Страница 2 из 7
Методы убеждения старика были несколько необычны, но Павел слушал внимательно. И ему казалось, что он давно знаком с этим человеком…
— Так поступай на наш завод, Павло. Приходи завтра утром и спроси в проходной мастера Михеича, меня, стало быть. Я перед директором слово замолвлю, чтоб в мой цех тебя…
— Я ведь, Федор Михеич, инженером хотел стать, — задумчиво произнес Павел.
— Да кто тебе мешает? — рассердился старик, со зла выколотил недокуренную трубку о край скамейки и снова набил ее табаком.
— Ты пойми: одно дело инженер институтский, не нюхавший металла, а другое — на заводе выросший, прямо у станка. Учиться и заочно можно. А ты уж крылья опустил, домой собрался…
Согласиться с мнением Федора Михеича, что «заводской» инженер лучше «институтского» Павел не мог, несмотря на многочисленные примеры, приведенные стариком. Однако и опровергнуть это он сейчас был не в состоянии. Опустив голову, Павел молчал.
— Ну, так как же? Решил?
— Нет еще.
— Тогда пойдем ко мне на квартиру, там решишь. Тут недалеко. Да пойдем же, не на улице ведь ночевать собираешься.
Федор Михеич поднялся и зашагал не оглядываясь. Павел посмотрел ему вслед, взял с земли чемодан и медленно пошел за стариком.
Об этой встрече со старым мастером Павел думал, пока наблюдал в парке за игрой городошников. Видимо, так уж устроена жизнь, что в трудную минуту обязательно встретишься с хорошим человеком.
Вспомнились также первые месяцы работы на заводе. Овладеть мастерством токаря оказалось не так-то просто. Порой Павел отчаивался и с горечью думал, что ему, видимо, не только институт, но и специальность токаря не по плечу. Несколько раз он хотел все бросить и уехать обратно на Дальний Восток. И, может быть, уехал бы, если бы не поддержали его Федор Михеич и Васька.
— Железо можно умом только победить и терпением, сердито шевеля усами, говорил мастер. — Ум у тебя вроде есть, а терпения не вижу.
— Молодо — горячо, — снисходительно усмехался Васька, хотя сам был даже на полгода младше Павла. Но тут же Сиротин гасил эту нотку превосходства профессионала перед новичком, подходил к Павлу вплотную и тихо говорил:
— Не так, Павел. Держи себя свободнее, будто у стола стоишь и картошку чистишь. Смотри, как я…
Со временем Павел научился «картошку чистить» не хуже Васьки.
Свою профессию Павел считал очень интересной и гордился ею. Он прикидывал в уме дальнейшие планы: надо попросить у администрации завода квартиру и перевезти к себе мать, купить учебники и помаленьку готовиться к приемным экзаменам в институт на заочное отделение…
Да, все, решительно все было хорошо до этого случая с выговором. А теперь, ему казалось, снова, как два года назад, когда он не сумел поступить в институт, рушились все мечты, все планы. Павел до сих пор недоумевал: «Как же так? У него — выговор?» Было обидно и стыдно. «Ведь если подумать, она во всем виновата, Сиротина. А почему, собственно, она? Выговор разве из-за нее? Кто виноват, что он самовольно применил новый резец. Новый! Какой он, к черту, новый! Вообразил невесть что. А оказалось — дрянь.
Нет, нет, все перепуталось.
Павел вспомнил, как Сиротина стояла перед ним и испуганно смотрела ему в глаза, затем резко повернулась и выбежала. Все случилось в несколько секунд. Гнев его сразу прошел. Он долго провожал ее взглядом и мучительно думал, откуда взялась она в цехе.
Подходя к почте, он до малейших подробностей припомнил всю эту сцену и подумал, что Сиротина с ним теперь никогда уж не заговорит. «Ну и не беда. И не нужно. А вот брак в работе — это хуже». Перед глазами встало осуждающее лицо Федора Михеича.
С такими мыслями Павел потянул к себе тяжелую дверь почтамта. У окна, где принимались денежные переводы и телеграммы, он вздрогнул и попятился. Но отступать было поздно.
— Пашка, привет! — громко, на весь почтамт, как показалось Павлу, закричал Васька Сиротин. — Удивительный случай! Можно сказать, первый за нынешнее лето. Знаменитый спиннингист нашего завода в воскресенье — и не на реке!
Последние слова Васька говорил, повернувшись к той самой практикантке Сиротиной.
Зина стояла у самого окна с телеграфным бланком в руке и улыбалась синими глазами. На ней была легкая кофточка из бледно-розового шелка и голубенькая юбка. Павел покраснел и вдруг подумал, что в цехе, в синем халате, она выглядела намного старше и красивее…
— Ну что ж, знакомьтесь, — небрежно сказал Васька и, чуть помедлив, добавил: — Так сказать, в более мирной обстановке.
Зина посмотрела на Сиротина, и в глазах ее на мгновение промелькнуло выражение досады, чуть заметного недовольства. Потом она снова подняла глаза на Павла и произнесла:
— Здравствуйте, Павлик! Вы на меня не сердитесь?
— Ну, что вы… Я… видите, мне нужно… Я зашел деньги перевести матери, — окончательно смешался Павел.
«Дернул черт меня именно сейчас сюда зайти, — думал он, заполняя переводный бланк. — Тоже встреча! А Васька уж в кавалеры успел записаться… Павлик! Что я ей, ребенок?»
Его больше всего смутило это — Павлик! Он помнил: так в детстве звала его мать. Но тогда он действительно был маленьким. А сейчас… Сейчас Павел считал, что давно вырос из того возраста, когда его имели право называть Павликом.
Он нарочно, как можно медленнее заполнял переводной бланк и пропустил вперед себя к окошечку вне очереди несколько человек в надежде, что Зина и Васька уйдут. Потом подошел к прилавку, где продавали газеты и книжки, долго смотрел в витрине журнал «Крокодил». А когда вышел на улицу, снова увидел их: возле киоска Васька настойчиво угощал Зину мороженым.
— Ну, вот он, примерный сын, пожалуйста, — недовольно буркнул Васька.
— А мы вас ждали, Павлик, — улыбнулась Зина. — Мы с Василием осматриваем город. Вернее, я осматриваю, а он мой проводник. Идемте вместе.
Павлу ничего не оставалось, как согласиться.
Они медленно шли по направлению к реке. Зина поминутно спрашивала о чем-то, отвечал ей Васька. Павел от самого почтамта не проронил ни слова, чувствуя, что положение его становится уже смешным. Надо было что-то говорить, нельзя же всю дорогу идти молча. Но что сказать — не знал.
Над рекой стоял гомон сотен людей, который можно слышать в жаркий день на любом большом пляже. От пестроты купальных костюмов рябило в глазах.
— Жарко. Вы не хотите искупаться? — спросила вдруг Зина.
— Я не любитель полоскаться в этой грязной луже, — сказал Васька, показывая на пляж. — Идемте лучше в парк.
— А у меня лодка есть, хотите покататься? — неожиданно проговорил Павел и сам испугался своего голоса.
— У вас лодка? — не поняла Зина.
— Ну да, лодка. Моторная. Только мотор сейчас в общежитии, так мы на веслах.
— Да, конечно, хочу, Павлик! Идемте, — нетерпеливо воскликнула Зина и, смутившись чего-то, виновато посмотрела вокруг.
Мало-помалу Павел приходил в себя. Сидя рядом с Васькой и работая левым веслом, он смотрел на Зину и думал, что она, в сущности, очень простая и общительная девушка. Казалось, что там, в цехе, была вовсе и не она, а кто-то другой. И как он мог нагрубить ей — уж не представлял. Все это казалось сейчас досадным, непростительным…
Несколько минут плыли молча. Зина сидела на корме, поджав под себя ноги в белых босоножках.
— Ну, вы как знаете, а я искупаюсь, — неожиданно для самого себя заявил Павел. Быстро скинув рубашку и брюки, он прыгнул в воду. Последнее, что он заметил, удивленный, немного встревоженный взгляд Зины, ее крик, когда он, прыгая, чуть не опрокинул лодку.
Вынырнув, Павел не оглядываясь, поплыл в сторону. Повернувшись, чтобы плыть обратно, он почти рядом с собой увидел в воде Зину.
— Я вас чуть не догнала, — засмеялась она, тоже поворачивая обратно.
— Теперь вы попробуйте…
— Тогда держитесь…
Однако догнать ее было невозможно. Он едва проплыл половину пути, а Зина была уже в лодке.
— Да, здесь ты слаб, Павло, — протянул Васька, когда все снова были в лодке. — Опозорился, так сказать.