Страница 43 из 45
— И сколько же их здесь?
— Пара дюжин. Не знаю, с какой стати их так много, но на их стороне численное превосходство два к одному. Не считая их пленников, а те, разумеется, беспомощны.
— Каких пленников?
— Насколько я понимаю, тут готовят на убой для арены человек сорок молодых людей.
Люсинда изрядную часть времени проводила, блуждая в одиночестве по коридорам громадного корабля в попытке унять тревогу. Сегодня ей довелось проходить по переходу неподалеку от центрального мостика и адмиральских апартаментов, когда впереди открылась дверь и оттуда вышли трое мужчин — двое в черных мундирах вели между собой пленника, одетого в кольчугу.
При виде черных мундиров Люсинда вскинула подбородок, заступив путь. И бросила ледяным тоном, когда они приблизились:
— Об о идите-ка меня, стервятники.
На пленника она не смотрела; горький опыт научил ее, что явная симпатия к жертвам Ногары только усугубляет их страдания. Черные мундиры остановились перед ней.
— Меня зовут Катсулос, — заявил тот, что с густыми бровями. — А ты кто?
— Когда-то моей планетой был Фламланд, — уголком глаза Люсинда отметила, что при этих словах пленник поднял голову. — Когда-нибудь он снова станет моей родиной, когда освободится от стервятников Ногары.
Второй черный мундир открыл было рот, чтобы ответить, но не успел и пикнуть, когда локоть пленника врезался ему в живот. Затем пленник, доселе кроткий, как агнец, сшиб Катсулоса с ног и скрылся за поворотом, не дав полицейским опомниться.
Поспешно вскочив, Катсулос протиснулся мимо Люсинды и метнулся к повороту с пистолетом в руках. И тут же его плечи поникли.
Восторженный смех Люсинды нимало не уязвил его.
— Да некуда ему тут деться, — изрек он.
Тут Люсинда встретилась с ним взглядом, и смех замер у нее на губах.
Катсулос расставил полицейские посты на мостике и в машинном отделении и заблокировал спасательные шлюпки,
— Этот Дзор — отчаянный и опасный субъект, — пояснил он Хемфиллу и Митчеллу Спэйну. — Половина моего личного состава постоянно прочесывает корабль, но вы же знаете, как он велик. Прошу вас не отходить далеко от своих кают, пока его не поймают.
Прошли сутки, но Дзор не попался. Воспользовавшись, что полиция рассеяла свои силы, Митч обследовал арену: Всесолнечные Новости наверняка заинтересуются.
Вскарабкавшись по короткой лесенке, он оказался позади верхнего ряда кресел и огляделся, щурясь от света псевдосолнца под высоким куполом, сияющим голубизной земных небес. Вокруг арены, отгороженной покатой стеклянной стеной, разместилось около двухсот кресел. На дне стеклянной чаши — овальная арена длиной ярдов в сорок. Покрытие с виду напоминает песок, но наверняка представляет собой нечто более цельное, потому что в случае отключения искусственной гравитации песок тучей взмыл бы в воздух.
Это сооружение, новизной соперничающее с лучами смерти, призвано самым действенным образом удовлетворить гнуснейшие пороки Древнего Рима. Каждый зритель сможет насладиться созерцанием каждой капли крови. Одна только несообразность — три строения, установленные на равных расстояниях друг от друга позади верхнего ряда кресел, каждое размером с домик. Их архитектурный облик, выпадающий из общего ряда, скорее всего позаимствован где-то на Античной Земле, а предназначение их неясно.
Вынув из кармана фотоаппарат, Митч сделал со своего места несколько снимков, затем прошел позади кресел к ближайшему зданию. Дверь оказалась открытой, и он вошел.
Поначалу ему пришло в голову, что это вход в частный гарем Ногары, но через мгновение Митч разглядел, что в любовных объятиях сплелись отнюдь не все и даже не большинство героев настенных росписей. Сценки изображали мужчин, женщин и богоподобные существа в одеяниях Античной Земли, а то и вовсе без них. Сделав еще несколько снимков, Митч сообразил, что каждая сценка изображает один из аспектов человеческой любви. Странно. Он вовсе не предполагал встретить любовь здесь и вообще где-либо в обстановке, избранной Фелипе Ногарой.
Выходя из храма через другую дверь, он миновал улыбающуюся статую — должно быть, изображающую здешнюю богиню. Прекрасный торс бронзовой богини по пояс поднимался из мерцающих морских зеленых волн. Сфотографировав ее, Митч двинулся дальше.
Внутренние росписи второго здания представляли сценки охоты и рожающих женщин. Богиня этого храма была скромно одета в ярко-зеленую тунику, вооружена луком и колчаном со стрелами. У ног ее замерли в ожидании бронзовые собаки, готовые вот-вот ринуться в погоню за зверем.
Приближаясь к последнему храму, Митч поймал себя на том, что понемногу ускоряет шаг, будто влекомый туда неведомой силой.
Но стоило переступить порог храма — и притягательная сила рассеялась, сменившись отвращением. Если первое святилище возвели, дабы восславить любовь, то это, вне всякого сомнения, воспевало ненависть.
На фреске напротив входа свинья пожирала вопящее дитя, сунув свое мерзкое рыло в колыбельку. Подальше люди в тогах с лицами, искаженными ненавистью, резали насмерть собственного товарища. На всех стенах мужчины, женщины и дети терпели бессмысленные муки и умирали жуткой смертью. Дух уничтожения навалился на душу буквально физической тяжестью. Словно берсеркерский...
Отступив на шаг, Митч закрыл глаза и уперся локтями в проем двери. Да, ощущение вполне отчетливое. Здесь Ненависть воспевается не только средствами живописи и искусным освещением, тут задействовано какое-то физическое воздействие, показавшееся Митчу смутно знакомым.
Много лет назад, во время космического сражения, он испытал воздействие берсеркерского ментального луча. Потом люди научились экранировать свои корабли от ментальных лучей; неужели теперь они принесли оружие врага на корабль намеренно?
Митч открыл глаза. Воздействие излучения стало совсем незначительным, но зато несло с собой нечто более пагубное, чем простое помрачение рассудка.
Он вошел в храм и снова вышел. За толстыми стенами храма — более толстыми, чем у двух прочих, — эффект сходил практически на нет. Внутри же ощущался вполне отчетливо, энергия жалила центры гнева в мозгу, медленно-медленно угасая, будто остаточный заряд выключенного прибора. Если излучение чувствуется даже сейчас, то каково же находиться в этом храме, когда излучатель включен?
Но, главное, зачем вообще понадобилась подобная аппаратура? Подстегнуть пару-тройку гладиаторов, чтобы они шли на смерть с радостью? Возможно. Бросив взгляд на гордо вознесшуюся фигуру бронзового бога, попирающего своей колесницей весь мир, Митч поежился. Пожалуй, дело вряд ли ограничивается заурядной жестокостью римских зрелищ.
Он сделал еще несколько снимков, а после припомнил, что возле первого храма видел пульт интеркома. Вернувшись туда, набрал номер корабельного архива.
Как только механический голос отозвался, Митч приказал:
— Предоставь мне сведения о конструкции этой арены, в частности трех построек, расположенных вдоль верхнего яруса.
Голос осведомился, нужны ли ему чертежи.
— Нет, во всяком случае, пока. Просто расскажи, что тебе известно о сути конструкторского замысла.
Последовала пауза секунд в пять. Затем голос сказал:
— Автор замысла — человек по имени Оливер Микаль, ныне покойный. В его конструкторской программе имеются многочисленные ссылки на описания из литературного произведения некоего Джефри Чосера под названием «Кентерберийские рассказы».
О Чосере Митч едва ли слыхал, зато об Оливере Микале знал, что тот был одним из специалистов Ногары по промыванию мозгов, а также специалистом по античной филологии.
— Какого рода психоэлектронные приборы встроены в эти здания?
— Согласно имеющимся данным, устройства подобного рода на борту отсутствуют.
Но Митч не сомневался в наличии излучателя Ненависти. Возможно, его построили тайком; пожалуй, именно так оно и было, если его подозрения оправданны.