Страница 14 из 18
И все же, читая «Майн кампф», нелегко отделаться от мысли, что это творение маниакального, почти душевнобольного человека. В первую очередь — из-за жестокости, которой буквально пропитана вся книга.
«Дело в том, что все его программы, даже мирные, предполагают кровопролитие, — писал Конрад Гейден. — Это придавало его внешней политике зловещий оттенок. Говорил ли он об искусстве, об образовании, об экономике — во всем он видел кровь»‹17›. В равной степени в «Майн кампф» присутствуют невероятные амбиции и тщеславие. Гитлер был 35-летним осужденным террористом, который с небольшой шайкой единомышленников предпринял безнадежную попытку переворота в Баварии. И при этом предлагал читателям книгу, в которой фривольно рассуждал о внешней политике Германии, одного из крупнейших государств Европы.
Следует отметить, что Гитлер фактически ни о чьих больше заслугах, кроме как о своих, в развитии нацистской партии, не пишет. Он не просто помещает себя в центр событий, но и подает себя как практически единственного их субъекта. «Сочетание навыков теоретика, организатора и лидера в одном лице — редчайшая комбинация, которая не часто встречается, — писал Гитлер в „„Майн кампф““. — Это сочетание отличает великого человека»‹18›. Вне всяческих сомнений, Гитлер хотел заставить весь мир считать именно его этим «великим человеком».
Двухтомник «Майн кампф», первый том которого был выпущен в 1925 году, а второй — в 1926 году, не стал бестселлером, по крайней мере поначалу. К 1929 году, например, было продано меньше 15 000 экземпляров второго тома. И только дальнейший успех Гитлера на выборах обеспечил книге рекордный тираж — к 1945 году только в Германии было продано десять миллионов экземпляров‹19›.
Гитлера выпустили из Ландсбергской тюрьмы 20 декабря 1924 года, в полдень. Из назначенного ему пятилетнего срока он отсидел не полные 38 недель. Прокурор Баварии выступил против досрочного освобождения Гитлера, но Баварский верховный суд не согласился и распорядился выпустить его на свободу.
За время недолгого отсутствия Гитлера нацистская партия начала разваливаться. Альфред Розенберг, назначенный Гитлером главой партии на время своего заключения, не смог контролировать все подводные течения в организации. Тот факт, что Гитлер назначил своим заместителем слабого и слишком склонного к теоретизированию Розенберга, свидетельствует о его нежелании подвергать риску свою абсолютную власть — даже в ущерб общему делу.
Гитлер вышел из Ландсбергской тюрьмы вождем не только нацистской партии, но и большей части националистически настроенных правых сил страны. Теперь он также считал, что нацистам следует попробовать другой способ прихода к власти — через избирательные урны‹20›. Одна из его знаменитых фраз гласит: «Чтобы победить их на выборах, нужно больше времени, чем на то, чтобы перестрелять, но зато, по крайней мере, результат будет гарантирован их собственной конституцией!»
Хотя Гитлеру после выхода из тюрьмы и было позволено воссоздать партию, выступать публично почти на всей территории Германии ему запретили. Но при этом его основные оппоненты потихоньку исчезали с политической арены. В марте 1925 года его бывший соратник по Пивному путчу, Эрих Людендорф, принял участие в президентских выборах и катастрофически провалился, набрав немногим более одного процента голосов. Людендорф совершил политическое самоубийство. Теперь никто больше не сможет назвать Гитлера человеком Людендорфа.
Гитлер делал все, чтобы укрепить свои позиции как лидера партии. И тут, в первые месяцы после освобождения из тюрьмы, самый большой вызов для него исходил от Грегора Штрассера. По просьбе Гитлера Штрассер, продав аптеку в Баварии, переехал на север Германии, чтобы помочь в организации нацистской партии там. Штрассер воспользовался этой возможностью, чтобы открыть дискуссию среди северогерманских сторонников о точном содержании политики НСДАП. В этих дискуссиях принимал участие молодой последователь Штрассера Йозеф Геббельс. Это был относительно новый член партии, который присоединился к нацистам только в конце 1924 года, защитив к тому моменту докторскую диссертацию по немецкой литературе.
Штрассер не пытался потеснить Гитлера с его позиции вождя нацистов, но его попытки внести изменения в политику партии казались Гитлеру опасными. И реальная суть их разногласий сводилась вовсе не к степени социализма в движении, что считалось официальным предметом споров между Штрассером, представителем социалистического крыла НСДАП, и Гитлером. Истинное противоречие заключалось в следующем: будет ли партия нацистов «нормальной» политической партией, в которой позволительна внутренняя дискуссия, или же она будет «движением», единолично ведомым харизматическим вождем.
Еще одной проблемой, с которой столкнулся Гитлер, был тот факт, что Штрассер и другие лидеры нацистской партии в северной Германии были не в ладах с руководством в Мюнхене, за исключением, конечно, самого Гитлера. Подход Гитлера к этому вопросу может служить прекрасным примером его отношения ко всем разногласиям, которые возникали в руководстве партии. Суть этого отношения заключалась в максимально полном невмешательстве. Он интуитивно понимал, что поддержка той или иной стороны приводит лишь к отчуждению недовольной фракции. Такой стиль руководства шел вразрез с его глубоким убеждением в том, что люди в борьбе должны выяснять отношения между собой. А невмешательство, наоборот, соответствовало его пассивному характеру. В конечном счете ну что ему было до того, что Грегор Штрассер или какой-нибудь другой нацист с севера не поладит с Юлиусом Штрайхером и Германом Эссером из Баварии?
Однако подобное спокойное отношение кардинально менялось, когда под сомнение был поставлен личный авторитет Гитлера как абсолютного диктатора нацистской партии. Именно это произошло в ноябре 1925 года, когда северная группа нацистских деятелей обратилась к Грегору Штрассеру с просьбой внести поправки в политическую программу, которую Гитлер с Дрекслером разработали в 1920 году. Штрассер охотно за это взялся, но некоторые из предложенных им нововведений — скажем, перераспределение земли — противоречили стремлению Гитлера сделать партию нацистов более привлекательной в деловых кругах. Поэтому Гитлер созвал экстренную партийную конференцию, которая состоялась 14 февраля 1926 года в городе Бамберг на севере Баварии, на которой наряду с мюнхенскими сторонниками Гитлера — Эссером, Штрайхером и Федером — присутствовали Штрассер и Геббельс.
Разумеется, Гитлер не вступал в дебаты со Штрассером. Два часа он морализировал, отстаивая свое — а значит, и нацистское — неизбежное несогласие с изменениями, которые Штрассер и его сторонники хотели внести в программу. Геббельс был абсолютно подавлен. Его расстроили не так взгляды Гитлера, считавшего уничтожение большевизма одной из основных задач нацистов — сам Геббельс планировал сотрудничать с Советами в борьбе с так называемой еврейской властью на Западе, — а сам характер проведения конференции. Гитлер выступал, его сторонники согласно кивали головами, затем произошел короткий обмен мнениями, сжатое выступление Штрассера — и все. Программа осталась слово в слово такой, какой ее записали в 1920 году.
Геббельс писал, что чувствовал себя и Штрассера «бедными родственниками, рассыпающими бисер перед свиньями», а также, что «больше не может всецело доверять Гитлеру»‹21›. Он был «в отчаянии». Но у него было ощущение, что Гитлер ограничен в своих действиях своими мюнхенскими товарищами по партии, и потому считал, что для Штрассера и его сторонников остался один выход — поговорить с Гитлером напрямую.
Вера Геббельса в то, что проблему можно решить, если отстранить от Гитлера его «подлых» советчиков, является красноречивым примером отношения, которое вскоре станет повсеместным в нацистском государстве. Мысль о том, что «если бы только Гитлер знал», все было бы по-другому, станет важным предохранительным клапаном для режима, стремившегося уберечь своего вождя от критики. Удивительно не то, что у Геббельса сформировалось такое отношение еще на ранней стадии развития нацизма, а то, что возникло оно вопреки очевидным фактам, свидетельствовавшим о прямо противоположном. И не было никаких «подлых» лиц, которые вычитывали бы в Бамберге Штрассера и Геббельса за их ошибки. Их вычитал сам Гитлер. Так отчего же Геббельс считал, что разговор с Гитлером что-либо изменит? Уже тогда Адольф Гитлер был абсолютно не способен хоть чем-то поступиться в вопросах, которые считал по-настоящему важными.