Крушение

— Потрави, малышка, — крикнул ему снизу унтер-офицер Арбингер и захохотал. — Рыбы тоже любят клецки.

Унтер-офицер Арбингер, как и корветтен-капитан Буга, был фанатиком. Больхен читал его характеристики. Он пришел на корабль с сухопутного фронта на Востоке. Бывших ландсверов на судне было немало. Когда-то он плавал рулевым в торговом флоте. Больше всего на свете Арбингер любил стрелять, любил убивать. Ему это доставляло удовольствие. Прижав к плечу приклад ручного пулемета, притаившись, он ждал, пока противник подойдет совсем близко. Казалось, что у него не было нервов. Своим скрюченным пальцем он жал на спусковой крючок — и косил, и косил людей, не обращая внимания на крики и стоны, на жужжащие вокруг пули. Он стрелял в одно и то же место до тех пор, пока там все не стихало, а затем вытирал рукавом пот с лица и улыбался застенчивой, как у ребенка, виноватой улыбкой.

На мостик быстро поднялся шифровальщик и вручил Больхену только что полученные две радиограммы.

«Штаб руководства войной на море. По уточненным данным, русский караван, в составе которого следуют два эскадренных миноносца во главе с лидером «Баку», 1 августа подошел к Берингову проливу. Предполагаемое время появления каравана в проливе Вилькицкого — 16—18 августа».

Вторая радиограмма сообщала, что в квадратах 3—4 замечены подводные лодки противника, и предлагала изменить курс — обогнуть Новую Землю с севера.

Больхен знал, что одна из рот полка связи в Бергене специально занимается только радиоперехватом и дешифровкой радиообмена между западными союзниками и русскими радиостанциями. Эта служба, укомплектованная опытными специалистами, была весьма эффективной. Ей удалось расшифровать сложный английский морской код, и все радиограммы Уайтхолла регулярно перехватывались и расшифровывались.

Полученные сведения о русском караване не вызывали никаких сомнений и были очень важными. Следовало спешить, чтобы успеть перехватить и нанести удар по этому большому и, видимо, очень важному для русских каравану вблизи пролива Вилькицкого.

Больхен взглянул на небо. Теперь его окончательно заволокло. Пошел мелкий дождь. «Вот кстати, — подумал он. — Вряд ли в такую погоду рискнет появиться авиация противника».

Он вспомнил, как на последнем перед выходом «Адмирала Шеера» совещании в Нарвике, на котором присутствовали командиры всех крупных соединений и кораблей, адмирал Шнивинд рассказал им о недавнем обсуждении военно-морских вопросов в ставке Гитлера. Разгневанный фюрер обвинял руководство военно-морского флота, что оно допустило прорыв в гавань Сен-Назера старого английского эсминца «Кембельстаун». Груженному взрывчаткой «Кембельстауну» удалось разрушить и надолго вывести из строя крупнейший во Франции док. Позднее, чуть успокоившись, фюрер говорил:

— Самым главным из всех других театров сейчас является Северный. Уничтожение конвоев, идущих в северные порты русских, и срыв снабжения через эти порты расцениваются как решающий фактор войны. С Англией и США может быть покончено только после победы на Востоке. Все усилия должны сейчас быть направлены только туда.

Больхена, внимательно слушавшего тогда Шнивинда, неприятно удивили слова фюрера. Еще совсем недавно он громогласно заявил, что сопротивление русских сломлено и в ближайшее время с Россией будет покончено раз и навсегда. Теперь, оказывается, их сопротивление снова стало решающим фактором войны.

После совещания командир линкора «Тирпиц» Топп взял его под руку:

— Вот как быстро меняется обстановка, — задумчиво сказал он, видимо, думая о том же, о чем и Больхен, и спросил: — Значит, вы пойдете без воздушного прикрытия? А как же английские альбакоры? Нет, Вильгельм, я бы не хотел оказаться на вашем месте.

До сих пор, после атаки «Тирпица» в марте 1942 года английскими торпедоносцами, Топп страдал авианосным комплексом.

«КУРСОМ СТО ТРИДЦАТЬ ПРОСЛЕДОВАЛ ГУСТОМ ТУМАНЕ…»

Когда лодка всплыла и мы поднялись на мостик, кругом была только вода. Неприятельский корабль исчез. Было только известно, каким курсом идти.

18 августа подводная лодка Щ-442 медленно крейсировала в надводном положении в районе Варангер-фиорда, ожидая появления подходящей цели. В расположенных в глубине фиорда, плотно прикрытых боновыми заграждениями портах Варде, Вадсе, Киркенес, Лиинахамари стояли под погрузкой немецкие пароходы. Стояли, но не выходили. Видимо, ожидали формирования конвоя. У подводной лодки цели все еще не было.

Не унимавшийся три дня жестокий норд-вест наконец стих, оставив после себя мертвую зыбь. Огромные сине-зеленые волны с гладкой без единой морщинки поверхностью мягко баюкали лодку, перекидывая ее с борта на борт, без рывков, легко, осторожно. Но даже привычные к качке моряки на этой зыби чувствовали себя не в своей тарелке.

В крохотной кают-компании за столом собрались все свободные от вахты командиры во главе с капитан-лейтенантом Шабановым. Справляли маленькое торжество — день рождения старпома старшего лейтенанта Шилкина. На столе перед каждым стояли наркомовские сто граммов, в тарелках ветчина, селедка, именинный торт, дымились горячие бифштексы. Все командиры были молоды. Только усатый комиссар недавно справил здесь же на лодке свое тридцатидвухлетие. Командиры плавали на этой лодке давно, более полугода, находились сейчас в третьем боевом походе и поэтому за столом царило то ощущение непринужденности и доверия, которое бывает среди хорошо и давно знакомых людей. В первый поход с ними шел только новый доктор Вася Добрый. Ему было двадцать лет, месяц назад он окончил фельдшерское училище.

За неделю до выхода сразу после ужина Васю привел в каюту командира на береговой базе дневальный. Командир и комиссар азартно сражались в шахматы. Тут же рядом над расстеленной на столе картой склонился старпом.

— Лейтенант медицинской службы Добрый прибыл для прохождения дальнейшей службы! — четко, по-уставному доложил он. Голос у него оказался высокий и тонкий, как у школьника.

— Садитесь, лейтенант, — сказал командир, рассматривая своего нового подчиненного. — Это хорошо, что Добрый. А то у нас Убийбатько на лодке служил. Вот это фамилия! Плавать с человеком было страшно.

Доктор выглядел несолидно даже для выпускника фельдшерского училища: невысокий, коротко стриженый, с большими по-мальчишечьи торчащими ушами и веснушками, густо разбросанными по круглому лицу. Он сидел на краешке стула прямо, красный от волнения, положив на колени наутюженных черных брюк влажные покрытые веснушками руки и ждал первых указаний.

— Доктор, — вступил в разговор старпом, отодвигая карту и выпрямляясь, — у нас на лодке есть правило, по которому все вновь прибывающие на корабль офицеры проходят небольшой экзамен по специальности. Вы не возражаете против него?

— Нет, — ответил доктор, заметно волнуясь. — Но может быть, стоит попозже? Я подготовлюсь.

— Без подготовки лучше. Что же вас спросить? Как вы думаете, товарищ комиссар? — старпом задумался, наморщил лоб. — Ага. Вот. Ответьте нам, пожалуйста, хотя бы на такой вопрос: что необходимо иметь для клизмы?

— Клизмы, товарищ старший лейтенант, бывают разные. Очистительные, сифонные, гипертонические, — уверенно перечислял Добрый. Чувствовалось, что он не зря получил диплом с отличием.

— Хорошо, молодец, — не дал ему закончить старпом. — Но все-таки, что для нее необходимо иметь на подводной лодке в первую очередь?

Доктор задумался.

— Ну? — торопил его старпом. — Не напрягайтесь так. В первую очередь для клизмы нужно иметь — задницу.

В каюте раздался такой хохот, что дневальный в коридоре вздрогнул и подошел поближе узнать, в чем дело. Комиссар просто не мог стоять и сейчас извивался на диване, задыхаясь от смеха. Доктор сидел смущенный, и по его круглому лицу медленно разливался румянец.

— Не обижайтесь, доктор, — сказал комиссар, когда все немного успокоились. — У нас на лодке любят пошутить. Так что привыкайте. А пока отдыхайте, устраивайтесь. Завтра побеседуем подробно.