Бах

В гимназии основательно проходили латинский язык, читали в подлиннике римских ораторов и писателей; в старших классах проводились даже маленькие диспуты. Строго обучали письму. Себастьян был склонен к усидчивой и упрямой работе. Музыкантом он был уже подготовленным; старший брат — наставник проявил себя строгим учителем младших. Так что в сочетании со школьными уроками музыки, а там занимались ею пять часов в неделю, Себастьян, как видим, получил хорошую подготовку в своем фамильном ремесле. Упомянем к слову, что еще в Эйзенахе он участвовал в бродячем хоре для «фигурального пения»: в праздничные дни школьные певчие ходили по домам горожан и в предместьях, распевали мотеты — так назывались несложные кантаты. Этот хор возник в эйзенахской школе будто бы в 1600 году, а бродили школьники-певчие в тех же местах, где хаживал когда-то юный Лютер.

В жизнеописаниях Баха, даже кратких, едва ли уже не вошло в обычай недобрым словом упоминать о попечителе братьев Иоганне Христофе как педанте-наставнике. Он прослыл недалеким церковным органистом, исполнявшим из месяца в месяц, из года в год в ордруфской кирке одни и те же прелюдии и хоральные мелодии. Даже за органом видится он сидящим чопорно, опасаясь прибавить к музыке лишний форшлаг или какую-либо украшающую мелодию фигуру. Да, Христоф не принадлежал к создателям музыки или виртуозам. Но, три года проучившись у знаменитого Пахельбеля, он, конечно же, знал толк в ремесле и знал музыкальную литературу. Биограф Иоганна Себастьяна Форкель со слов современников писал, что у Христофа был том нот с произведениями знаменитых в ту пору авторов, «Под руководством брата, — сообщает Форкель о Себастьяне, — он приобрел основные навыки игры на клавире (запомним: отец обучал скрипичной игре! — С. М.). Любовь и склонность к музыке исключительно проявлялись в маленьком Себастьяне уже в младенческие годы. Музыкальные пьесы, которые предлагал ему для исполнения брат, он изучил в совершенстве в короткое время». Жадная любознательность мальчика могла пугать Христофа. В свои двадцать пять лет тот знал уже из опыта Бахов, как опасно искушать церковное начальство новшествами в музыке. Себастьяна тянет к великой музыке, повседневная же церковная служба — это ремесло, угодное магистратам и консисториям.

Тень на старшего брата бросает рассказываемая во всех биографиях Себастьяна такая история. Будто бы жажда музыкальных познаний толкнула Себастьяна на невинный обман, как пишет Форкель. Редчайшая для того времени тетрадь с нотами произведений Пахельбеля и других знаменитых композиторов хранилась Иоганном Христофом в шкафу за решетчатой запирающейся дверцей. Строго-настрого было запрещено младшим играть эти пьесы — кто знает, куда поведет такое увлечение!

Маленький Бах упрям. Он попробовал: если просунуть сквозь решетку руку, то, свернув тетрадь в трубку, можно вытащить ее из шкафа. Дождавшись лунной ночи — о том, чтобы зажечь свечу, и думать нельзя было! — он вытащил тетрадь. И, как гласит предание, стал страница за страницей переписывать композиции, влекущие своей тайной. Спустя шесть месяцев с таким трудом добытое сокровище было переписано маленьким музыкантом. Христоф раскрыл обман ослушавшегося Себастьяна ж безжалостно отобрал рукопись...

Соответствует ли истине эта семейная история? Нужно было быть очень доброжелательной к маленькому музыканту самой луне, чтобы в течение целого полугодия в дни полного своего свечения разгонять облака и часами прилежно освещать комнаты Себастьяна, может быть, приостанавливая для того даже свой ход на небосклоне! Предание малодостоверно, но его нельзя обойти в книге о Бахе: это лишь одна из множества историй, долгое время заменявших подлинные факты из жизни композитора, удостоверенные документами и свидетельствами современников.

Иоганн Христоф добросовестно обучал младшего брата технике игры на клавесине, отрывая эти часы от служебных обязанностей и семейных хлопот.

Себастьяна поощряли за старательность учителя ордруфской школы. Слава богу, он уже дошел до выпускного класса — примы. Знакомый Христофу кантор Элиас Герда хвалит дискант Себастьяна и сулит ему успех. Обстоятельства складываются удачно. Товарищ Себастьяна Баха по классу Георг Эрдман, тоже дискантист, приходится земляком кантору, оба они из города Лейне. Когда занятия закончились, кантор Герда рекомендовал Эрдмана, а вместе с ним и Себастьяна в Люнебург. Там при кирке св. Михаэля давно существует лицей, ставящийся постановкой образования в старших классах по широкой программе, включая серьезное обучение музыке.

Себастьян рад был освободить брата от опеки. В марте 1700 года он с Эрдманом отправился в новый город, где они и были приняты стипендиатами в лицей.

Бах и Эрдман зачислены в хор, в группу голосов сопрано. При полном пансионе им была положена хорошая плата за участие в хоре. Только альтист да тенор получали больше. Школа св. Михаэля была известна в Германии еще своей музыкальной библиотекой. В ее несколько мрачных помещениях на полках хранились нотопечатные и переписанные сборники произведений немецких и итальянских музыкантов. За дубовым столом сводчатой библиотеки всегда сидел за перепиской нот ктонибудь из приезжих канторов, органистов и капельмейстеров.

Сюда зачастил и Себастьян. Он обладал поразительной способностью слышать музыку «внутренним слухом». Партитуры и «голоса» были для него звучащей музыкой.

В Люнебурге жил органист и композитор Георг Бем. Сорокалетний музыкант был в расцвете сил. Известно, что на формирование музыкального миросознания юного певца, скрипача и клавесиниста он оказал заметное влияние, хотя нет данных о том, что Себастьян брал у Бема уроки. В органных произведениях Баха это влияние установлено. Бем служил органистом не в церкви св. Михаэля. Но Себастьян с товарищами, конечно, олушал игру талантливого мастера. В юности Бем получил образование в Вене, был осведомлен в творчестве выдающихся композиторов Италии; до переезда в 1698 году в Люнебург лет пять жил в Гамбурге, а этот большой город, не входивший ни в одно из княжеств, считался свободным и слыл счастливым пристанищем для музыкантов. Здесь господствовала северогерманская школа музыки, возглавляемая знаменитым старым органистом Рейнкеном. Но сказывались и влияния, идущие из Франции. Бему в Люнебурге были близки веяния гамбургского искусства. Верный традициям немецкой музыки, он писал пьесы для клавира, слыл искусным сочинителем и исполнителем органных фуг с прелюдиями и хоральных прелюдий. Очевидно, под влиянием Бема Себастьян уже в Люнебурге делает попытки сочинения первых своих органных пьес.

Бем мог много интересного рассказать своему юному почитателю о Гамбурге. Себастьян побывал в этом городе не раз. По нынешним мерам расстояния до Гамбурга от Люнебурга сорок километров. Маленькие путешествия, как передает семейная хроника, Себастьян совершал пешком. Возможно. В Гамбурге же он останавливался у родственников, так что путешествия обходились недорого.

Себастьян слушал там знаменитую оперную труппу, первую тогда в Германии. Опера была в расцвете, руководимая молодым, не достигшим еще и тридцати лет, композитором Рейнхардом Кейзером. Он сочинял оперы в итало-французской манере на мифологические сюжеты. Лишь несколько позже Кейзер приблизил оперу к традициям немецкой музыки, взяв жанровые сюжеты, близкие народной жизни. Будучи очень способным мелодистом, Кейзер одним из первых в Германии композиторов ввел в оперу речитатив.

Можно представить, с каким интересом юный музыкант из провинции всматривался в сцену с декорациями, вслушивался в оперное представление с участием профессиональных артистов и, что было ново, с участием певиц. Даже в княжеских капеллах в те годы редко-редко звучали женские голоса. Ни слова не дошло до нас о впечатлениях люнебургского лицеиста от оперы. Однако Ромен Роллан доказал влияние Кейзера на музыкальную речь Баха. Вместе с тем последующая творческая жизнь Иоганна Себастьяна позволяет сказать, что опера, в частности гамбургская, как музыкальный жанр, не увлекла его ни в юности, ни в последующие годы. Путь Кейзера был далек от пути, избранного Бахом.