности», традицию, утрированную во время становления современного немецкого государства в XIX веке. Например, в память о «героических» деяниях объединившего страну канцлера Бисмарка по всей Германии было воздвигнуто более 200 Bismarcktürme (башен Бисмарка). Да и немецкие философы, такие как Артур Шопенгауэр, также боготворили власть великих личностей, а не правительств, а Фридрих Ницше страстно пропагандировал важность появления сильной личности в «безбожном мире». Так, он преклонялся перед Наполеоном, которого считал «воплощением благородного идеала»‹3›.
Немцы с воодушевлением принялись в своей истории искать героические личности. Так, одной из самых популярных достопримечательностей Германии стал Herma
Перед Первой мировой войной многие члены популярного молодежного движения Wandervogel требовали героическую личность, которая спасет немцев от усиливающейся индустриализации и поведет их назад к природе. Питер Вирек писал об одном из таких отрядов Wandervogel: «Их энергичные молодые лица преображаются, когда при свете костра кто-нибудь читает вслух книгу любимого автора, Ницше или, пожалуй, Стефана Георге, который в начале 1907 года призывал: „Человек! Поступок! Высший суд народа взывает к Человеку! К Поступку! Быть может, тот, кто томился в ваших тюрьмах и бездействовал среди ваших убийц, восстанет и совершит поступок“»‹4›.
Движение Wandervogel было основано в 1901 году под воздействием идеалов молодого дипломата Германа Хофмана-Фелькерсамба и в предвоенные годы стало самым популярным молодежным движением. Впоследствии некоторые члены Wandervogel, такие как Бруно Хенель, вступили в партию нацистов и принесли с собой юношеский пыл и идеализм. «Мы часто сиживали там [за городом] по вечерам и для нас это всегда было целое событие. Позднее моя жена тоже стала принимать участие в наших встречах; мы познакомились еще совсем молодыми. И в дальнейшей жизни мы часто возвращались мыслями к тем временам, ведь это был лучший период нашей жизни. Мы часто пели, у нас были хоровые кружки, коллективы народных танцев. Мы оба, я и моя жена, занимались народными танцами. Всех объединяло настоящее чувство сопричастности, вытекающее из философии Wandervogel. Это был своего рода протест против буржуазного мира»‹5›.
«Это было реакцией против эры императора Вильгельма, насквозь пронизанной индустриализацией и коммерцией, — подтверждает Фридолин фон Шпаун, еще один член Wandervogel, который вырастет в убежденного сторонника Гитлера. — Они были очень молодыми людьми, им все чертовски надоело, и они вышли на лоно природы и искали в естественной среде то, чего им не хватало в собственном окружении. Я присоединился к движению случайно, в городе Элберфельд — это было еще во время Первой мировой войны. Мы ходили в походы… пели наши песни, готовили еду, играли, занимались спортом… Это было духовное движение»‹6›.
Рихард Вагнер, еще один сторонник «духовного движения» и выразитель протеста «против буржуазного мира», был героем для многих членов Wandervogel — так же, как и для Адольфа Гитлера. Оперы Вагнера, к примеру, «Кольцо Нибелунгов» (Der Ring des Nibelungen), в которых встречались такие эпические фрагменты, как «Сумерки богов» (Götterdämmerung), погружали слушателей в атмосферу великих древнескандинавских и немецких саг и мифов. Гитлер был настолько покорен героической романтикой произведений Вагнера, что еще в предвоенной Вене «минимум десять раз»‹7› ходил на оперу «Лоэнгрин», центральный персонаж которой — рыцарь Святого Грааля. Он даже пытался — безуспешно — создать свою собственную героическую оперу под названием «Кузнец Виланд».