Любовь дерзкого мальчишки

– Мой отъезд был назначен на будущую весну, – рассеянно проговорил Вольдемар, все еще смотревший в окно. – Зиму я хотел еще пробыть у дяди; но теперь, вероятно, все изменится, так как я собираюсь поступать в университет.

– Это решение я могу только одобрить. Я никогда не скрывала от тебя, что нахожу воспитание, данное тебе твоим опекуном, слишком односторонним.

– Я все-таки хотел бы раньше побывать в Вилице, – проговорил Вольдемар. – Так как с детства не был там. Ты, вероятно, долго пробудешь в Раковице?

– Не знаю, в настоящее время я в любом случае приму предложение брата приютить у себя меня и сына, а дальше будет видно, долго ли нам придется пользоваться его благодеянием.

– Приютить… благодеяние… что это значит, мама?

Губы княгини слегка вздрогнули, но ее лицо оставалось совершенно спокойным, когда она ответила:

– До сих пор я от всех скрывала наши отношения и предполагаю поступать так и в будущем; перед тобой я не могу, да и не хочу делать из этого тайну. Да, я вынуждена искать пристанища у брата. Как ты знаешь, я последовала за своим вторым мужем в изгнание и десять лет разделяла его с ним. Все это поглотило наше состояние, все наши доходы исчерпаны. Ты, конечно, понимаешь, чего мне стоит открыть это тебе, и что я никогда не сделала бы этого, если бы речь шла обо мне одной. Но Лев только начинает жизнь; я не боюсь, что он будет терпеть бедность и лишения, но боюсь унижения, которого он не вынесет. Судьба вручила тебе громадное состояние, ты можешь неограниченно распоряжаться им. Вольдемар, я поручаю будущее твоего брата твоему великодушию.

– И это ты говоришь мне только сегодня? Почему я раньше не знал этого? – горячо воскликнул Вольдемар.

– А что бы ты ответил мне, если бы я при первом свидании сделала тебе такое открытие?

Вольдемар опустил глаза; он помнил тот оскорбительный тон, которым спросил мать, что она от него хочет.

– Ты не знаешь меня, – поспешно ответил он. – Несмотря ни на что, я никогда не допустил бы, чтобы ты искала помощи у других, а не у меня. Да неужели я, владелец Вилицы, допустил бы, чтобы моя мать и брат от кого-нибудь зависели! Ты ошибаешься во мне, мама… подобного недоверия я не заслужил!

– Это недоверие относилось не к тебе, а к тому влиянию, под которым ты находился до сих пор. Я даже не знаю, имеешь ли ты возможность предоставить нам пристанище в твоих владениях.

Этот укол не замедлил произвести свое действие.

– Мне кажется, я достаточно доказал тебе, что в состоянии оградить свою самостоятельность, – отрывисто произнес Нордек. – Скажи, что я должен сделать? Я на все согласен.

– Мы можем принять от тебя помощь лишь в том случае, если она не будет для нас унизительной. Ты – владелец Вилицы; разве не было бы совершенно естественно, если бы твой брат и я приехали к тебе погостить?

Вольдемар опешил. Слово «Вилица» возбудило в нем прежнее недоверие и подозрение; все предостережения опекуна сбывались.

Мать заметила это и мастерски устранила это препятствие.

– Пребывание там желательно мне лишь ввиду близости к Раковицу; я могла бы тогда часто видеться с Вандой.

Близость Раковица и его обитателей! Это решило все. Щеки молодого человека вспыхнули, когда он ответил:

– Распоряжайся как тебе угодно! Я со всем согласен. Я поеду в Вилицу, хотя и ненадолго, но во всяком случае провожу тебя.

– Благодарю тебя за себя и за Льва.

Благодарность была, безусловно, искренней, но в ней не было ни малейшей сердечности.

Так же холодно Вольдемар ответил:

– Пожалуйста, мама, ты конфузишь меня. Дело решено, и теперь я могу наконец отправиться на берег моря.

Он, по-видимому, стремился во что бы то ни стало избежать дальнейших разговоров, и мать, больше не удерживая его, принялась за начатое письмо.

Оно было только что окончено, и княгиня собиралась запечатать его, как вдруг в комнату вошел Лев с нахмуренным лбом и плотно сжатыми губами.

Мать с удивлением посмотрела на него.

– Что с тобой, Лев? Почему ты один? Разве Вольдемар не нашел тебя и Ванды?

– Нашел! – взволнованно произнес Лев. – Он пришел к нам с четверть часа тому назад.

– А где же он теперь?

– Он поехал с Вандой на лодке.

– Ты знаешь, я не люблю этого, – недовольно произнесла княгиня. – Если я доверяю Ванду тебе, так это – совсем другое дело: вы вместе выросли, Вольдемар же ей вовсе не так близок. Отчего же ты не поехал с ними?

– Потому что не желаю вечно изображать лишнего.

– Я уже говорила тебе о том, как смотрю на все твои ревнивые выходки. Ты опять начинаешь?

– Мама, неужели же ты не видишь, что Вольдемар любит твою племянницу, боготворит ее?

– А что делаешь ты? – спросила мать, откидываясь на спинку кресла. – Абсолютно то же самое. Не станете же вы требовать, чтобы я серьезно относилась к этим мальчишеским увлечениям. Ты и Вольдемар находитесь как раз в таком возрасте, когда все молодые люди непременно имеют какой-нибудь идеал. Ванда – единственная девушка, которую вы хорошо знаете. К счастью, она еще ребенок и смеется над вами обоими. Твоему брату к тому же вовсе не мешает поучиться ухаживать за дамами, это ему очень полезно.

– Хотелось бы мне, чтобы ты таким тоном поговорила с Вольдемаром, – подавляя раздражение, возразил Лев. – Он не стал бы выслушивать это так спокойно, как я.

– Я и от него не стала бы скрывать, что считаю это юношеской глупостью. Если через пять лет ты или Вольдемар будете говорить мне о своей любви к Ванде, тогда я придам значение вашему чувству; теперь же вы свободно можете изображать рыцарей своей двоюродной сестры, конечно, с тем условием, чтобы между вами дело не доходило до ссор.

– До этого уже дошло, – заявил Лев. – У меня вышло очень серьезное столкновение с Вольдемаром, и потому я отказался от поездки. Я вообще не допущу, чтобы он всецело овладевал обществом Ванды, не стану терпеть его повелительный тон и постараюсь при первом удобном случае показать ему это.

– Ты этого не сделаешь, – перебила его мать. – Теперь я больше чем когда-либо придаю значение хорошим отношениям между вами, потому что мы с Вольдемаром поедем в Вилицу.

– В Вилицу? И я должен быть там его гостем и, быть может, подчиняться ему? Ни за что! Я не хочу ничем быть обязанным Вольдемару, и если бы даже от этого пострадало все мое будущее, не желаю ничего от него принимать!

Лоб княгини нахмурился, когда она ответила:

– Если ты из-за пустого каприза хочешь погубить все свое будущее, то еще существую я, чтобы не допустить этого. Наше пребывание в Вилице необходимо по некоторым высшим соображениям, и я вовсе не намерена допускать, чтобы мои планы были разрушены благодаря твоей ребяческой ревности. Мы поедем в Вилицу, и ты будешь любезен со своим братом… Я требую повиновения, Лев!

Молодой князь хорошо знал этот тон; ему было известно, что в тех случаях, когда мать прибегала к нему, она непременно настаивала на своем.

– Впрочем, я позабочусь о том, чтобы в будущем не было повода к столкновениям, – продолжала она. – Через неделю мы уедем, и когда Ванда будет у отца, вы все равно не будете видеться так часто. Эта прогулка наедине с Вольдемаром будет последней.

С этими словами она позвонила и приказала вошедшему Павлу отнести письмо. Последнее сообщало графу Моринскому о скором отъезде княгини и подготовляло его к тому, что бывшая владелица Вилицы недолго будет пользоваться его гостеприимством, а в скором времени снова поселится в этом поместье.

Глава 7

Лодка, в которой находились Вольдемар и Ванда, летела на всех парусах; море сегодня было довольно беспокойным, и брызги, высоко взлетая, вихрем обдавали катавшихся, но это, по-видимому, мало их трогало.

– Лев, вероятно, нажалуется на нас тете, – сказала Ванда, которой быстрый ход лодки явно доставлял большое наслаждение. – Он ушел совсем разозленный. Но вы были очень нелюбезны с ним, Вольдемар.

– Я никому не позволю управлять рулем, когда нахожусь в лодке, – властно проговорил молодой человек.