Крушение

Иногда, после нескольких бессонных ночей, Головко приходил в отчаяние от несоответствия стоящих задач и имеемых возможностей.

— Залатаешь здесь, там рвется, — сердился он, прикуривая от одной папиросы другую. — Будь хоть семи пядей во лбу — и то ничего не придумаешь. В такие минуты он подходил к карте и повторял вслух знаменитую Душеновскую фразу: «Думай. Думай так, чтобы из-под шапки дым пошел».

Уже потом он придумал для себя другую фразу: «Флотом командовать, товарищ Головко, потруднее, чем носорога ловить голыми руками». И произнеся ее, по малообъяснимым ассоциациям сразу успокаивался и с новой энергией принимался за дела.

Последние недели основные заботы рождал Северный морской путь. Три тысячи пятьсот морских миль в один конец. Наиболее отдаленный и наименее защищенный. Еще задолго до войны этому пути уделялось большое внимание. На семнадцатом съезде партии было решено, что освоение сей важнейшей северной артерии, превращение ее в регулярный морской путь, надежную связь с Дальним Востоком — одна из главных задач пятилетки. Северному морскому пути выделялись немалые деньги, лучшие кадры, о нем много писали газеты, журналы, его первопроходцев щедро чествовали. И все же, сейчас для Головко было совершенно очевидно — укреплению обороноспособности этого важного пути было уделено недостаточно внимания. Никто не мог даже предположить, что сюда, в самые глубинные и суровые районы советской Арктики попытается проникнуть враг. Только перед самой войной здесь было наспех установлено несколько батарей береговой обороны да была сформирована в составе флота для защиты внутренних арктических коммуникаций Беломорская флотилия. Попросту до всего сразу не доходили руки. Слишком много предстояло сделать здесь на Севере за короткое оставшееся до начала войны время.

Действительно, еще до 1932 года Северный морской путь оставался кладом за семью замками. Только трижды удалось преодолеть эту немыслимо трудную морскую дорогу, да и то не за одну навигацию. 1932 год стал переломным. В том году ледокольный пароход «Сибиряков» под командой опытного полярного капитана Воронина с профессорами Шмидтом и Визе на борту сумел пройти весь путь за одну навигацию. Но что это был за путь! Об этом переходе можно было написать не спокойно-деловые научные записки, а захватывающий приключенческий роман.

Головко отлично знал эту одиссею «Сибирякова».

Двадцать восьмого июля «Сибиряков» вышел из Архангельска, прошел пролив Маточкин Шар и третьего августа вошел в порт Диксон. Затем, обогнув Северную Землю, с большим трудом пробился сквозь тяжелый паковый лед и три недели спустя достиг бухты Тикси. Вскоре он снова попал в паковые льды, потерял винт. Не имея хода, он сумел все же выбраться на чистую воду и там, поставив паруса, сшитые из брезентовых чехлов, двинулся дальше на Восток. На его счастье, дул попутный ветер. Он и течение помогли пройти под парусами в Берингов пролив. Только в марте 1933 года, после предварительного большого ремонта в Иокогаме, «Сибиряков» вернулся на родину.

И все же дело было сделано. Число судов, прошедших этим путем, стало расти. На трассе Северного морского пути начались широкие гидрографические работы. Были открыты не известные ранее острова и скалы, построено много маяков и морских опознавательных знаков, обвехованы фарватеры. Ускоренно строились радиостанции. В 1934 году была создана постоянная ледокольная служба. Ледоколы действовали в проливе Лонг, у Медвежьих и Новосибирских островов. Теперь с их помощью и с помощью регулярно передаваемых по радио ледовых прогнозов ни одно судно не оставалось во льдах на зимовку. Северный морской путь был открыт для судоходства.

Сейчас на висящей перед командующим карте на трассе Северного морского пути были обозначены красными флажками места, где на восемь ноль-ноль находились оба важнейших конвоя — восточный и западный, безопасность плавания которых должен был обеспечить флот. Корабли западного каравана в составе ЭОН-18 и девятнадцати транспортов, сопровождаемые четырьмя ледоколами, двигались к проливу Вилькицкого со стороны моря Лаптевых. Но были еще далеко. Второй, восточный караван, ведомый ледоколами «Красин» и «Ленин», отстаивался на якоре в юго-восточной части пролива. Можно было предположить, что если вражеский рейдер знает о движении этих караванов, то именно здесь, в узкостях пролива, он и попытается нанести свой удар.

— Степан Григорьевич, — приказал Головко начальнику штаба флота. — Передайте еще раз предупреждение командирам обоих конвоев. И пусть Кузнецов немедленно доложит мне результаты воздушной разведки. От нее зависят все наши действия.

Едва за Кучеровым затворилась дверь, как позвонил командующий военно-воздушными силами флота.

— Пролив Вилькицкого и прилегающие к нему районы закрыты густым туманом, — докладывал он. — Мои разведчики вынуждены были вернуться.

— И опять ни с чем?

— Выходит так, товарищ командующий, — с трудом сдерживая обиду, согласился Кузнецов. — Погода есть погода. Сквозь туман еще не научились видеть.

— Недаром говорят: «Где начинается авиация, там кончается порядок», — в сердцах сказал Головко и, прикрыв трубку ладонью, обращаясь к сидящему тут же в кабинете члену Военного совета Николаеву, пояснил: — До сих пор не могут ничего обнаружить, печенеги.

Несколько секунд Головко молчал, тяжело облокотившись о стол, механически приглаживая свои волнистые с заметной проседью волосы, потом резко бросил в трубку:

— Вы лично головой отвечаете мне за обнаружение рейдера. Что? Это ваше дело. Посылайте еще или летите сами. Рейдер должен быть обнаружен.

К авиаторам у командующего флотом была претензия. Воюют они хорошо, смело, оказывают большую помощь кораблям. Но вот последнее время стали «увлекаться» — увеличивали число сбитых в воздушных боях самолетов противника. Поэтому теперь после очередного доклада о числе уничтоженных машин врага он всякий раз спрашивал:

— Пух-перо есть?

— Нет, товарищ командующий. Упали в море.

— Постарайтесь сбивать над землей или так, чтобы кто-то мог видеть. Мне нужны подтверждения.

И эта история с немецким асом. Вот уже несколько недель, как повадился летать над аэродромом в Ваенге фашистский летчик на разрисованной продольными белыми полосами машине. Он уже и название получил у наших авиаторов — «полосатый». Обнаглел до того, что стал сбрасывать над аэродромом вымпел, где на ломаном русском языке нацарапано:

«Русс! Поднимайсь в воздух. Буду бить тебя один на один без зенитной артиллерии».

По данным разведки, в состав действующего на Севере пятого немецкого воздушного флота прибыл специальный отряд, укомплектованный лучшими асами люфтваффе. Назывался он «Stolz Deutschland» — «Гордость Германии» и должен был восстановить утраченное немецкое господство в воздухе. Разведчики утверждали, что вымпелы сбрасывает знаменитый ас Миллер, лично сбивший более восьмидесяти французских, бельгийских, голландских и английских самолетов. Есть на его счету и наши машины. Среди летчиков сразу появились охотники вступить с ним в поединок. Но Головко властью командующего запретил это делать.

— Лучше перехитрите противника, — приказал он командующему воздушными силами. — Подкараульте его в воздухе и сбейте. Еще лучше заполучите живым.

Этот разговор состоялся недели три назад, но до сих пор, несмотря на то, что Миллер продолжает свои нахальные полеты, сбить его не удалось.

Домой в эту ночь командующий не поехал и лег спать в небольшой спаленке, устроенной тут же, позади рабочего кабинета. В начале седьмого, когда он уже встал и брился, оперативный дежурный принес ему только что переданную с радиостанции на мысе Желания на Диксон и дублированную для штаба флота тревожную радиограмму: «Напало неприятельское судно, обстреляло. Горим, горим, много огня!» На радиограмме стояло время и дата: 25 августа пять ноль-ноль. Ни типа судна, ни направления, в котором скрылся вражеский рейдер, указано не было.

— Прикажите Диксону запросить их снова — откуда появился корабль, куда ушел, его предполагаемый тип и вооружение. Какие получены повреждения.